10.2. Труд в состоянии дать всё необходимое всем и каждому,
если этому не мешают паразиты
Таким образом, на основании изложенного в разделе 10.1 и упоминавшихся работ по вопросам экономики и социологии, представленных на сайте www.vodaspb.ru (“Мёртвая вода”, “Краткий курс…”, “Форд и Сталин: О том, как жить по-человечески”), общий ответ на вопрос «откуда взять деньги, так чтобы их хватало на столь мощную долгосрочную социальную программу?» — можно сформулировать кратко так:
* * *
Государство должно деньги эмитировать (пускать в оборот), и далее оно должно управлять их обращением в соответствии с потребностями развития общества, контролируя как доходы и источники их получения, так и возможности расходов (открывая одни возможности и блокируя другие). При этом находящиеся в обращении деньги, должны быть обеспечены товарной продукцией в количествах, достаточных для удовлетворения потребностей общества, а рост благосостояния должен выражаться, прежде всего, в снижении и обнулении цен. 1
В случае, если тех или иных видов продукции не хватает, то динамика производства должна быть такова, чтобы дефицит исчерпывался в кратчайшие сроки; а в случае, если производство выросло, удовлетворило запросы общества, и его мощности стали избыточны по отношению к режиму поддержания состояния удовлетворённости2, то падение спроса на те или иные виды продукции не должно приводить к банкротству предприятий, снижению заработной платы, массовым увольнениям персонала и безработице в таких отраслях, а также и в связанных с ними отраслях-поставщиках. В таких случаях структурная перестройка народного хозяйства, обусловленная изменением структуры спроса, технико-технологическим обновлением и реорганизацией производств на новых принципах должна протекать так, чтоб профессиональная переподготовка и трудоустройство всех трудоспособных были гарантированы без снижения их уровня жизни на период, достаточный для профессионального становления в новой профессии.
Кроме того, искусственное создание и стимулирование спроса с целью поддержания производства в отраслях и занятости населения путём целенаправленного занижения ресурсных и иных качественных характеристик продукции, обновления модельного ряда при сохранении или потере достигнутого ранее качественного уровня продукции в сочетании с организацией психологического давления “индустрии” моды на потребителя и т.п., — являются общественно и биосферно вредными, поскольку:
в обществе — препятствуют личностному развитию людей, принуждая их к бесполезному по его результатам труду, лишая их свободного времени и сил;
а по отношению к Природе — возлагают на неё всё более тяжкое бремя экологических неурядиц, проистекающих из необходимости поддержания избыточных по отношению к реальным демографически обусловленным потребностям объёмов добычи сырья и подавления биоценозов производственной и транспортной инфраструктурами как таковыми, а также воздействием на них технологий производства и утилизации продукции и отходов (как в аспекте химического загрязнения, так и в аспекте искажения естественного фона природных полей и биополей биоценозов).
Соответственно, всему этому в социально ориентированной экономике не должно быть места.
И если относиться к народному хозяйству страны как к объекту управления, то выход продукции по демографически обусловленному спектру потребностей является полезным выходным процессом, который должен соответствовать вектору целей управления — выявленному спектру демографически обусловленных потребностей общества; а затраты производственных мощностей на выпуск продукции по деградационно-паразитическому спектру представляют собой собственные «шумы системы» и ошибки управления ею (самоуправления в ней). И соответственно прейскурант на товары конечного потребления3 (как произведённые продукты, так и готовые природные блага) представляет собой объективное финансовое выражение вектора ошибки управления общества в целом и его народно-хозяйственной системы4.
* *
*
Прочитав всё, изложенное выше, о том, как общество должно жить, многие могут сказать, что всё это фантастика и пустые мечты, оторванные от экономической реальности. При этом кто-то вспомнит о том, что СМИ сообщают: расчёты экономистов показывают, что даже для того, чтобы удовлетворить потребности только в новом жилье всех семей без исключения в течение ближайших 5 — 10 лет, экономического потенциала России недостаточно, а тут речь идёт о выводе страны из демографического кризиса и изменении образа жизни всего народа так, чтобы все жили в достатке.
* * *
А наиболее «продвинутые» верхогляды даже вспомнят Мальтуса1, согласно воззрениям которого:
численность населения растёт в геометрической прогрессии;
производственные возможности общества растут в арифметической прогрессии;
вследствие такого отставания темпов роста производства от темпов роста количества потенциальных потребителей возможности удовлетворить потребности неизбежно всегда отстают от запросов;
и потому потребительские запросы всех, обеспечивающие даже скромный достаток, удовлетворены быть не могут;
вследствие этого избыточное по отношению к производственным возможностям население неизбежно уничтожается голодомором, эпидемиями, войнами, другими социальными катастрофами и т.п.
Тем не менее:
Именно такого рода воззрения и представляют собой лживый социологический миф, лишающий устремлённости в будущее множество людей и обрекающий их на прозябание в беспросветной неблагоустроенности их жизни.
