Письмо к д'аламберу о зрелищах

При всем том я вовсе не собираюсь ни судить, ни порицать доктрину, которую вы им приписываете. Я утверждаю только, что совершенно неправомерно приписывать им ее, если они сами открыто ее не признают, и прибавлю, что доктрина эта

71

не имеет ничего общего с той, которую они нам преподают. Я не знаю, что собой представляет социнианство, и не могу ни одобрять, ни осуждать его; [а на основании некоторых имеющихся у меня скудных сведений об этой секте и ее основателе испытываю к ней скорее чувство отчуждения, чем симпатии] ^*. Но в общем я — сторонник всякой мирной религии, предписывающей своим последователям поклоняться. Вечному существу согласно указаниям разума, которым оно нас наделило. Если человек не в состоянии верить в то, что считает абсурдом,— это вина не его, а его разума¹, и как могу я полагать, что бог покарает его   за нежелание   держаться   взгляда²,

¹  Я   представляю себе принцип, который, будучи надлежащим образом обоснован, что вполне возможно, мгновенно выбил бы оружие из рук фанатика  и суевера,  утолив неистовую  жажду прозелитизма,  видимо воодушевляющую маловеров. Дело в том, что человеческий разум не имеет определенного  общего мерила, и недопустимо, чтобы кто бы то ни было навязывал свое мерило в качестве руководства остальным.

Будем исходить из наличия доброй воли, без которой всякое обсуждение— праздная болтовня. До известного предела имеются общие принципы, очевидные для всех истины, и, кроме того, у каждого — свой собственный разум, определяющий его поведение, что отнюдь не приводит к скептицизму. Но в то же время общие границы разума не установлены и никому не дано контролировать разум другого, и тут уже 'самоуверенйому догматику нет хода. Если бы удалось когда-нибудь примирить между собой материальные интересы, самолюбие и взгляды, тем самым был бы положен конец разногласиям между священниками и философами. Но, пожалуй, это оказалось бы невыгодным для тех и других: не будет ни преследований, ни споров; первым — некого мучить, вторым — некого убеждать. Хоть бросай ремесло!

Если меня теперь спросят, с какой стати я сам себе противоречу, я скажу, что обращаюсь к преобладающему большинству, высказываю истины практические, основываюсь на опыте, исполняю свой долг и, выразив свое мнение, не вижу ничего дурного в том, что не все с ним согласны. (Прим. Руссо.)

²  Не следует упускать из виду, что я возражаю автору — не протестанту; и мне кажется, возражаю по существу, доказывая, что он вменяет нашим священнослужителям  нечто такое,   что  как раз  в  нашей религии не дало бы никакого результата,  а   во многих других совершается неизбежно, само собой.

Мир умозрительный, не исключая геометрии, полон истин недоказуемых, но в то же время неоспоримых, так как разум, обнаруживающий их наличие, не в состоянии, так сказать, дотянуться до них через ограждающие их препятствия, а может лишь их усматривать. Таково учение о бытии божием, таковы таинства, принятые в протестантских общинах. Тайны, вопиющие против разума, как выражается д'Аламбер,—совсем другое дело. Сама их противоречивость заставляет их вернуться в его границы; он располагает всеми средствами, какие только возможны, чтобы понять, что этих тайн не существует: так как, несмотря на невозможность увидеть абсурдное явление, нет ничего очевидней абсурда. Вот что бывает, когда пробуют защитить одновременно два взаимопротиворечащих положения. Утверждая, что дюйм равен футу, вы не говорите ничего таинственного, темного, непонятного; напротив, вы говорите очевидный, отчетливо ощутимый абсурд,   нечто

72

противного внушаемому им? Если бы какой-пибудь богослов явился и передал мне божье повеление считать, что часть больше целого, что мог бы я еще подумать, кроме того, что этот человек велит мне сойти с ума? Конечно, сторонник ортодоксальных взглядов, который не видит в тайнах никакого абсурда, должен верить в них; но если это социниаиец, что можно ему возразить? Доказывать, что абсурда нет? Он прежде всего станет доказывать, что абсурдно рассуждать о том, чего невозможно понять. Что же делать? Оставить его в покое.