Глава 11 Четверг, 17 декабря. Хорват
Халворсен сидел за рулем, терпеливо дожидаясь, когда отчаянно газовавший автомобиль с бергенскими номерами наконец перестанет буксовать на льду Харри говорил по мобильнику с Беатой.
— Что ты имеешь в виду? — громко спросил Харри, стараясь перекричать рев бергенца.
— Не похоже, что на двух снимках один и тот же человек, — повторила Беата.
— У них одинаковые шапки, одинаковые штормовки, одинаковые косынки на шее. Наверно, все-таки один человек?
Она не ответила.
— Беата?
— Лица нечеткие. Странно как-то, не пойму, в чем дело. Вероятно, в освещении.
— Хм. По-твоему, мы на ложном пути?
— Не знаю. Его позиция прямо перед Карлсеном в общем-то совпадает с техническими данными. Что это у вас за шум?
— Корова на льду, буксует. Ладно, пока.
— Погоди!
Харри подождал.
— Вот еще что, — сказала Беата. — Я просмотрела позавчерашние снимки.
— Да?
— Не вижу я там ни одного лица, совпадающего с теми, что находились на площади в момент убийства. Но есть одна деталь. Человек в бежевом пальто, вероятно из верблюжьей шерсти. На нем шарф…
— Гм. Ты имеешь в виду шейную косынку?
— Нет, с виду обыкновенный шерстяной шарф. Но завязан так же, как у парня или парней с шейной косынкой. Правый конец торчит из узла сверху. Ты заметил?
— Нет.
— Раньше я никогда не видела, чтобы шарфы так завязывали, — сказала Беата.
— Перешли электронной почтой, я тоже посмотрю.
В кабинете Харри первым делом запустил распечатку присланных Беатой снимков.
А когда пришел за ними в канцелярию, к принтеру, встретил там Гуннара Хагена.
Харри кивком поздоровался, и некоторое время оба молча стояли, наблюдая, как серый аппарат выплевывает страницу за страницей.
— Есть новости? — наконец спросил Хаген.
— И да и нет.
— Пресса меня осаждает. Хорошо бы подбросить им хоть малюсенькую косточку.
— Верно, шеф, чуть не забыл. Я намекнул им, что мы ищем вот этого человека. — Харри вынул из распечатки снимок и показал на парня с косынкой на шее.
— Что вы сделали? — переспросил Хаген.
— Дал прессе подсказку. Точнее, репортеру «Дагбладет».
— Через мою голову? В обход?
— Обычное дело, шеф. Мы это называем конструктивной утечкой. Говорим, что информация идет от анонимного источника в полиции, и редакция может сделать вид, будто за всем этим стоит журналистское расследование. Им это нравится, и шапки покрупнее, чем у фотографий, которые они публикуют по нашей просьбе. Возможно, публика поможет нам опознать этого человека. И все будут довольны.
— Только не я, Холе.
— Что ж, мне очень жаль, шеф, — сказал Харри с искренне огорченной миной.
Хаген смотрел на него, двигая челюстями то вправо, то влево. Будто жвачку жует, подумал Харри.
— А что там с этим человеком? — поинтересовался Хаген, забирая у Харри распечатку.
— Мы пока толком не знаем. Может, их вообще несколько. Беата Лённ считает, что… шейная косынка у них завязана особенным образом.
— Это галстучный узел. — Хаген снова посмотрел на фото. — Ну и что?
— Как вы сказали, шеф?
— Галстучный узел.
— И в чем тут фишка?
— Хорватский узел, инспектор.
— Что?
— Это же элементарная история, разве нет?
— Буду рад, если вы меня просветите, шеф.
Хаген заложил руки за спину.
— Что вы знаете о Тридцатилетней войне?
— Думаю, мало что.
— Во время Тридцатилетней войны король Густав Адольф, собираясь вступить в Германию, пополнил свою дисциплинированную, но малочисленную армию теми, кого считали лучшими солдатами в Европе. Потому что они слыли совершенно бесстрашными. Он нанял хорватов. Вам известно, что норвежское слово «krabat», сиречь «буян, головорез», пришло из Швеции и изначально означало «хорват», то есть «бесстрашный сорвиголова»?
Харри помотал головой.
— И хотя хорваты сражались в чужой стране и носили мундиры шведской армии, им разрешили в знак отличия от всех прочих носить кавалерийский платок. Шейный платок, который они завязывали особым узлом. Французы заимствовали и модифицировали эту деталь, а назвали в честь хорватов — cravate, галстук.