* *
*
И особенно вредно то, что этим мифом порабощено множество политиков и чиновников государственного аппарата на всех уровнях: ничего нельзя сделать — нам остаётся только «хапать по способности» и «заговаривать зубы» бессмысленной толпе, обещая ей светлое будущее, если не завтра, то хотя бы послезавтра…
Решение жилищного вопроса
Тем не менее именно содержательно правильный ответ на вопрос о возможности решения жилищной проблемы в кратчайшие по историческим меркам сроки действительно позволяет понять, возможно ли осуществление описанной выше государственной программы поддержки семьи, поскольку жильё для большинства семей — наиболее острая проблема, а строительство — одна из наиболее трудоёмких и материалоёмких отраслей. И действительно: способы разрешения жилищного вопроса семьёй при оседлом образе жизни2 в разные исторические эпохи на территории России показывают, что пропагандистский миф о невозможности решения этой проблемы в исторически короткие сроки лжив, вопреки его “научной” обоснованности. Чтобы это увидеть, необходимо вспомнить, что и как строили на Руси в прошлом, для того, чтобы семья могла жить без стеснения в достатке.
Конечно, многие вспомнят известную со школы печальную историю, поведанную Н.А.Некрасовым, о том, как «у бурмистра3 Власа бабушка Ненила починить избушку леса попросила…». Бабушка Ненила так и умерла в развалюхе, хотя просила только починить старую избушку, а не построить ей с нуля новую… Но такого рода неразрешимость жилищных проблем была характерна для тех областей России, где население жило под гнётом крепостного права и роскошествующий дури российских бар.
Примером тому — имение Гончаровых Полотняный завод.
Гончаровы, не сами, а вместе со своими крепостными рабочими, в XVIII — XIX веках были крупнейшим производителями парусного полотна не только в России, но и в Европе; а из отходов парусного производства производилась лучшая в России тех лет бумага. Имение Гончаровых — парк, усадьба, дворец — 17 гектаров в излучине реки Суходрев (река — была когда-то, а сейчас — ручеёк в три — четыре шага шириной и глубиной по колено в самых узких местах; но выше заводской плотины это и сейчас река). Дворец (трёхэтажный господский дом обрёл этот статус после того, как там одну ночь провела Екатерина II) — 90 комнат, в штате в период расцвета бизнеса Гончаровых (в середине XVIII века при деде Наталии Николаевны Гончаровой, ставшей впоследствии женой А.С.Пушкина) было триста человек прислуги. Накопления семьи в тот период — миллионы серебром, порядка 1/6 бюджета всей Российской империи тех лет. Однако дед Наталии Николаевны “умудрился” всё это промотать, и его как бы любимая внучка выходила замуж за А.С.Пушкина бесприданницей.
Имение сохранялось за Гончаровыми только благодаря тому, что Екатерина II возвела его в ранг майората, и по действовавшим законам империи майорат было невозможно ни заложить, ни продать, ни проиграть в карты, ни разделить на доли, а можно было только передать как единое целое по наследству старшему в роду; в случае же отсутствия наследников — майорат отходил в казну.
Полотняный завод — был только одним из рабочих посёлков при «бизнесе» Гончаровых, но именно он положил начало их парусной империи. Это — одно из нищих мест России по сию пору. До сих пор основной вид застройки — домишки в два окошка (общей площадью в пределах 30 кв. м), стоящие близко-близко друг к другу, как это и было в XVIII — XIX веках: размеры домов в целях экономии дров для отопления минимальные (они едва различимы на приводимом нами рисунке), а чем больше земли под огородом, а не под домом — тем лучше, поскольку заработок на заводе не покрывал всех потребностей семьи. Эти домишки на рисунке реконструкции видны плохо, но огороды при них заметны: это полоса прямоугольников, тянущаяся вдоль берега реки (на рисунке они расположены выше излучины реки; внутри излучены парк, постройки усадьбы — дворец, оранжереи, конюшни и т.п.). Как видно, весь рабочий посёлок занимает площадь, в несколько раз меньшую, чем барская усадьба и парк при ней.
В итоге такого характера взаимоотношений “элиты” и простонародья, имевшего место на протяжении нескольких веков, основной исторически сложившийся тип застройки подавляющего большинства старых деревень в России, сохранившийся и доныне, — маленькие тесные домишки в два окошка, выходящих на улицу, площадью в пределах 30 кв. м.
Но там, где крепостного права не было и российское государство и его “элита” особо не мешали простым людям жить по своему разумению, поскольку не могли «доставать» их каждодневно в отдалённых местностях, лишённых хороших дорог, — там люди жили иначе и строили жилища иного рода. Примеры того, как люди решали жилищный вопрос по своему разумению, показаны на фотографиях ниже.
Первые две фотографии представляют в двух ракурсах крестьянскую избу, стоящую на острове Кижи (Северо-запад России, республика Карелия) в одноимённом архитектурно-этнографическом музее-заповеднике1. Это дом Сергеевой из деревни Липовицы, датируемый концом XIX — началом ХХ века.
О нём сообщается:
«Дом-комплекс типа «брус» с уширенным сараем.
Жилая часть поднята на высокий подклет и объединяет две избы, горницу, кладовые и светёлку на чердаке. В двухэтажной хозяйственной половине — двор с хлевами и сарай.
