«Октябрь 1917: смысл и значение» Материалы круглого стола в Горбачев-Фонде 30 октября 1997 г
Скачать 2.07 Mb.
|
Межуев В.М.*Хуже революции может быть только контрреволюцияАлександру Сергеевичу Ципко можно возразить лишь в одном: революция, конечно, не сахар, но хуже ее, если она уже состоялась, может быть только контрреволюция. Я понимаю, что мы присутствуем на юбилейном мероприятии, а к юбилярам принято относиться уважительно. Правда, сам юбиляр не дожил до своего восьмидесятилетия, скончавшись на семьдесят четвертом году жизни. Можно спорить о том, была ли эта смерть естественной или насильственной, но в любом случае она наступила после достаточно продолжительной жизни: политические режимы, создаваемые революциями, обычно так долго не живут. Столь же спорным является и вопрос о том, насколько эта жизнь была оправданной. Подобные споры сопровождают все значительные события, оставившие заметный след в истории. О значении Французской революции спорят до сих пор, причем с диаметрально противоположных позиций. И в нашей истории реформы Петра I раскололи русское общество на западников и славянофилов, которые и сегодня еще враждуют между собой. Расхождения по поводу Октябрьской революции не менее остры и конфронтационны, хотя бы уже потому, что она ближе к нам по времени. Не думаю, что наше время сможет поставить точку в этом споре. Все мы – дети Октября, сформировались и выросли в начатую им эпоху, хотя и воспринимаем ее по-разному: одни – как свет, другие – как мрачную тень, отбрасываемую ею на нашу историю. Подобное расхождение во взглядах и оценках не должно удивлять – революция сама есть продукт общественного раскола (следовательно, и раскола в умах), который сохраняется и после нее. Она не примиряет враждующие стороны, а делит их на победителей и побежденных. Для первых революция – триумф разума и воли, торжество исторической справедливости, для вторых – национальная катастрофа и гибель. Те, кто победил в Октябре – русские якобинцы (большевики), естественно, смотрят на нее другими глазами, чем побежденные – русские роялисты (монархисты) и русские жирондисты (либералы и умеренные социалисты), оказавшиеся в эмиграции. Да и русский термидор, свидетелями которого мы сегодня являемся, не завершает спор в пользу одной из сторон, а вновь сталкивает их в попытке реставрации – то ли большевистской, то ли антибольшевистской. Любая революция, как известно, сталкивает между собой все крайности национальной истории, все задействованные в ней общественные силы. Причем окончательно побеждает та, которая наиболее радикальна в своих требованиях и лозунгах, наиболее решительна в их достижении, короче, наиболее революционна. Большевики победили не потому, что были умнее своих противников, а в силу логики самой революции, выводящей на первый план наиболее последовательную в своей революционности силу. Революция в России началась не в Октябре и не усилиями большевиков: Октябрь стал лишь ее завершением. За 12 лет (примерно столько же лет отделяет нас от начала перестройки) в России произошли три революции, первая из которых окончилась неудачей. Можно считать их разными революциями, а можно видеть в них последовательные фазы единого революционного процесса, называемого Великой русской революцией. Первая фаза (Февраль) дает победу умеренно-революционным силам. Вторая (Октябрь) – радикально-революционным. Октябрь лишь доводит до конца революционный процесс, начатый Февралем. Революция как бы описывает полную дугу от короткой «демократической увертюры» (термин Питирима Сорокина) до грозного финала однопартийной диктатуры. И таков закон любой революции. Здесь некого винить, кроме самой революции. Раз она случилась, все остальное неизбежно. Не большевики, а революция, начавшаяся в России, предрешила такой финал. Бердяев был прав, когда писал, что большевики были не творцами, а орудием революции, которая всегда идет до конца. Бесплодно поэтому судить о революции с моральной позиции, предъявлять ей обвинение в жестокости и негуманности. С тем же успехом можно осуждать рабство, войны, эксплуатацию – этим не решишь проблему их существования в истории. Революция по самой природе не правовое и моральное, а чисто силовое действие. У революции своя мораль и свое – революционное – право. Силовое подавление сопротивления, гражданская война, террор – все то, что ставится ей в вину, является ее методом, вполне легитимным, с революционной точки зрения. Добрых, некровавых революций не бывает. Не нужно доводить дело