Листы дневника II том
Скачать 6.86 Mb.
|
Священная мысль о прекрасной стране жила в сердце Толстого, когда он шел за сохою, как истинный Микула Селянинович древнерусского эпоса, и когда он, подобно Беме, тачал сапоги и вообще искал прикоснуться ко всем фазам труда. Без устали разбрасывал этот сеятель жизненные зерна, и они крепко легли в сознание русского народа. Бесчисленны дома имени Толстого, толстовские музеи, библиотеки и читальни имени его. И разве можно было вообразить лучшее завершение труда Толстого, как его уход в пустыню и кончину на маленьком полустанке железной дороги. Удивительнейший конец великого путника. Это было настолько несказанно, что вся Россия в первую минуту даже не поверила. Помню, как Елена Ивановна первая принесла эту весть, повторяя: "Не верится, не верится. Точно бы ушло что-то от самой России. Точно бы отграничилась жизнь". Я сейчас записываю эти давние воспоминания, а перед окном от самой земли и до самого неба - через все пурпуровые и снеговые Гималаи засияла всеми созвучиями давно небывалая радуга. От самой земли и до самого неба! Так же именно Елена Ивановна принесла и совсем другую весть. Не раз довелось ей находить в книжных магазинах нечто самое новое, нужное и вдохновительное. Нашла она и "Гитанджали" Тагора в переводе Балтрушайтиса. Как радуга засияла от этих сердечных напевов, которые улеглись в русском образном стихе Балтрушайтиса необыкновенно созвучно. Кроме чуткого таланта Балтрушайтиса, конечно, помогло и сродство санскрита с русским, литовским и латышским языками. До этого о Тагоре в России знали лишь урывками. Конечно, прекрасно знали, как приветственно имя Тагора во всем мире, но к сердечной глубине поэта нам, русским, еще не было случая прикоснуться. "Гитанджали" явилось целым откровением. Поэмы читались на вечерах и на внутренних беседах. Получилось то драгоценное взаимопонимание, которое ничем не достигнешь, кроме подлинного таланта. Таинственно качество убедительности. Несказуема основа красоты, и каждое незагрязненное человеческое сердце трепещет и ликует от искры прекрасного света. Эту красоту, этот всесветлый отклик о душе народной внес Тагор. Какой такой он сам? Где и как живет этот гигант мысли и прекрасных образов? Исконная любовь к мудрости Востока нашла свое претворение и трогательное созвучие в убеждающих словах поэта. Как сразу полюбили Тагора! Казалось, что самые различные люди, самые непримиримые психологи были объединены зовом поэта. Как под прекрасным куполом храма, как в созвучиях величественной симфонии, так же победительно соединяла сердца человеческие вдохновенная песнь. Именно, как сказал сам Тагор в своем "Что есть искусство": "В искусстве наша внутренняя сущность шлет свой ответ наивысшему, который себя являет нам в мире беспредельной красоты поверх бессветного мира фактов". Все поверили, верят и знают, что Тагор принадлежал не к земному миру условных фактов; но к миру великой правды и красоты. Прочно зародилась мечта: где бы встретиться? Не доведет ли судьба и здесь, в этом мире, еще увидеть того, кто так мощно позвал к красоте-победительнице? Странно выполняются в жизни эти повелительные мечты. Именно неисповедимы пути. Именно сама жизнь ткет прекрасную ткань так вдохновенно, как никакое человеческое воображение и не представит себе. Жизнь - лучшая сказка. Мечталось увидеть Тагора, и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэт-террас в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия - панно "Сны Востока". Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помним, как прекрасно вошел он и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца. Ведь недаром говорится, что первое впечатление самое верное. Именно самое первое впечатление и сразу дало полное и глубокое отображение сущности Тагора. На завтраке мирового содружества религий в 1934 году в Нью-Йорке Кедарнат Дас Гупта так вспомнил эту нашу первую встречу с Тагором: "Это случилось 14 лет тому назад в Лондоне. В это время я находился в доме Рабиндраната Тагора, и он сказал мне: "Сегодня я доставлю вам большое удовольствие". Я последовал за ним, и мы поехали в Саут Кенсингтон в дом, наполненный прекрасными картинами. И там мы встретили Николая Рериха и м-м Рерих. Когда м-м Рерих показывала нам картины, я думал о нашем прекрасном идеале Востока: Пракрити* и Пуруша**, человек, явленный через женщину. Это посещение навсегда осталось в моей памяти". Таким же незабываемым и для нас осталось это явление Тагора, со всеми проникновенными речами и суждениями об искусстве. Незабываемым осталось и его письмо, насыщенное впечатлениями нашей встречи. Затем встретились мы и в Америке, где в лекциях поэт так убедительно говорил о незабываемых