Дом срублен «в обло»2 и покрыт двускатной безгвоздевой крышей. Обилие декоративных резных элементов, балкон, гульбище3 и высокое крыльцо придают дому особую нарядность, свойственную заонежским строениям.
Дом перевезён на остров Кижи и восстановлен в деревне Васильево по проекту Т.И.Вахрамеевой в 1977 г.
Длина дома — 26,4 м, ширина — 11,9 м, высота — 8,3 м, площадь — 121,2 кв. м.
Материал — сосна, ель».
Ещё один дом, сохраняемый в Кижах, — дом Ошевнева (1876 г.) — показан в трёх ракурсах на фотографиях ниже. Как сообщается, дом был построен силами членов семьи Ошевневых.
Его габаритные размеры: 22 м × 18 м × 8,1 м.
На сайте, с которого мы взяли эти фотографии, о доме Ошевнева сообщается:
«Дом Ошевнева — традиционный для Заонежья дом типа «кошель».
Построен в 1876 г. в деревне Ошевнево для семьи зажиточного крестьянина Нестора Максимовича Ошевнева.
Дом установлен на каменной забирке. Под углы сруба положены валуны.
В доме под двускатной асимметричной крышей объединены двухэтажная жилая половина и хозяйственная часть. В жилой половине — три избы, горница, светёлка, три кладовые, верхние и нижние сени с внутренней лестницей. В хозяйственной части — сарай и двор с 4 хлевами.
Над фасадом со входом устроен мезонин».
Выше ещё один дом — дом Сергина (1884 г.). О нём сообщается:
«Дом построен артелью местных плотников с участием хозяина Лазаря Яковлевича Сергина и его старшего сына Степана.
Дом-комплекс типа «кошель» с продольной сдвижкой хозяйственной части по отношению к жилью. В жилой части два двухэтажных сруба — четырехстенок и пятистенок соединены сенями. Вход в дом оформлен двухъярусным крыльцом-галереей, над ним — мезонин с балконом. Жильё объединило четыре избы, две горницы, две светёлки. Богатое декоративное убранство дома обладает значительными художественными достоинствами.
Дом был обследован в 1953 году Д.Г.Сафоновой, в 1956 г. — М.М.Мечевым, в 1969 г. — экспедицией Министерства Культуры Карельской АССР.
В 1972 году дом перевезён на остров Кижи и восстановлен в деревне Васильево. Руководитель работ — Т.И.Вахрамеева».
Такого же рода дома, некоторые образцы которых показаны на фотографиях ниже, можно видеть и в другом архитектурном музее-заповеднике — деревне Малые Корелы под Архангельском (первые две фотографии далее представляют один и тот же дом в разных ракурсах).
Причём в Малых Корелах таблички-указатели, стоящие при таких громадных (по нынешним меркам) домах крестьянских усадеб1, поясняют, что построены они в большинстве своём «крестьянами-середняками», а не только сельскими богатеями.
* * *
Но и в этих местностях, где крепостного права не было, были свои бедняки. Представление об усадьбе крестьянина-бедняка тех мест (деревня Верхняя Путка, 1880 е гг.) даёт фотография ниже.
Об этой постройке сообщается:
«Дом построен крестьянином-бедняком Никитой Алексеевичем Пятницыным.
Дом-комплекс типа «брус». Планировка, конструкция дома традиционны. Над жилой клетью устроена трехскатная кровля «колпаком».
Дом перевезён и восстановлен на остров Кижи в 1977 г. по проекту Л.Н.Салмина.
Длина дома — 17 м, ширина — 5,7 м, высота — 5,2 м, площадь — 96,6 кв. м.
Материал — сосна, ель».
Для сопоставления:
Как видно по фотографии, жилая часть дома имеет протяжённость несколько менее половины его длины. Иными словами, площадь жилых помещений дома бедняка составляет около 45 кв. м, хотя некоторую долю этой площади (порядка 5 — 6 кв. м) занимает печь. Городская 4 комнатная квартира «хрущёвка» в панельном доме — предел мечтаний многих в 1960 е — 1980 е гг. — имеет общую площадь 60,4 кв. м при жилой площади около 44 кв. м. Т.е. её жилая площадь примерно равна жилой площади дома крестьянина-бедняка, но она существенно уступает дому бедняка по площади хозяйственных помещений даже с учётом того, что горожанину не надо содержать скотину и припасы для неё. Кроме того, для хрущёвок характерна дурацкая, нефункциональная планировка (расположение комнат, хозяйственных и подсобных помещений). Тем более сопоставление 4-комнатной «хрущёвки» с такими домами, как дом Сергеевой или дом Ошевнева (не говоря уж о сопоставлении с домом Сергина), показывает, что нас опустили в нищету1. А наиболее распространённая квартира-хрущёвка — двухкомнатная, жилой площадью около 27 кв. м., — в тех регионах, где не было крепостного права и гнёта барственной “элиты”, может быть сопоставлена только с времянкой прошлых эпох…
* *
*
Фотографии, показанные выше, запечатлели дома, построенные во второй половине XIX — начале ХХ века, которые сохранились доныне. Но надо понимать, что эти архитектурные типы возникли не мгновенно, а складывались на протяжении веков, вбирая в себя жизненный и хозяйственный опыт многих поколений тружеников. В домах такого типа на основе общего семейного хозяйства жили именно семьи нескольких поколений. И если требовалось построить усадьбу для новой семьи, то в эпоху, когда капитализма и развитого рынка в России ещё не было (т.е. примерно до середины XIX века), строительство такого рода семейных жилищ — в сельской местности, где жило до 85 % населения России и более (города жили иным укладом и в настоящей работе мы о нём речь не ведём), — осуществлялось в плановом порядке неспешно следующим образом.