— Вон как.
— Да.
— Спасибо, шеф. — Харри забрал из принтера последнее фото и посмотрел на человека в шарфе, которого Беата обвела кружком. — Вполне возможно, вы сейчас подкинули нам зацепку.
— Нам незачем благодарить друг друга за то, что мы делаем свою работу, Холе. — Хаген взял остальные листы и вышел.
Халворсен поднял голову, когда Харри стремительно влетел в кабинет.
— Терпение и труд!
Халворсен вздохнул. Эта фраза означала, как правило, массу работы и нулевой результат.
— Я звоню Алексу в Европол, — сказал Харри.
Халворсен знал, что Европол, младший брат Интерпола, размещается в Гааге, учрежден странами Евросоюза после терактов в Мадриде в 1998-м и занимается прежде всего борьбой с международным терроризмом и организованной преступностью. Непонятно только, почему этот Алекс регулярно и охотно помогает Харри, хотя Норвегия не член Евросоюза.
— Алекс? Harry in Oslo. Could you check on a thing for me, please?
[15]
Халворсен слушал, как Харри на своем корявом, но эффективном английском просит Алекса пошарить в базе данных насчет преступлений, совершенных предположительно международным преступником в Европе за последние два года. Под рубрикой «наемное убийство» и «хорват».
— I'll wait,
[16] — сказал Харри и стал ждать. Затем с удивлением произнес: — Really? That many?
[17] — Он поскреб подбородок, попросил Алекса добавить пистолет и калибр 9 миллиметров. — Двадцать три попадания, Алекс? Двадцать три убийства, возможно, совершенные киллером-хорватом? Господи Иисусе! Да, я знаю, войны порождают профессиональных убийц, и все же. Проверьте Скандинавию. Ничего? О'кей, а имена есть, Алекс? Нет? Hang on a sec.
[18]
Харри посмотрел на Халворсена словно в надежде, что тот скажет что-нибудь спасительное, но Халворсен только пожал плечами.
— Ладно, Алекс, — сказал Харри. — Последняя попытка.
Он попросил Алекса добавить в поиск красную шейную косынку или шарф.
Халворсен услыхал, что Алекс засмеялся.
— Спасибо, Алекс. До связи.
Харри положил трубку.
— Ну что? — спросил Халворсен. — Терпение и труд?
Харри кивнул. Осел в кресле поглубже, потом резко выпрямился.
— Начнем думать снова. Что у нас есть? Ничего? Отлично, я люблю начинать с чистого листа.
Халворсену вспомнилось, как Харри однажды сказал, что хороший и средний дознаватели отличаются друг от друга способностью забывать. Хороший дознаватель забывает все те случаи, когда чутье подводило его, забывает следы, в которые верил, но которые завели не туда. И простодушно забыв обо всем, начинает снова с неменьшим энтузиазмом.
Зазвонил телефон. Харри схватил трубку.
— Хар… — Но голос на другом конце линии уже что-то говорил.
Харри встал за столом, костяшки на руке, сжимающей трубку, побелели.
— Погодите, Алекс. Я скажу Халворсену, чтобы записал. — Харри прикрыл трубку ладонью и крикнул Халворсену: — Он для смеху сделал еще одну попытку. Исключил хорвата, и девять миллиметров, и все прочее, искал только «красный шарф». Четыре попадания. Четыре профессионально осуществленных убийства с помощью пистолета, причем свидетели видели возможного киллера с красным шарфом. Запиши: Загреб, двухтысячный и две тысячи первый; Мюнхен, две тысячи второй, и Париж, две тысячи третий. — Харри снова заговорил в трубку: — This is our man, Alex.
[19] Нет, я не уверен, но чутье подсказывает — он. А рассудок говорит, что два убийства в Хорватии не случайность. У вас есть особые приметы, чтобы Халворсен записал?
Халворсен увидел, как Харри открыл рот.
— Как это «никаких особых примет»? Если они запомнили шарф, то наверняка запомнили и что-то еще. Что? Обычный рост? И это все?
Слушая собеседника, Харри качал головой.
— Что он говорит? — шепотом спросил Халворсен.
— Что сведения расходятся, — тоже шепотом ответил Харри.
Халворсен так и записал.
— Да, хорошо бы переслать детали мейлом. Спасибо вам. Если нароете что-нибудь еще, вероятное его местонахождение и прочее, звоните. Ладно? Что? Ха-ха. Конечно, скоро пришлю запись, с женой.