законах Красоты и человеческих взаимопониманий. В суете левиафана, города слова Тагора иногда звучали так же парадоксально, как и волшебная страна Толстого, жившая в сердце великого мыслителя. Тем больше был подвиг Тагора, неустанно обходившего мир с повелительным зовом о Красоте. Сказал поэт о Китае: "Цивилизация ждет великого завершения выражения своей души в красоте". Можно цитировать неустанно из книг Тагора его моления и призывы о лучшей жизни, такие легковыполнимые в непреложной стране самого поэта. * В древнеиндийской философии первопричина мира объектов. ** Дух, сознание, духовное начало. Разве далеки от жизни эти зовы? Разве они лишь мечты поэта? Ничуть не бывало. Вся эта правда во всей своей непреложности дана и выполнима в земной жизни. Напрасно невежды будут уверять, что мир Тагора и Толстого утопичен. Трижды неправда. Какая же утопия в том, что нужно жить красиво? Какая же утопия в том, что не нужно убивать и разрушать? Какая же утопия в том, что нужно знать и напитывать все окружающее просвещением? Ведь это все вовсе не первоначальная субстанция, утопия, но сама реальность. Если бы хотя в отдельных притушенных искрах не проникал в потемки земной жизни свет Красоты, то и вообще жизнь земная была бы немыслима. Какая же глубокая признательность человечества должна быть принесена тем гигантам мысли, которые, не жалея своего сердца, поистине самоотверженно приносят напоминание и приказы о вечных основах жизни! Без этих законов о прекрасном жизнь превратится в такое озверение и безобразие, что удушено будет каждое живое дыхание. Страшно проклятие безобразия. Ужасно гонение, которое во всех исторических эпохах сопровождало истинное искание и познание. Тагор знает не по газетам, но всем своим чутким сердцем, какие именно мировые опасности встают в наши армагеддонные дни. Тагор не скрывает этих опасностей. Как всегда, смело он говорит о вопросах мира и просвещения. Можно себе представить, сколько шипения невежества где-то раздается о его призывах о мире. Последнее его письмо, полученное недавно, с болью отмечает мировое положение: "Мой дорогой друг! Проблема мира сегодня является наиболее серьезною заботою человечества, и наши усилия кажутся такими незначительными и тщетными перед натиском нового варварства, которое бушует на Западе с всевозрастающей яростью. Безобразное проявление обнаженного милитаризма повсюду предвещает злое будущее, и я почти теряю веру в самую цивилизацию. И все же мы не можем сложить наши устремления - это только ускорило бы конец". Сердце великого поэта насыщено скорбью о происходящем смятении. Также он знает, что каждый культурный деятель должен мужественно оставаться на своем посту и самоотверженно защищать сокровища мира. И в этом самоотвержении тоже явлен знак толстовского служения человечеству. Как Толстой не был политиком, так же точно и Тагор всегда остается Учителем жизни. Можно ли назвать кого-либо, кто с такой убедительностью сочетает модернизм с заветами древнейшей мудрости? Именно такое сочетание для большинства людей кажется непримиримым. Даже признанные философы говорят свое пресекающее "или - или". Точно бы жизнь не имела единый источник и законы мироздания были незыблемы. Мне самому приходилось слышать, как очень образованные люди говорили, что несвоевременно цитировать Конфуция или Веды*. Они заподозривали какое-то ретроградство или нежизненность в изучении древних заветов. Только теперь наука начинает в лице нескольких рассеянных по лицу земли тружеников признавать всю ценность познаний, дошедших до нас из глубины несчетных веков. В Тагоре такие познания врожденны, а его глубокое знание современной литературы и науки дает ему ту уравновешенность, тот золотой путь, который в представлении многих казался бы неосуществимою мечтой. А он здесь перед нами, лишь бы внимательно и доброжелательно рассмотреть его. * Памятник древнеиндийской литературы, источник сведений по социально-экономической и культурной истории древней Индии (конец II начало 1 тысячелетия до н.э.) К семидесятилетию Тагора мы писали: "Виджая Тагор!" - победа Тагора! Трудна такая победа, но тем драгоценнее наблюдать светлого победителя, просиявшего служением человечеству. Для внешнего наблюдателя различны Тагор и Толстой. Кто-то досужий до изыскания противоречий, наверное, закопошится в желании еще что-либо разъединить. Но если мы пытливо и доброжелательно посмотрим в существо, то каждый из нас пожалеет, почему у него нет портретов Толстого и Тагора, снятых вместе - в углубленной беседе, в середине мудрости и в желании добра человечеству. В рижской газете "Сегодня" был портрет Тагора к семидесятилетнему юбилею. Прекрасный поэт Латвии Рудзитис сердечно и утонченно характеризовал великого Тагора, а сейчас из Праги проф. В.