* * *
Зимой, в январе — феврале, в лесах выбирались подходящие деревья, которые пойдут на постройку. Отбор стройматериала был основан на том, как ствол дерева отзывается удару обухом топора: т.е. хорошее дерево должно было «правильно звучать». Кора на выбранных деревьях срезалась по кольцу в нижней части ствола (у комля), в результате чего дерево умирало. После этого выбранное дерево оставляли стоять на своём месте до следующей зимы: за это время дерево успевало лишиться внутренней влаги, высыхая летом и вымерзая зимой. Следующей зимой отобранные деревья срубались, очищались от веток и вывозились к месту будущей стройки. Там их стволы полностью очищались от коры. Потом, чтобы брёвна ложились в сруб и были необходимой длины, стволы топором перерубались поперёк в соответствующий размер по длине. Бревно именно перерубалось, а не перепиливалось, потому, что поперечные удары лезвия топора закупоривали поры и капиллярные сосуды в стволе, что обеспечивало лучшую влагостойкость брёвен уже в конструкции сруба, нежели поперечный распил, порождающий продольные трещины и рвущий поры и сосуды, которые остаются открытыми капиллярами, тянущими влагу внутрь бревна. Брёвна во вращении вокруг продольной оси ориентировались так, чтобы сторона ствола, обращённая во время роста дерева к северу, в конструкции сруба оказалась бы снаружи здания: годовые кольца с северной стороны тоньше, древесина с этой стороны плотнее, обладает более мелкой структурой и более устойчива к воздействию природных факторов: солнца и влаги. Потом с нижней стороны бревна делался округлый в поперечном сечении жёлоб, которым оно укладывалось в структуре сруба на нижележащее бревно, предварительно покрытое прокладкой из мха: жёлоб обеспечивал бóльшую площадь контакта соседних брёвен друг с другом и достаточную для теплоизоляции толщину стен в самых тонких местах (местах соприкосновения двух брёвен), а направленность жёлоба вниз обеспечивала лучшую влагостойкость конструкции, поскольку если между брёвнами попадала влага, то она стекала по нижнему бревну. Самые нижние брёвна (нижний венец) укладывались на камни (или врытые в землю обожжённые столбы, взятые из района корневищ и комля2), располагавшиеся в углах строения. На них под брёвна в некоторых местностях укладывалась береста — гидроизоляция, препятствующая фильтрации влаги из почвы и конденсата с камней. Поэтому само строение возвышалось над землёй, и пол был расположен достаточно высоко над землёй. Летом пространство под домом свободно вентилировалось и потому пол был прохладным, поскольку ветерок уносил из-под дома испарявшуюся почвенную влагу. А на зиму вдоль периметра дома до высоты, на которой начинался сруб, насыпался вал из земли и опилок — та самая «завалинка»: это служило целям зимнего утепления. Поверх второго яруса брёвен клались поперченные лаги (точнее они врезались в брёвна второго яруса), а на лаги настилался дощатый пол: впоследствии это позволяло, «поддомкратив» сруб, поменять брёвна в нижнем венце без разборки конструкций пола. Кровля была тесовая1 или из щепы2. Конструкции дома, кровли дома и крыльца была отработаны (оптимизированы) так, чтобы вся дождевая и талая вода свободно стекала и нигде не застаивалась (то же касается и конденсата, стекающего зимой со стёкол окон). Кроме того, общая организация пространства внутри дома была такова, чтобы нигде не возникало зон, в которых бы воздух застаивался: это необходимо во всех деревянных конструкциях для того, чтобы в застойных зонах не возникала сырость, не заводилась плесень, грибки (плесень и грибки вредны для здоровья), и сруб не сгнивал бы изнутри3. При этом печь (во многих домах их было несколько, а в ряде случаев отапливались оба этажа) наряду с функцией обогрева несла и функцию поддержания необходимой для здоровья влажности воздуха в жилых помещениях: если печь «неправильная», то в отапливаемом ею помещении относительная влажность может быть как избыточной, так и недостаточной — и то, и другое вредно для здоровья и плохо для сохранности вещей и предметов быта. Также не следует забывать, что показатели теплоизоляции бревенчатой стены, набранной из брёвен диаметром около 30 см в срубе «в обло», примерно такие же как и кирпичной стены толщиной в метр4, а по показателям внутренней и внешней экологичности жилища рубленный дом превосходит и кирпичный, и бетонный и стальные каркасы, заполненные пенопластами.