до революции, но, допустив ее, бессмысленно предъявлять ей моральный счет. Революция и означает выхождение за рамки установленного морального и правового порядка. Она ответственна за нанесенный ею ущерб не более, чем землетрясение отвечает за свои жертвы. Осуждая Октябрь с моральных позиций, необходимо тогда осудить и все революционное движение в России, охватившее все поколения русской интеллигенции. А заодно надо осудить и всю русскую историю, ставшую питательной почвой для этого движения. Если почва рождает революцию, то рано или поздно революция напоит ее кровью. И еще одно соображение общего порядка. Революция никогда не осуществляет своих лозунгов. Чем более радикальны провозглашенные ею цели, тем более далекими от них оказываются ее реальные результаты. Лозунги революции всегда слишком утопичны, опережают время (потому, видимо, и находят отклик в массах), а значит и трудно реализуемы. Победившие в революции с течением времени вынуждены отказываться – если не на словах, то на деле – от них, переходить на более прагматические позиции, решать те проблемы и теми методами, которые достались им от прошлого. Происходит своеобразное перерождение – революционный дух сменяется консервативным, подчас более консервативным, чем тот, который предшествовал революции. При всем своем радикализме революции находятся в плену прошлого в значительно большей степени, чем принято думать. Во всяком случае, инновационный элемент в революции намного меньше, чем в нормально проводимой реформе. Этим я вовсе не хочу перечеркнуть значение революций в истории, в том числе и той, юбилей которой мы сегодня отмечаем. Как и большинство здесь присутствующих, я так же думаю, что Октябрьская революция – заключительный этап Великой русской революции – открыла собой новую страницу в истории – как мировой, так и особенно нашей. Важно лишь правильно прочитать, что написано на этой странице, и не судить о революции по тому, что писали на ней победители и побежденные. Согласно большевистской версии (т.е. версии победителей), ставшей затем официальной идеологией, Октябрь открыл эпоху перехода человечества от капитализма к социализму. Большевики – непосредственные участники революции – искренне верили в то, что она станет прологом мировой пролетарской революции. Через два-три года, когда стало ясно, что мировой революции не будет, они заговорили о строительстве социализма в одной стране. А еще через десять лет Сталин объявил о том, что социализм «в основном» построен. Так возник миф о победившем социализме – основа и суть идеологии сталинизма. Идея социализма у Сталина стала реальностью, точнее, реальность была отождествлена с идеей. Это не «утопия у власти», а именно миф, выдававший за реальность то, чем она не являлась. В итоге идея была вульгаризирована, а реальность идеализирована, что сделало невозможным ее сколько-нибудь критическое осмысление. Впоследствии сталинский миф трансформировался в представление о «реальном социализме». А там, где миф является легитимирующей основой социального и политического порядка, последний неизбежно принимает репрессивный характер. Миф в любом случае содержит в себе систему запретов, табу, нарушать которые смертельно опасно. Любое сомнение в истинности мифа квалифицируется как преступление. Общество, осознающее себя посредством мифа, несовместимо с проявлениями личной свободы. Практика террора, к которой часто сводят сталинизм, в действительности есть следствие присущей ему мифической конструкции, которая была принята в качестве идеологического обоснования существующего строя. С создания этого мифа и начинается консервативное перерождение революции, изживание революционного духа (вплоть до физического уничтожения первого поколения революционеров), утверждение порядка, не имеющего ничего общего с целями и идеалами революции. «Победа социализма в одной стране» стала, как ни парадоксально, началом контрреволюционного поворота, каким, собственно, и был сталинизм. Он знаменовал собой окончательное закрепление власти административно-бюрократического аппарата над всеми проявлениями общественной жизни. На смену революционерам и бунтарям пришли государственные и партийные чиновники. Новый порядок, выдававший себя за детище революции, в ряде существенных черт стал походить на тот, который предшествовал ей. Это также в логике любой революции: разрушая старое, она подчас возрождает его в гиперболизированном виде. Не в социализме тут дело, а именно в революции, вынужденной выдавать за новое (за тот же социализм) далеко еще не забытое старое. Если связывать с Октябрем лишь идею перехода к социализму, невольно склонишься к мысли, что Октябрь был трагической ошибкой в нашей истории, злым умыслом большевиков, обманным путем пришедших к власти. Именно так и рассуждают противники Октября. Вопреки этому мнению, смысл революции вовсе не исчерпывается тем, за что выдавали ее (искренне или лицемерно) победившие большевики. Пусть они и думали, что строят социализм, в действительности же решали – в иных условиях и более радикальными средствами – задачу, вставшую перед Россией задолго до революции. А задача эта заключалась не в переходе от капитализма к социализму (ибо ни для того, ни для другого еще не было никаких оснований), а в ускоренном переходе России от традиционного общества к современному. Октябрь открыл действительно новую эпоху – эпоху ускоренной модернизации стран, прямо не принадлежащих к европейскому региону. То, что модернизация происходила здесь по иной модели, чем европейская, т.е. при отсутствии свободного рынка и демократии, объясняется просто – у этих стран была другая история, культура и даже география. Россия первая показала пример нелиберальной (т.е. не по западному образцу совершаемой) модернизации, первая вступила на путь индустриализации без демократизации. Можно поставить это в вину русской революции, но можно посчитать и ее бедой, отсутствием у нее иной альтернативы прорыва в современность. В нашем отечественном варианте социализма, помимо его чисто мифического элемента, нельзя не увидеть и другого, уходящего корнями не столько в коммунистическую утопию, сколько в чисто просветительскую веру в силу и мощь научного разума, способного разрешить все человеческие проблемы ко всеобщему удовлетворению, построить общество на строго рациональных началах. Мифология здесь удивительным образом сочетается с пафосом рационального упорядочивания жизни, с неприятием любых форм иррационального поведения и сознания, с отрицанием всякой стихии (в том числе и рыночной), рождающей хаос и непредсказуемость событий. Большевики, несомненно, хотели порядка в стране, славящейся своей неорганизованностью и расхлябанностью, причем порядка не только полицейского, но и сознательного, базирующегося на общих для всех правилах и принципах. Этот мотив в их мышлении и поведении не может быть оставлен без внимания. В России, как известно, не было своего Возрождения и Реформации, предшествовавших европейской модернизации. Ее переход к Новому времени (начиная с Петра I) совпал с эпохой европейской истории, получившей название эпохи Просвещения. Именно под влиянием европейского Просвещения сформировалось русское западничество, к которому принадлежали и русские либералы, и народничество, и русская социал-демократия, включая большевиков. Все они стали носителями революционного сознания. Первым просветителем на русском троне была Екатерина II (пока не испугалась Французской революции) – известна ее дружба с Вольтером и Дидро, последним – Ленин. О влиянии просветительского материализма и атеизма на русский марксизм здесь нет возможности говорить подробно. Большевизм воспринял от Просвещения и утвердил в России культ научной рациональности и технического прогресса, идею всеобщего – народного – образования, воспитания нового человека, пафос научной организации труда и производства, принцип народного суверенитета и негосударственной демократии, само представление об обществе как рационально управляемой из единого центра системе. Общество будущего, по мнению первых большевиков (вспомним Богданова с его «всеобщей организационной наукой»), должно уподобиться не казарме, а фабрике или заводу, где все взято под общий контроль и учет, заранее просчитано и функционально выверено (идея централизованного планирования), управляемо во всех звеньях. Ведь современное производство, о создании которого мечтали большевики, требует рационально продуманной дисциплины труда, высокой технологической культуры и профессионализма. Во имя этого большевики готовы были обуздать непокорный, своевольный и непривычный к строгой дисциплине русский дух, смирить его рамками жесткой производственной организации, повернуть в сторону решения вполне практических, земных задач. Культ американской деловитости, организованности и технической изобретательности начался в России именно при большевиках. Ленин недаром писал, что для победы социализма необходимо соединение пролетарской революции со всей буржуазной культурой и прежде