Харри положил трубку и заметил вопросительный взгляд Халворсена.
— Старая шутка, — пояснил Харри. — Алекс думает, что все скандинавские семейные пары снимают частное порно.
Он опять взялся за телефон, а обнаружив, что Халворсен все еще смотрит на него, со вздохом добавил:
— Я даже ни разу не был женат, Халворсен.
Магнусу Скарре пришлось кричать, чтобы перекрыть шум кофеварки, которая кашляла как чахоточный больной:
— Может, это разные киллеры, принадлежащие к неизвестной до сих пор группировке, и красный платок на шее у них вроде как униформа.
— Ерунда, — равнодушно бросила Туриль Ли и стала в кофейную очередь за Скарре. В руке у нее была пустая кружка с надписью «Лучшая мама на свете».
Ула Ли издал короткий квохчущий смешок. Он сидел за столиком в кухонной нише, которая фактически служила столовой для убойного отдела и отдела нравов.
— Ерунда? — переспросил Скарре. — А вдруг это терроризм? Религиозная война против христиан. Мусульмане. Ведь черт-те что творится. Или эти, как их, ну… испашки, что носят красные шарфы.
— Они предпочитают, чтобы их называли испанцами, — заметила Туриль Ли.
— Баски, — уточнил Халворсен, сидевший за столиком напротив Улы Ли.
— Чего?
— Коррида. Сан-Фермин в Памплоне. Баскония.
— ЭТА! — воскликнул Скарре. — Черт, как же мы о них-то не подумали?
— Тебе впору киносценарии писать, — вставила Туриль. На сей раз Ула Ли громко рассмеялся, но, по обыкновению, ничего не сказал.
— Сидели бы при своих банковских взломщиках, — буркнул Скарре, намекая, что Туриль Ли и Ула Ли, которые не были женаты и вообще в родстве не состояли, пришли из отдела грабежей.
— Только ведь террористы, как правило, берут на себя ответственность, — заметил Халворсен. — В четырех делах, присланных Европолом, речь идет о hit-and-run,
[20] а после все глухо, молчок. И у жертвы, как правило, рыльце было в пушку. Загребские жертвы — сербы, с которых сняли обвинения в военных преступлениях, убитый в Мюнхене угрожал гегемонии местного короля торговли людьми, а тот, что в Париже, имел ранее две судимости за педофилию.
Вошел Харри Холе с кружкой в руках. Ли и Ли налили себе кофе и ушли. Халворсен заметил, что иные коллеги именно так реагировали на появление Харри. Инспектор сел, задумчиво наморщив лоб. Халворсен и это заметил.
— Двадцать четыре часа на исходе, — сказал Халворсен.
— Да, — кивнул Харри, глядя в свою по-прежнему пустую кружку.
— Что-то не так?
Харри помедлил.
— Не знаю. Я позвонил в Берген Бьярне Мёллеру. Думал, он подскажет что-нибудь конструктивное.
— И что он сказал?
— Да в общем ничего. Такое впечатление… — Харри поискал слово, — будто он одинок.
— А семья разве не с ним?
— Наверно, позже переедут.
— Неприятности?
— Не знаю. Ничего не знаю.
— Что же тебя мучает?
— Пьяный он был, вот что.
Халворсен встряхнул кружку, пролил кофе.
— Мёллер пьяный? На работе? Шутишь!
Харри не ответил.
— Может, он плохо себя чувствовал или… — поспешно сказал Халворсен.
— Я по голосу слышу пьяного, Халворсен. Надо ехать в Берген.
— Сейчас? Ты же руководишь дознанием по убийству, Харри.
— За день обернусь туда или обратно. Ты обеспечишь тылы, Халворсен.
Халворсен улыбнулся:
— Никак стареешь, Харри?
— Старею? Ты о чем?
— Стареешь и становишься человечным. Первый раз слышу, чтобы ты предпочитал мертвым живых. — Увидев выражение лица Харри, Халворсен тотчас пожалел о своих словах. — Я не имел в виду…
— Ладно, проехали. — Харри встал. — Добудь списки авиапассажиров всех компаний, совершающих сейчас рейсы в и из Хорватии. Спроси у полиции ословского аэропорта, нужен ли запрос полицейского юриста. Если понадобится судебное постановление, съезди в суд и получи. Когда списки будут у тебя, позвони Алексу в Европол, попроси проверить для нас имена. Скажи, что я прошу.