* *
*
Ресурс построенного таким образом рубленного дома мог достигать 200 лет и более5, и хотя за время его службы приходилось несколько раз сменить брёвна в нижнем венце и обновлять кровлю, но такое строение удовлетворяло потребности в жилье нескольких поколений семьи по высоким стандартам (даже по нынешним временам: в таких домах не хватает только электричества, газа в качестве энергоносителя для печи6 и санитарно-хозяйственного блока с водопроводом и сточно-фановой системой — канализацией и кое-какой бытовой техники). В северных и других областях, где лето и осень могут быть дождливыми, а зимы суровыми, непосредственно к жилому дому примыкали и хозяйственные постройки, которые в некоторых проектах заводились под общую с жилым домом кровлю: это обеспечивало возможность проводить многие хозяйственные работы, не выходя на улицу при плохой погоде7. По этой же причине все дома, показанные на фотографиях выше, имеют «подклет» — самый нижний, нежилой этаж, пространство которого использовалось для хозяйственных нужд (кроме того, при такой архитектуре дома, в многоснежные зимы вход в жилище и в хозяйственные пристройки благодаря наличию высоких крылечек и пандусов для въезда телег и саней не заметался снегом и оказывался выше уровня сугробов).
До того времени, как торгово-денежные — сугубо коммерческие (ты мне — я тебе) — отношения вошли в повседневную жизнь села (т.е. примерно до середины XIX века), многие такие дома и надворные постройки строилось усилиями родственников и соседей на основе взаимопомощи и прокорма работников в период строительства хозяевами будущего дома: денег у населения было не много, и их берегли для того, чтобы совершать покупки на ярмарках. Но кроме того, были и плотники-профессионалы, и во многих областях готовые срубы домов и надворных построек выставлялись на ярмарках на продажу, а после их покупки разбирались и доставлялись покупателю, где собирались и доделывались окончательно. Если позволяла география, то срубы сплавлялись и на плотах по рекам из лесистых местностей в безлесные. Собственно построение самого сруба на месте, установка кровли, дверей, окон требовало около недели времени при коллективном (общинном или артельном) характере ведения работ.
Т.е строительство жилища для семьи в плановом порядке по принципу «раз и навсегда» в относительно недавнем историческом прошлом требовало менее двух лет, что было обусловлено главным образом технологией заготовки строительного леса. Построить же времянку из сырого леса при возникновении экстренной потребности (например в случае уничтожения пожаром основного жилища) можно было за несколько недель на тех же принципах некоммерческой взаимопомощи.
Примерно так же, как в Карелии и на Беломорье, строились жилые дома и в Сибири, хотя там была и своя специфика как в архитектуре, так и в декоре.
В безлесных местностях России, на юге в степной и лесостепной зоне, кубатура1 жилищ была меньше, чем на севере и в Сибири, поскольку там не было необходимости тянуть все хозяйственные помещения под одну крышу, а многие хозяйственные работы могли быть отложены на лето и выполнялись на улице или под лёгкими навесами. В этих местностях основным строительным материалом был саман — высушенные на солнце прямоугольные блоки, отформованные из смеси глины, навоза и соломы. Саманные блоки в кладке скреплялись «раствором» из смеси воды, глины, навоза. Наделать самана и построить дом родня и соседи могли в течение одного летнего сезона. Некоторые трудности возникали при сооружении потолочных перекрытий2, в которых деревянный каркас был носителем всё того же «саманного» заполнителя. Кровля — камыш или солома. Пол в большинстве своём был земляной (глинобитный), у тех, кто побогаче — дощатый. Такой дом тоже мог стоять несколько десятилетий, удовлетворяя жилищные потребности нескольких сменяющих друг друга поколений семьи. Он требовал только периодической обмазки (побелки) снаружи и изнутри и смены соломы или камыша на крыше. Если семья находила, что старый дом — тесный, то снова замешивали саман и делали пристройку либо возводили стены нового дома вокруг прежнего, в котором продолжали жить почти всё время строительства. По завершении возведения стен нового дома, быстро разбирали старый дом, делали перекрытия и крышу нового, и обустраивали его изнутри.
В советское время такие саманные дома стали обшивать штакетником либо обкладывать кирпичом, чтобы избавиться от необходимости регулярной наружной побелки, кровли стали шиферными, черепичными либо из кровельной жести. Но появилась бюрократия, которой здесь почти что не было до начала XIX века, и разрешение на строительство уже надо было получать у неё: поскольку бюрократия отводила под новое строительство участок, размер которого был задан не всегда демографически обусловленными ограничениями, и определяла ставку «налога на недвижимость» (в той или иной его форме), то в ряде случаев эти бюрократические обстоятельства ограничивали и размеры дома, вследствие чего он оказывался меньше, чем было бы удобно для жизни семьи.
Может возникнуть вопрос:
А для чего мы сделали этот экскурс в историю народной архитектуры и жилищного строительства в прошлом?
Ответ на этот вопрос состоит в следующем:
Всё это строилось в разумные сроки по отношению к продолжительности активной жизни поколений и в достаточном количестве на основе ручного труда самих людей и тягловой силы домашних животных; и главное — строилось большей частью во врéмя, свободное от основных видов хозяйственной деятельности, на основе которой жили люди (хлебопашества, скотоводства, рыбной ловли, ремёсел — гончарного, кузнечного дела и т.п.).
