Пауло Коэльо заир
Скачать 2.64 Mb.
|
– И, должно быть, знаете причину. – Пропустив через свое тело божественную энергию, я знаю все. Знаю, как начинаются войны, как зарождается любовь. Знаю, почему мужчина отыскивает женщину, которую любит. Я чувствую, что вновь иду по лезвию ножа. Если он знает, что меня привел сюда Заир, он не может не сознавать, что его отношения с Эстер – под угрозой. – Поговорим как мужчина с мужчиной? Как мужчины, которые оспаривают нечто ценное? Я вижу, что он колеблется. И продолжаю: – Я знаю, что больно ударюсь, вроде того человека, что хотел усесться между рогами буйвола. Но знаю, что заслуживаю этого. Заслуживаю из за той боли, которую причинял, пусть и неосознанно. Не верю, что Эстер оставила бы меня, если бы я уважал ее любовь. – Вы ничего не понимаете, – произнес Михаил. От этой фразы я впадаю в бешенство. Как смеет этот юнец говорить взрослому, пожившему, испытанному жизнью человеку, что тот ничего не понимает?! Однако надо взять себя в руки, вытерпеть унижение, сделать все, что будет необходимо, ибо я не могу больше жить в окружении призраков, порожденных моим воображением, не могу допустить, чтобы Заир по-прежнему властвовал над всей моей вселенной. – Может быть, я и в самом деле ничего не понимаю. Именно потому я здесь. Для того, чтобы понять. Чтобы через понимание освободиться от того, что произошло. – Раньше вы понимали все, а потом вдруг перестали – по крайней мере так сказала мне Эстер. Для вас, как и для каждого мужа, пришел момент, когда жена стала восприниматься как часть обстановки или утвари. Меня так и подмывает сказать: «Пусть бы она мне об этом и сказала. Пусть бы дала возможность исправить ошибку, а не променяла меня на юнца двадцати с чем-то лет, который очень скоро начнет поступать в точности, как по – ступал я». Однако произношу я совсем не эти слова: – Я не верю, что это так. Вы прочли мою книгу, вы пришли в магазин, где я раздавал автографы, потому что знали, что я чувствую, и хотели успокоить меня. Сердце мое – в клочьях. Случалось ли вам слышать о Заире? – Я – мусульманин. Это понятие мне известно. – Так вот, Эстер занимает все пространство моей жизни. Я думал, что освобожусь от ее присутствия, если опишу все, что чувствую. Теперь для моей любви слова почти не нужны, но ни о чем другом я думать не могу. Прошу вас – я сделаю все, что вы захотите, но только объясните мне, почему она предпочла исчезнуть. Вы сами только что сказали – я ничего не понимаю. Это было довольно тяжко – просить любовника моей жены, чтобы помог мне постичь произошедшее. Если бы Михаил не появился неделю назад в магазине, где я подписывал экземпляры своей книги, может, и было бы достаточно той минуты в соборе Витории, когда я принял свою любовь, когда я решил написать «Время раздирать и время сшивать». Судьба, однако, распорядилась иначе – и хватило всего лишь надежды на новую встречу с Эстер, чтобы нарушить шаткое равновесие. – Давайте поужинаем вместе, – сказал Михаил после долгой паузы. – Вы и в самом деле ничего не понимаете. Но прошедшая сегодня через мое тело будет великодушна к тебе. Мы условливаемся о встрече назавтра. На обратном пути я вспоминаю разговор с Эстер – месяца за три до ее исчезновения. Мы тогда говорили о божественной энергии, проходящей через человеческое тело. *** – У них и в самом деле теперь другие глаза. Да, в них по прежнему – страх смерти, но, помимо и поверх страха, – готовность к самопожертвованию. Их жизнь обрела смысл, потому что им теперь есть за что отдавать ее. – Ты говоришь о солдатах? – О них. И – еще об одном. Это так ужасно, что я не могу его принять, но и притвориться, будто не вижу, – тоже не могу. Война – это ритуал. Ритуал крови, но также и любви. – Ты с ума сошла. – Возможно. Я знавала своих коллег – военных корреспондентов: они ездят из страны в страну, словно обыденность смерти сделалась частью их жизни. Они ничего не боятся, они встречают опасность как солдаты. И это все – ради новостей? Не верю. Они просто уже не могут обойтись без ощущения опасности, без духа приключения, без впрыска адреналина. Один из них – семейный человек, отец троих детей – объяснил мне, что лучше всего он чувствует себя на поле сражения, хотя обожает свою семью и часами готов говорить о жене и детях. – Для меня это непостижимо. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, Эстер, но считаю: этот опыт не пойдет тебе на пользу. – На пользу мне не пойдет жизнь без цели и смысла. А на войне каждый знает, что участвует в чем-то очень важном... – Присутствует при историческом моменте? – Да нет, этого недостаточно, чтобы рисковать жизнью. Он возвращается к своей истинной человеческой сути. – Война? – Нет. Любовь. – И ты останешься с ними? – Думаю, что да. – Скажи своим шефам в агентстве, что с тебя хватит. – Не смогу. Это как наркотик. На войне моя жизнь обретает смысл. Там бывает негде вымыться, ешь из солдатского котла, спишь не больше трех часов, а потом просыпаешься от пальбы, там в любую минуту кто то может бросить гранату... но все это обостряет ощущение жизни. Понимаешь? Ты ежеминутно, ежесекундно ощущаешь, что живешь. Там нет места печали, унынию, сомнениям – ничему нет места, кроме огромной любви к жизни. Ты следишь за моей мыслью? – Очень внимательно. – Там, в бою, в средоточии скверны... на тебя как будто нисходит божественный свет. Тебе бывает страшно, но – не в бою, а до или после. А когда гремят выстрелы, ты видишь человека на пределе его возможностей – он способен и на героический, и на самый бесчеловечный поступок. Под градом пуль он вынесет раненого товарища, но не пощадит никого, кто окажется на линии огня, – ни женщину, ни ребенка. Люди, честно жившие в своих маленьких провинциальных городках, где никогда ничего не происходит, вламываются в музеи, крушат вещи, пережившие века, воруют то, что им совершенно не нужно. Запечатлевают на фотоснимках свои зверства и гордятся ими вместо того, чтобы стыдиться и утаивать их. Это безумный мир. А люди, которые в мирной жизни обманывали и предавали, на войне усваивают дух товарищества, чувствуют себя частью едино – го целого и оказываются неспособны на бесчестный поступок. Короче говоря, на войне все действует с точностью до наоборот. – И, судя по твоим словам, война помогла тебе ответить на вопрос, который Ганс задавал Фрицу в токийском баре? – Помогла. Ответ заключен в словах иезуита Тейяра де Шардена, который сказал: «Мы уже подчинили себе энергию ветра, морей, солнца. Но день, когда человек овладеет энергией любви, по значению не уступит открытию огня». – И ты поняла все это, побывав на войне? – Не знаю. Но я видела, что, как ни странно, человек на войне счастлив. Мир для него обретает смысл. Я уже говорила тебе: абсолютная власть или самопожертвование придают значение его жизни. Он получает возможность любить без оглядки, без границ, ибо ему нечего терять. Смертельно раненый солдат никогда не скажет врачу: «Спаси меня!» Обычно его последние слова: «Скажите жене и сыну, что я люблю их». В такой отчаянный момент они говорят о любви! – Выходит, что человек находит смысл жизни только на войне? – Но мы всегда на войне. Мы ведем постоянную борьбу со смертью, хоть и знаем, что в итоге победа останется за ней. Просто в «вооруженных конфликтах» это предстает более наглядно, но и в мирной, повседневной жизни происходит то же самое. Постоянно чувствовать себя несчастным – непозволительная роскошь. – И чего же ты хочешь от меня? – Помощи. А помощь – не в том, чтобы сказать: «Подай заявление об увольнении», ибо это только усилит мою душевную смуту. Мы должны найти способ сделать так, чтобы эта чистая, абсолютная любовь прошла через наше тело и распространилась вокруг. Единственный чело – век, который сумел меня понять, – это мой переводчик: у него случаются настоящие озарения насчет этой энергии, но он, мне кажется, не вполне от мира сего. – Уж не о Господней ли любви ты говоришь? – Если человек способен любить