— Ты уверен, что он не откажет?
Харри кивнул.
— А мы с Беатой потолкуем тем временем с Юном Карлсеном.
— Да?
— Пока что нам рассказывали про Роберта Карлсена исключительно трогательные истории. Думаю, там есть и кое-что другое.
— А почему ты меня с собой не берешь?
— Потому что, не в пример тебе, Беата чует, когда люди врут.
Вздохнув поглубже, он поднялся по лестнице в ресторан «Бисквит».
В отличие от вчерашнего вечера там было почти безлюдно. Но тот же официант стоял прислонясь к дверному косяку. Похожий на Джорджи, кудрявый, голубоглазый.
— Hello there, — поздоровался официант. — Я не сразу вас узнал.
Он заморгал, обескураженный тем, что все-таки узнан.
— По пальто, — продолжал официант. — Очень элегантное. Верблюжье?
— Надеюсь, — пробормотал он и улыбнулся.
Официант засмеялся, положил руку ему на плечо. Он не заметил в его глазах испуга и сделал вывод, что у официанта нет никаких подозрений. И очень надеялся, что полиция здесь не побывала и оружие еще не нашла.
— Есть не буду, — сказал он. — Просто хотел воспользоваться туалетом.
— Туалетом? — повторил официант, стараясь перехватить его взгляд. — Туалетом пришли воспользоваться? Правда?
— Я на минутку, — сказал он. Присутствие официанта вызывало у него неловкость.
— На минутку. I see. Понимаю.
В туалете ни души, пахнет мылом. Но не свободой.
Запах мыла еще усилился, когда он поднял крышку контейнера над раковиной. Засучил рукав, сунул руку в холодную зеленую жижу. На миг в голове мелькнуло: а вдруг они поменяли контейнер? Но тут пальцы нащупали его. Он медленно вытащил оружие, мыло, словно длинные зеленые щупальца, потянулось в раковину. Вымыть, смазать — и пистолет опять будет в полном порядке. В обойме еще шесть патронов. Он заторопился спрятать оружие и как раз готов был сунуть его в карман пальто, когда дверь открылась.
— Hello again, — прошептал официант, широко улыбаясь. Но при виде пистолета улыбка тотчас застыла.
Он сунул пистолет в карман, буркнул «гуд-бай» и быстро протиснулся мимо официанта в узкий дверной проем. Ощутил на лице его дыхание, прикосновение бедра к бедру.
Только очутившись на морозе, он заметил, что сердце бьется учащенно. Словно от испуга. Кровь бежала по жилам, делала тело горячим и легким.
Юн Карлсен как раз вышел из парадной, когда Харри подъехал на Гётеборггата.
— Прямо сейчас? — спросил Юн, в замешательстве глядя на часы.
— Я приехал рановато, — ответил Харри. — Моя коллега будет с минуты на минуту.
— Я успею купить молока? — На Юне была тонкая куртка. Волосы только что причесаны.
— Наверняка. Конечно.
Ближайший магазин располагался на углу через дорогу. И пока Юн ходил за литровым пакетом обезжиренного молока, Харри как завороженный смотрел на великое множество елочных игрушек среди туалетной бумаги и пакетов с кукурузными хлопьями. Ни тот ни другой не комментировали газетную стойку возле кассы, где броские шапки на первых полосах сообщали об убийстве на Эгерторг. «Дагбладет» поместила на первой полосе фрагмент зернистого, нечеткого снимка публики, сделанного Ведлогом, с красным кружком вокруг головы человека в шарфе и подписью: «Человек, которого ищет полиция».
Они вышли на улицу. Юн остановился возле рыжего попрошайки с длинными усами по моде семидесятых. Долго рылся в кармане, нашел монетку, бросил в коричневую картонную кружку.
— Мне особо нечего вам предложить, — сказал Юн Харри. — Кофе, честно говоря, уже давно стоит в кофеварке. И на вкус наверняка сущий асфальт.
— Вот и хорошо, я люблю такой.
— Вы тоже? — Юн тускло улыбнулся. — Ой! — Он схватился за голову, обернулся к попрошайке и удивленно спросил: — Ты чего деньгами бросаешься?
Попрошайка сердито запыхтел в усы и звонко крикнул:
— Тут только ходовую монету берут. Спасибочки!