всего с тем, что создано ею по части науки и техники. Сам социализм напоминал у него общество, проникнутое духом той научной и технической рациональности, которая характерна для любого эффективно работающего капиталистического предприятия. В таком качестве большевики выступили не как утописты, фанатики и мечтатели, а как трезвые реалисты и прагматики, стремящиеся ускоренными темпами вывести Россию в один ряд с промышленно развитыми странами Запада. В этом и состоял тот поворот, который был осуществлен революцией. России патриархальной, религиозно экзальтированной, склонной к отвлеченной мечтательности и моральному максимализму (вещи, необходимые для великой культуры и духовности, но недостаточные для того, чтобы жить в условиях современной цивилизации), была противопоставлена Россия буднично деловая, практически расчетливая, ориентированная на достижение вполне земных целей – рост производства, повышение научно-технического потенциала, укрепление обороноспособности. Никогда в России до большевиков не был так высок в сознании масс престиж научного и инженерного труда, образования, городской культуры, светских профессий. Большевики не только подняли в глазах народа цену этих видов деятельности, но и открыли к ним свободный доступ для всех слоев населения. Они взяли на себя роль цивилизаторов России, предпочтя вполне зримые успехи в развитии общественного производства высоким, но и достаточно далеким от жизни духовным устремлениям и социальным мечтаниям дореволюционной интеллигенции. Приходится только удивляться, что Запад принял революцию за нечто абсолютно враждебное себе, поверив, видимо, официально пропагандируемой идеологии. Сегодня Россия со своей ностальгией по дореволюционному прошлому намного дальше от Запада, чем при большевиках. Я согласен с мнением Валлерстайна, высказанным им в одной из его статей: большевики по-своему продолжили дело русских царей со времен Петра I – дело модернизации России при сохранении ею своей государственной целостности и независимости. Сегодня их можно осуждать за те методы, посредством которых они решали эту задачу (хотя еще вопрос, была ли им альтернатива в той России, которую они застали), но сама задача была решена – после Первой мировой войны Россия не распалась подобно другим империям, а сохранила себя, войдя в разряд промышленно развитых стран мира. Она защитила себя и от угрозы фашистской оккупации в годы Второй мировой войны, отстояв свой статус великой державы. В этом я и вижу реальный смысл Октябрьской революции. Отвергая ее, мы рискуем не только навсегда покончить с негативными сторонами большевистского правления, но и с его позитивными результатами. Выйти из революции можно не путем контрреволюции и возвращения к старому порядку вещей, а путем постепенной реформы, сохраняющей преемственность со всем тем положительным, что было достигнуто в годы революции и от чего нельзя отрекаться ни при каких условиях. А то, что происходит сегодня, выглядит, к сожалению, не реформированием России, а – под видом борьбы с коммунизмом – ее уничтожением. Контрреволюция не может быть реформой. |
Похожие:
 | Актуальные проблемы теории и практики исполнительного производства / Материалы круглого стола 11 октября 2013 г. Изд-во: цнти, Томск,... | | Договора на оказание комплекса услуг по организации и проведению Молодежного круглого стола в рамках Петербургского международного... |
| Анонс круглого стола на тему «Организация системы предоставления государственных (муниципальных) услуг в режиме «одно окно» 4 |  | Краевое государственное бюджетное профессиональное образовательное учреждение «Солнечный промышленный техникум» |
| «поставщиками» трудовых мигрантов – Азербайджана, Армении, Молдавии, Таджикистана, Узбекистана, Вьетнама, Китая. Большинство из участников... | | Уфк по Сахалинской области справок о доходах, расходах, об имуществе и обязательствах имущественного характера за 2015 год, состоявшегося... |
| Начальник отдела по делам некоммерческих организаций управления Министерства юстиции Российской Федерации по Тюменской области | | Организатор: региональный Центр содействия занятости студентов и трудоустройству выпускников Волгоградского государственного архитектурно-строительного... |
| Кроме того, накопительная часть пенсии должна передаваться по наследству. Об этом шел разговор в ходе круглого стола на тему: «Пути... | | Стенограмма круглого стола по вопросам текущего взаимодействия участников национальной платежной системы с гис гмп и смэв |