Та энерговооружённость производства и транспорта, те технологии, производственное оборудование и инструменты, которые доступны ныне, в те времена даже не были предметом мечтаний: если в народных сказках и происходило скоростное строительство, то только на основе магии, включая процедуру многократного ускорения течения физического времени на стройплощадке так, что терем который обычным порядком надо было бы строить минимум год (если начинать отсчёт времени от заготовки древесины в наилучший для этого сезон), «двое из ларца одинаковых с лица» рубили в течение одной ночи вместе со всем декором и наполняли всем необходимым для жизни; либо ещё проще — «по Щучьему веленью, по моему хотенью…»
Сейчас же, хотя сказочная «строительная магия» и не развита, но энергопотенциал производства и транспорта многократно вырос, есть новые высокопроизводительные технологии и конструкционные материалы. Но вопреки этому экономическая наука и правительство РФ рассказывают нам, что за пять — десять лет жилищная проблема в стране в смысле «каждой семье — свой добротный дом или добротная квартира» не может быть разрешена: дескать, производственных мощностей не хватает, и в таком темпе их не создать.
— Искренне говорить такое и верить в это объяснение могут только, оторвавшиеся от реальной жизни бюрократы и идиоты.
В действительности причины очевидной якобы невозможности решить жилищную проблему в России в сроки, приемлемые по отношению к продолжительности активной жизни людей, совсем в другом, а не в нехватке энергопотенциала и производственных мощностей. Они лежат вне сферы собственно хозяйственной деятельности и вне компетенции экономической науки.
Первая причина, лежащая на поверхности, состоит в том, что почти весь этот, большей частью техногенный энергопотенциал уходит в воспроизводство самого себя (надо добывать энергоносители и возобновлять производственное оборудование и инфраструктуры транспорта и т.п.) и на удовлетворение деградационно-паразитических потребностей разнородной “элиты”, и прежде всего — правящей бизнес- и государственной “элиты”. Но это — не главное.
При этом практикующие политики и обосновывающие политику экономисты безнравственны или злонравны, вследствие чего не видят, не понимают или скрывают различие демографически обусловленного спектра потребностей и деградационно-паразитического спектра потребностей.
О мотивации к добросовестному труду
И так было всегда на протяжении всей обозримой истории России в прошлом:
там, куда не могло дотянуться “элитарное” государство, — там всего для жизни людям в общем-то хватало;
там, где “элитарное” государство одолевало людей разнородными поборами
якобы «на защиту отечества от врага внешнего»,
а в действительности собранную дань (а потом налоги) употребляло на создание роскоши и поддержания беззаботно разгульной жизни “элитарных” семей и их одуревшей от прихлебательства прислуги (только при Гончаровых в пору расцвета их бизнеса жило 300 слуг-прихлебателей), — там люди жили в беспросветной бедности и норовили оттуда бежать то на «тихий Дон», то в Сибирь — подальше от бар и чиновников “элитарного” государства.
В условиях вольной жизни, где “элитарное” барственное государство не одолевало людей, там чья-либо приверженность к деградационно-паразитическому спектру потребностей быстро приводила его к гибели, а те, кто был привержен демографически обусловленному спектру потребностей, вынуждены были жить своим трудом на основе весьма ограниченных энергопотенциала и технологической базы, вследствие чего ограниченный производственный потенциал расходовался ими бережно на удовлетворение действительно жизненно необходимых потребностей.
Если кто-то просил оказать помощь, то статистика взаимопомощи формировалась в социальном процессе взаимного признания необходимости удовлетворить чьи-либо потребности на основе коллективного труда на некоммерческой основе, поскольку такого же рода потребности, но уже свои собственные, могло понадобиться удовлетворить в будущем. Поэтому всё то, что выходило за пределы демографически обусловленного спектра личных, семейных и общинных потребностей, в статистку взаимопомощи на некоммерческой основе, определявшей образ жизни народа, не попадало; а то, что в неё укладывалось, становилось сутью образа жизни народа из поколения в поколение.
И главное:
В этой нефинансовой по своему характеру системе взаимоотношений людей не было факторов, гасивших мотивацию к эффективному труду в соответствии с демографически обусловленным спектром потребностей: к труду как единоличному, так и коллективному.
При этом изрядная доля производства в обществе, включая и товарное производство продукции на продажу, была сосредоточена в домашних хозяйствах, вследствие чего домашнее хозяйство, от которого кормились все члены семьи, было фактором сплочения самой семьи не столько за счёт угрозы голода и необустроенности быта (в случае ухода кого-либо из семьи), сколько за счёт взаимопомощи людей в труде и в жизни.
Потом “элитарное” государство вошло в стадию капитализма, торговые операции и коммерческий расчёт стали проникать во все уголки страны. Энергопотенциал народного хозяйства рос на основе увеличения доли техногенной энергии, вовлекаемой в производство. Казалось бы беспросветная бедность должна была исчезнуть, поскольку производственные возможности общества многократно выросли, но этого не произошло и беспросветная бедность только изменила свой лик.