Квартира у Юна Карлсена была точь-в-точь как у Tea Нильсен. Чистенькая, прибранная, но, что до интерьера, явно холостяцкая. Харри быстро сделал три наблюдения. Во-первых, старая, но вполне ухоженная мебель куплена там же, где его собственная. В «Элеваторе», на Уллеволсвейен. Во-вторых, Юн не был на выставке, которую рекламировал одинокий постер на стене гостиной. В-третьих, ел он большей частью за низким столиком перед телевизором, а не за столом в кухонной нише. На полупустой книжной полке стояла фотография мужчины в форме Армии спасения, он властно смотрел в пространство.
— Ваш отец? — спросил Харри.
— Да, — ответил Юн, достал из шкафа две кружки, налил кофе из закопченной стеклянной колбы.
— Вы с ним похожи.
— Спасибо. Надеюсь, что так. — Юн поставил кружки на журнальный столик, а купленный пакет с молоком поместил на многочисленные круги и разводы, свидетельствовавшие, где именно за столом «вкушались трапезы». Харри хотел спросить, как родители восприняли известие о смерти Роберта, но передумал.
— Давайте начнем с гипотезы, — сказал Харри. — А именно что вашего брата убили, так как он кому-то насолил. Обманул, не вернул долг, оскорбил, угрожал, навредил, да что угодно. Все говорят, ваш брат был хороший парень. Обычно в начале расследования убийств мы всегда слышим подобные характеристики, люди охотно подчеркивают хорошие стороны. Но у большинства из нас есть и темные стороны. Или?
Юн кивнул, но Харри не уразумел, в знак ли согласия.
— Нам необходимо пролить свет на темные стороны Роберта.
Юн недоуменно воззрился на него.
Харри кашлянул:
— Давайте начнем с денег. У Роберта были финансовые проблемы?
Юн пожал плечами:
— И да и нет. Жил он не на широкую ногу, и я не думаю, чтобы он оказался в больших долгах, если вы об этом. Занимал он, как мне кажется, в основном у меня. Впрочем, займы бывают разные… — Юн печально усмехнулся.
— О каких суммах идет речь?
— О небольших. За исключением займа нынешней осенью.
— Сколько?
— Э-э… тридцать тысяч.
— Для какой цели?
Юн почесал в затылке.
— Был у него какой-то план, но он не говорил, какой именно, знаю только, что в связи с выездом за рубеж. Увидишь, сказал он. Деньги довольно большие, на мой взгляд, но я живу скромно, даже машины не имею. Мне показалось, он был охвачен энтузиазмом, а потом… случилось это.
Харри записал.
— Хм. А как насчет темноватых сторон его личности?
Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию — ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду.
— В юности Роберту… — начал Юн и осекся.
Харри молчал, не шевелился.
— …недоставало тормозов.
Харри кивнул не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил.
— Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданый. В нем жили как бы два человека. Один — сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи.
— Можете привести примеры? — спросил Харри.
Юн проглотил комок в горле.
— Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция.
— Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился.
— Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт в общем-то контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. — Юн улыбнулся. — Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… — Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. — Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать.
— И что же, с годами он это перерос?
Юн пожал плечами:
— Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга.
— Почему?
— С братьями так часто бывает. Без особой причины.
Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь.
— Были кой-какие истории с женщинами.
Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил:
— С молоденькими.
— Насколько молоденькими?
— Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими.
— А с какой стати ему врать?
— Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию.
Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенбергпарк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенбергпарк был кладбищем.
— Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? — спросил Харри.
— Нет! — Юнов возглас гулко прокатился между голыми стенами.
Харри ничего не сказал. Человек пересек парк и по Хельгесенс-гате направился прямо к дому Юна.
— Он мне не говорил. А если б и рассказал, я бы не поверил.
— Вы знакомы с кем-нибудь из его девушек?
— Нет. Да он и встречался с ними не подолгу. Собственно, насколько я знаю, по-настоящему его интересовала только одна.
— Вот как?
— Да. Tea Нильсен. Он с ума по ней сходил, еще когда мы были совсем юнцами.
— Ваша подруга?
Юн задумчиво смотрел в кофейную кружку.
— Казалось бы, мне следовало отступиться от девушки, которую мой брат выбрал себе, верно? Господь свидетель, я сам себя спрашивал, почему я не в силах.
— И что?
— Знаю только, что Tea самый замечательный человек, какого я встречал.
Гул лифта резко оборвался.
— Брат знал о вас и о Tea?