своего партнера, не ставя ему условий, не навязывая ограничений, то этим он выражает свою любовь к Богу. Проявляя любовь к Богу, он полюбит своего ближнего. Если полюбит своего ближнего, то будет любить себя. Если будет любить самого себя, все станет на свои места. Изменится ход Истории. Ее не изменят ни политика, ни завоевания, ни теории, ни войны, ибо это всего лишь повторение одного и того же, – того, что мы видим от начала времен. История изменится, когда мы сумеем использовать энергию любви, как используем энергию ветра, моря, атома. – И ты полагаешь, что мы с тобой сумеем спасти мир? – Я полагаю, что не только мы с тобой думаем в этом направлении. Так ты поможешь мне? – Да, разумеется, только скажи, что я должен делать. – Этого-то как раз я и не знаю! *** Симпатичная пиццерия, куда я регулярно захаживал еще с тех пор, как впервые попал в Париж, ныне стала частью моей биографии: именно в этом заведении я решил отметить вручение мне ордена Наук и Искусств, которого удостоило меня французское Министерство культуры, – хотя многие сочли, что для такого торжественного случая лучше подошел бы ресторан подороже и поизысканней. Однако хозяин пиццерии Роберто был для меня чем то вроде талисмана – всякий раз, как я приходил к нему, в моей жизни происходило что-то хорошее. – Я бы мог начать с общих фраз, рассказывая о том, какой успех имеет моя книга «Время раздирать и время сшивать», или о том, какие противоречивые чувства обуревали меня во время вашего представления. – Это никакое не представление, – поправил Михаил. – Это – встреча. Мы рассказываем истории и танцуем ради Энергии Любви. – Я бы мог начать с чего угодно, чтобы дать вам время освоиться. Но ведь мы оба знаем, что свело нас за одним столом. – Не «что», а «кто». Ваша жена, – произнес Михаил с вызывающим видом, свойственным людям его возраста: сейчас он не напоминал робеющего любителя автографов или духовного лидера на «встрече». – Ошибка. Моя бывшая жена. И я обращаюсь к вам с просьбой – мне нужно увидеться с ней. Пусть она сама, глядя мне в глаза, объяснит, что побудило ее уйти. Только так я смогу отделаться от моего Заира. В противном случае я буду круглые сутки, днем и ночью думать об этом, в тысячный раз осмысляя эту историю, пытаясь определить, когда же именно я допустил ошибку и наши с ней пути стали расходиться. Михаил засмеялся. – Прекрасная мысль – переосмыслить историю. Именно так и происходят все перемены в мире. – Весьма вероятно, но давайте оставим философские дискуссии. Уверен, что у вас, как у каждого молодого человека, есть точный рецепт усовершенствования мира. Но, как и каждый молодой человек, вы станете старше, достигнете моих лет и тогда поймете, что перемены даются нелегко. Впрочем, сейчас об этом говорить бесполезно... Итак, вы можете выполнить мою просьбу? – Сначала позвольте спросить – она простилась с вами? – Нет. – Сказала, что уходит? – Ничего она не сказала. Вы и сами это знаете. – И вы считаете, что такая женщина, как Эстер, способна была оставить мужа, с которым прожила больше десяти лет, вот так, ничего не объяснив, не поглядев ему в глаза? – Именно это и не дает мне покоя. Но что вы имеете в виду? Наш разговор прерван появлением Роберто. Михаил заказывает себе неаполитанскую пиццу, я прошу хозяина принести мне что-нибудь по своему вкусу – не тот сейчас момент, чтобы терзаться сомнениями: что бы такое мне выбрать на обед? А вот бутылка красного вина требуется безотлагательно и как можно быстрее. Роберто спрашивает, какого именно, я что-то бормочу в ответ, и он понимает, что должен удалиться, принимать все решения сам, ни о чем меня больше не спрашивать, позволив мне сосредоточиться на разговоре с моим юным сотрапезником. Через тридцать секунд подают вино. Я наполняю стаканы. – Что она делает? – Вам непременно надо это знать? Отвратительная манера отвечать вопросом на вопрос. – Непременно. – Ткет ковры. И дает уроки французского. Ковры! Моя жена (моя бывшая жена, пора