Это — следствие того, что производственные энергопотенциал и технологии оказывались под властью “элиты”, изменившей свой социальный состав за счёт включения в неё капиталистов. Поскольку регулятором потребления в этой системе являются деньги и только деньги1, то рост номинальных цен (как постоянно действующий фактор в системе коммерческого производства и потребления людьми всё большего количества продуктов, покупаемых в готовом виде) на протяжении всего этого времени гасил мотивацию к труду в этой системе у множества людей2:
при натуральном хозяйстве многие излишки-накопления (например, запасы зерна, отчасти — сушёной рыбы, сушёных грибов) могут храниться годами, не утрачивая своих потребительских качеств — мотивация к труду есть;
при денежном обращении, сопровождающимся ростом цен, покупательная способность денежных накоплений-сбережений падает, и чем быстрее она падает — тем ниже мотивация к труду в этой антинародной системе.
В результате энерговооружённость производства во всех отраслях на протяжении двух последних столетий и в особенности за вторую половину ХХ века многократно выросла, а мотивация к труду в этой антинародной системе у людей упала почти что до нуля, заместившись ориентацией на принцип «Даёшь халяву!».3
Кроме того, домашнее хозяйство перестало быть средоточием производства в обществе (по крайней мере для тех семей, кто занят в промышленности и управлении), как это было в большинстве местностей России до начала XIX века, сохранив за собой преимущественно потребительский аспект. При господстве в обществе Я-центричного мироощущения и миропонимания, выражающихся в так называемом «эгоизме», оно перестало быть фактором сплочения людей в семье на основе взаимопомощи в общем труде и в жизни, создав почву для множества конфликтов на тему, кто больше приносит денег в дом, кому всё в доме принадлежит, за чей счёт живёт тот или иной член семьи.
Поэтому, если народное хозяйство и функционирование кредитно-финансовой системы организованы так, что демографически обусловленные потребности не удовлетворяются на протяжении многих не то, что лет, а десятилетий; цены растут из года в год, обесценивая сбережения4 и вынуждая людей все силы отдавать зарабатыванию денег5 на протяжении всей их активной жизни, а по приходе домой они — в смысле их энергетики — как «отжатые лимончики», не способные к общению в семье ни друг с другом (взрослые), ни с детьми, ни с родителями, то такой характер организации народного хозяйства — средство разрушения семьи и экономического геноцида.
В довершение к этому, вместо того, чтобы использовать энергопотенциал страны на благоустройство собственной жизни (массовое жилищное и инфраструктурное строительство по всей стране на основе собственного энергопотенциала это — и новые рабочие места при осмысленной занятости, и общекультурное развитие общества), он вывозится на Запад в таких объёмах, которые были невозможны даже во времена «застоя», не говоря уж о временах «сталинизма». И при этом по всем каналам СМИ идёт шум по поводу посадки страны на нефтяную и газовую «иглу»; а доходы от этого “экспорта” в карман простого труженика не попадают и развитию внутреннего рынка России не способствуют1.
Падение почти что до нуля мотивации к труду (как непосредственно производительному, так и управленческому2) и является главной причиной того, что по оценкам экономистов за ближайшие десять лет страна не может на основе своего далеко не самого слабого в мире энергопотенциала, современных технологий и организации управления производством и потреблением решить в жизненно приемлемые сроки жилищную проблему раз и навсегда в смысле обретения каждой семьёй — своего дома или своей квартиры, где было бы просторно и уютно жить им самим, их детям и внукам.
Кроме того за годы реформ сложилась и активно действует строительная мафия, обретшая вполне легальные формы, заправил которой устраивает нынешнее положение дел: они препятствуют внедрению новых проектных решений и технологий3 и снижению себестоимости строительства, многократно завышая цены на строительные работы. Есть и те, для кого покупка нового жилья — не решение жилищной проблемы их семей, а одно из средств вложения лишних денег, которые они не могут потратить на удовлетворение своих демографически обусловленных потребностей, поскольку те давно уже удовлетворены в их семьях по максимуму. При этом доля жилья и общее количество жилья, находящегося в собственности таких вложенцев-паразитов, растёт из года в год… В таких условиях от осуществляемого строительства, от роста мощностей строительной индустрии тем, кто действительно нуждается в жилье, — пользы нет; не будет её и при сохранении таких условий в дальнейшем…
А нет пользы от системы — нет и мотивации к труду в этой системе и к её защите и поддержанию. Аналогично складываются дела и в других отраслях, а не только в жилищном строительстве.
Именно это системно обусловленное отсутствие мотивации к труду ограничивает или полностью исключает возможности воплощения в жизнь множества социальных программ разного уровня значимости, включая и описанную выше в разделе 9 программу государственной поддержки семьи во всей её полноте и дальнейшем детальном развитии как на федеральном уровне, так и на местах: энергопотенциал России и уровень развития технологий позволяли воплотить их в жизнь в течение 10 лет ещё в начале перестройки полностью, но ничего не сделано. И в наши дни с началом их выполнения полезный эффект может быть неоспоримо ощутим всеми в течение первых же лет с начала воплощения их в жизнь. Но… при качественно ином характере государственного управления делами общественной в целом значимости на местах и в масштабах страны в целом.