— Он выведал, что мы несколько раз встречались. Кое-что заподозрил, но мы с Tea старались сохранить все в тайне.
В дверь постучали.
— Это Беата, моя коллега, — сказал Харри. — Я открою.
Он перевернул блокнот, положил ручку параллельно его краю, прошел несколько шагов к входной двери. Немного замешкался, пока сообразил, что дверь открывается внутрь, открыл. Лицо за дверью выглядело не менее удивленным, чем его собственное, секунду оба молча смотрели друг на друга. Харри уловил сладковатый, парфюмерный запах, будто пришелец только что воспользовался весьма пахучим дезодорантом.
— Юн? — полувопросительно произнес посетитель.
— Минутку, — сказал Харри. — Извините, мы ждали кой-кого другого. Сейчас. — Он вернулся в комнату. — Это к вам.
Усаживаясь на диван, Харри вдруг почуял: что-то происходит, именно сейчас, в эти секунды. Проверил, лежит ли ручка как раньше. Да, никто ее не трогал. Но в мозгу что-то засело, правда непонятно что.
— Добрый вечер, — послышался за спиной голос Юна, учтивое, сдержанное приветствие, в котором сквозил вопрос. Так здороваются с теми, кого не знают или не понимают, что им нужно. Вот опять. Что-то происходит, что-то совершенно немыслимое. Посетитель, с ним что-то не так. Он назвал имя Юна, но тот явно с ним незнаком.
— What message?
[21] — спросил Юн.
В ту же секунду все встало на свои места. У пришельца что-то было на шее. Косынка. С тем самым узлом. Вставая, Харри толкнул коленом столик, кружки опрокинулись, а он крикнул:
— Закройте дверь!
Но Юн стоял как загипнотизированный, уставясь в проем. Ссутулив спину, словно в попытке помочь.
Харри перескочил через диван, ринулся вперед.
— Don't…
[22] — сказал Юн.
Харри увидел, бросился к двери. И тут время как бы остановилось. Такое бывало и раньше, когда всплеск адреналина менял ощущение времени. Двигаешься словно в воде. И он знал, что уже поздно. Правым плечом почувствовал дверь, левым — бедро Юна, а в барабанную перепонку ударила воздушная волна от взорвавшегося пороха и от пули, которая как раз вылетела из пистолета.
Потом донесся звук. Пули. Захлопнувшейся двери. И Юна, который ударился о гардероб, а затем об угол кухонного стола. Харри перевернулся на бок, глянул вверх. Ручка двери опустилась.
— Черт! — шепотом буркнул Харри, поднимаясь на колени. Схватил безжизненного Юна за брючный ремень и поволок по полу в спальню.
За дверью что-то скрежетнуло. Новый выстрел. Посредине дверной панели дыбом поднялись щепки, одна из диванных подушек дернулась, сиротливая серо-черная пушинка взмыла к потолку, пакет с молоком забулькал, белой параболой на стол хлынуло молоко.
Люди недооценивают, что способна учинить девятимиллиметровая пуля, подумал Харри, переворачивая Юна на спину. Одна-единственная капля крови вытекла из раны на лбу.
Снова грохот выстрела. Звякнуло стекло.
Харри выудил из кармана мобильник, набрал номер Беаты.
— Да-да, еду, не нервничай, — отозвалась Беата после первого же гудка. — Я уже…
— Слушай меня, — перебил Харри. — Сообщи по рации, чтобы все патрульные машины срочно ехали сюда. У дверей квартиры стоит человек и лупит по нам свинцом. Ты сюда не суйся. Ясно?
— Ясно. Будь на связи.
Харри положил мобильник рядом, на пол. Царапанье по стене. Он их слышит? Харри замер. Шорох приближался. Что у них тут за стены? Пуля, пробившая звуконепроницаемую дверь, без проблем пройдет через гипсолит и изоляционную вату облегченной стены. Все ближе. Звук утих. Харри затаил дыхание. И тут услышал. Юн дышал.
Затем в ровном городском шуме прорезался звук, который в ушах Харри был словно музыка. Одна полицейская сирена, потом еще одна.
Харри прислушался: не скребется ли? Нет. Беги, умолял он. Смывайся. И его мольбу услышали. Быстрые шаги удалились по коридору и затихли на лестнице.
Харри лежал затылком на холодном полу, смотрел в потолок. Из-под двери тянуло сквозняком. Он закрыл глаза. Девятнадцать лет. Господи. До пенсии еще девятнадцать лет.
|