бы привыкнуть!), у которой денег было столько, сколько нужно, которая окончила университет и говорит на четырех языках, теперь вынуждена зарабатывать поденщиной?! Но мне приходится сдерживаться: нельзя задеть мужскую гордость Михаила, хотя это позор – не суметь обеспечить женщину! – Я прошу вас понять, что происходит со мной вот уже больше года. Вашим с Эстер отношениям ничего не грозит. Мне нужно всего два часа. Или час. Михаил, похоже, смакует мои слова. – Вы забыли ответить на мой вопрос, – говорит он с улыбкой. – Итак, я повторяю: неужели вы считаете, что такая женщина, как Эстер, способна была оставить мужа, даже не попрощавшись и не объяснив, почему уходит? – Нет, не считаю. – Ну так зачем же все эти слова: «Она меня бросила...», «Вашим отношениям ничего не угрожает...»? Он смутил меня. И одновременно пробудил во мне надежду – хоть и сам не знаю на что. – Иными словами?.. – Вот именно. Я говорю, что она вас не бросила. И меня не оставила. Она всего лишь исчезла – на какое-то время или навсегда. И мы оба должны уважать ее решение. Словно каким-то светом озарилась эта пиццерия, которая всегда пробуждает во мне отрадные воспоминания. Мне отчаянно хочется поверить словам этого юноши – всеобъемлющий и вездесущий Заир пульсирует вокруг меня. – И вам известно, где она? – Разумеется. Однако, если она не хочет отзываться, я обязан уважать ее волю, хотя мне самому ужасно не хватает Эстер. Поймите, я и сам в растерянности: то ли она удовлетворена тем, что встретила Пожирающую Любовь, то ли ждет, что один из нас пойдет ей навстречу. Может быть, она встретит нового мужчину, может быть, удалится от мира. Если вы решитесь встретиться с ней, я не смогу вам помешать. Однако думаю, что в этом случае вам предстоит найти не только ее плоть, но и душу. Мне хочется смеяться от радости. Мне хочется обнять Михаила. Или задушить его – чувства сменяют друг друга с быстротой неимоверной. – Вы с ней... – Хотите знать, спал ли я с ней? Ей это было не нужно. Я нашел в ней товарища, которого давно искал, человека, который помог мне начать исполнение возложенного на меня поручения, ангела, который отворил мне двери, указал дороги и тропы, а по ним с Божьей помощью я сумею снова принести на Землю энергию любви. Она разделила со мной бремя этой миссии. А чтобы вы успокоились, скажу, что у меня есть возлюбленная – это та белокурая девушка, что стояла на сцене. Ее зовут Лукреция, она итальянка. – Это правда? – Именем Божественной Энергии клянусь, что говорю правду. Михаил вытащил из кармана кусочек темной ткани. – Видите? На самом деле он зеленый, а кажется черным потому, что на нем запеклась кровь. Какой-то солдат в какой-то стране мира попросил ее перед смертью разорвать его рубашку на несколько кусков и раздать их тем, кому может быть внятен смысл такого послания. У вас есть кусочек? – Эстер ни словом об этом не обмолвилась. – Когда она встречает того, кто должен принять послание, то передает и толику крови этого солдата. – Что же это за послание? – Если она не вручила вам лоскутик, то я вряд ли имею право распространяться об этом, хоть Эстер и не просила меня хранить молчание. – А у кого еще он есть? – У всех, кто стоял вчера на сцене. Мы вместе – благодаря Эстер. Надо было действовать осторожно – не вспугнуть, не встревожить. Установить с ним контакт. Внести вклад в Банк Услуг. Расспросить Михаила, кто он, чем занимался, разузнать о его стране – ведь он рассказывал о ней с такой гордостью. Выведать, правду ли он говорил или скрывал свои истинные намерения. Убедиться, поддерживает ли он связь с Эстер или тоже потерял ее из виду. Да, конечно, он – из далеких краев, и там, наверное, другие ценности, однако я не сомневался, что Банк Услуг исправно функционирует в любой точке земного шара, ибо для этого учреждения границ не существует. |
Похожие:
 | Одиннадцатого ноября 1997 года Вероника окончательно решила свести счеты с жизнью. Она тщательно убрала свою комнату, которую снимала... |