Сохранение же сложившейся системы саморегуляции рыночной экономики, при олигархическом антинародном характере управления ею, при нескончаемом росте цен как системном факторе, проистекающем из банковского корпоративно-монопольного ростовщичества и биржевых спекуляций1, уничтожает какую бы то ни было мотивацию к труду в этой системе, и делает невозможным производственный рост, поскольку люди не видят смысла в том, чтобы растрачивать свои силы в системе, гарантирующей им и их детям беспросветную бедность.
Но в России и на Земле в целом бежать от “элитарного” государства больше некуда: Роман Абрамóвич «достал» даже чукчей в тундре; не сбежать и за пределы России — там «достанут» Ротшильды и прочие. Поэтому, если кто хочет жить безбедно, не возвращаясь к образу жизни «каменного века» в глуши на основе самообеспечения всем необходимым по завершении взращиваемой Западом глобальной катастрофы нынешней культуры, то ему надо работать на то, чтобы в жизнь вошли иные системообразующие принципы управления и самоуправления народного хозяйства, вбирающего в себя коллективный труд миллионов людей на основе современных технологий и научно-технического прогресса:
осознанное разделение демографически обусловленного и деградационно-паразитического спектров потребностей в каждое историческое время как в обществе, так и в государственной политике,
плановое государственное управление рыночной экономикой (производством и распределением) в режиме снижения номинальных цен, обеспечиваемом:
увеличением и расширением спектра производства (до уровня необходимой достаточности) по демографически обусловленным потребностям на основе наиболее эффективных технологий, проектно-конструкторских и организационных решений;
подавлением и искоренением деградационно-паразитического спектра потребностей всеми средствами, главным из которых является целенаправленная деятельность по преображению культуры общества так, чтобы в ней к юности все достигали человечного типа строя психики,
экспортно-импортной политикой, согласованной с планами и текущими процессами собственного развития общества в Русской многонациональной цивилизации.
Если государственная политика под давлением общества будет проводиться в этом направлении, то в этом случае народное хозяйство сможет гарантированно дать всё необходимое для жизни всем и каждому в весьма короткие сроки2.
Работают люди, а не деньги: труд людей создаёт блага и включает их в цивилизованный образ жизни.
Кредитно-финансовая система в целом, денежное обращение представляют собой прежде всего — средство сборки многоотраслевой производственно-потребительской системы народного хозяйства (а далее — и хозяйства всего человечества) из множества микроэкономики (больших и мелких частных предприятий). Но кредитно-финансовая система может решать эту функцию сборки целостности хозяйственной системы тем более успешно, чем выше мотивация к труду, которая в жизни реально проистекает:
не из объёма финансирования разнородными способами — непрестанно обесценивающимися деньгами (в силу принципов построения кредитно-финансовой системы) — тех или иных людей и социальных групп,
а из ощущения и понимания множеством людей полезности, бесполезности и вредности открытых для них возможностей проявить свой творческий трудовой потенциал.
* * *
Кроме того, в обществе всегда есть люди, которые так или иначе не только ощущают наличие проблем в жизни общества, но и несут в себе как определённое понимание существа этих проблем и путей их разрешения, так и нравственно обусловленную мотивацию к тому, чтобы эти проблемы были разрешены и безвозвратно ушли в прошлое. Такие люди действуют по своей инициативе, не дожидаясь призывов и приказов со стороны государства. Реально они присутствуют во всех социальных слоях, хотя в каждую историческую эпоху статистика распределения их по социальным группам неравномерная.
И если у государственности, её чиновников, начиная от государя, есть понимание этого обстоятельства, то они сами выискивают таких людей, мотивированных на решение проблем, вступают с ними в деловое взаимодействие, оказывая им поддержку как общественным деятелям и руководителям общественных организаций и частных предприятий, принявших на себя труд по практическому разрешению тех или определённых проблем, либо привлекают их для работы в государственном аппарате2.
Именно такой характер культуры государственной деятельности и лежит в основе успеха политики государства во всех её проявлениях.
Если же такого понимания нет или над чиновниками властны их честолюбивые притязания самим «стать благодетелем», а равное — не отпасть от «кормушки власти» и приблизить к ней «своих», то:
вместо того, чтобы финансировать тех, кто уже делает дело или способен его сделать,
дело вменяют в должностные обязанности тем, кто оказался под рукой или «любимчикам», но кто к делу возможно и не способен, или плодят и финансируют новые должности и структуры, заполняя их неспособными к работе людьми, которые удобны их начальникам по каким-то иным причинам, вопреки тому, что к делу они не способны.
* *
*
Если государственность по спеси или политическому безволию её чиновников уклоняется от поддержки (в том числе и финансирования из госбюджета) людей, нравственно мотивированных на решение проблем, и образованных такими людьми общественно-инициативных организаций, то ей на смену приходит новая государственность, в которой выразится нравственность и политическая воля нравственно мотивированных на решение проблем людей. И если такие люди будут праведны и непреклонно терпеливы в своей деятельности, то ничто не помешает воплощению их намерений в жизнь.
22 апреля — 23 июня 2004 г.
Уточнения и добавления:
3 — 26 июля 2004 г.
3 — 8 августа 2004 г.
|