Ф.Булгаков прислал мне отлично исполненную открытку с изображением Толстого и его самого в 1910 г. в Ясной Поляне. И опять два прекрасных облика Толстого и Тагора встали передо мною во всей глубине мудрости своей и во всем благожелании человечеству. Вместе, на одном изображении, хотел бы я видеть эти два великих облика. Низкий поклон Толстому и Тагору! [1937 г.] Урусвати, Гималаи "Рассвет", 14-15 сентября 1937 г. САМОЕ ПЕРВОЕ Нелегко описать жизнь, в ней было столько разнообразия. Некоторые даже называли это разнообразие противоречиями. Конечно, они не знали, из каких импульсов и обстоятельств складывались многие виды труда. Назовем эти особенности жизни именно трудом. Ведь все происходило не для личного какого-то удовлетворения, но именно ради полезного труда и строительства. На наших глазах многих полезных деятелей обвиняли в эгоизме, ради которого они будто бы исключительно творили. Нам приходилось слышать такие обвинения и о Толстом, в отношении братьев Третьяковых, и о Куинджи, и о кн. Тенишевой, и о Терещенко, и о многих других, слагавших незабываемо полезное народное сокровище. Завистники шептали, что все эти поборники и собиратели действуют исключительно из самолюбия и ожидают каких-то высоких награждений. Когда мы говорили: "Но что, если вы клевещете, и доброе строительство происходит из побуждений гораздо более высоких и человечных. Гомункулы усмехались и шептали: "Вы не знаете человеческой природы". Очевидно они судили по себе, и ничего более достойного их мышление и не могло вообразить. Даже дневник очень трудно вести. Не было тихих времен. Каждый день происходило столько неожиданного разновидного, что на близком расстоянии часто совершенно невозможно представить себе, что именно будет наиболее значительным и оставит по себе продолжительный след. Иногда как бы происходит нечто очень житейски существенное, а затем оно превращается в пустое место. Лучше всего обернуться на жизнь на расстоянии. Произойдет не только переоценка событий, но и настоящая оценка друзей и врагов. Приходилось писать: "друзей и врагов не считай" - это наблюдение с годами становилось все прочнее. Сколько так называемых врагов оказались в лучшем сотрудничестве и сколько так называемых друзей не только отвалились, но и впали во вредительство, в лживое бесстыдное злословие. А ведь люди особенно любят выслушать таких "друзей". По людскому мирскому мнению, такие "друзья" должны знать нечто особенное. Именно о таких "друзьях" в свое время Куинджи говорил, когда ему передали о гнусной о нем клевете: "Странно, а ведь этому человеку я никогда добра не сделал". Какая эпика скорби сказывалась в этом суждении. Но о радостях будем вспоминать, жизнь есть радость. [1937 г.] "Прометей", М., 1971, №8 "На Васильевском славном острове, Как на пристани корабельные, Молодой матрос корабли снастил О двенадцати белых парусах..." Тонким голоском пелась старинная Петровская песня. А кто пел, того не помню. Вернее всего, Марья Ильинишна, старушка, "гаванская чиновница", приходившая из Галерной гавани посидеть с больным, сказку сказать и о хозяйстве потолковать. Так и жили на Васильевском острове, на набережной против Николаевского моста. Наискось было Новое Адмиралтейство. На спуск военных судов приходили крейсера и палили прямо нам в окна. Весело гремели салюты и клубились белые облачка дыма. На набережной стоял памятник адмиралу Крузенштерну. Много плавал, открыл новые земли. Запомнилось о новых землях. А вот и первое сочинение - песня: "Садат бадат огинись азад. Ом коську диют, тебе апку дудут". Дядя Коркунов за такое сочинительство подарил золотые папочные латы. Двух лет не было, а памятки связались с Изварою, с лесистым поместьем около станции Волосово, в сорока верстах от Гатчины. Все особенное, все милое и памятное связано с летними месяцами в Изваре. Название от индусского слова Исвара. Во времена Екатерины неподалеку жил какой-то индусский раджа. Дом изварский старый, стены, как крепостные, небось и посейчас стоит. Все в нем было милое. В прихожей пахло яблоками. В зале висели копии голландских картин в николаевских рамах. Большие угольные диваны красного бархата. Столовая - ясеневая. Высокий стенной буфет. За окнами старые ели. Для гостей одна комната зеленая, другая голубая. Но это не важно, а вот важно приехать в Извару. Шуршат колеса ландо по гравию. Вот и белые столбы ворот. Четверка бежит бойко. Вот-то было славно. Желанка, Красавчик, Принц и Николаевна. Кучер Селифан. Деревни - Волосово, Захонье, Заполье - там даже в сухое время лужи непролазные. От большой дороги сворот в Извару. Ландо шуршит по гравию мимо рабочего двора, среди аллей парка. А там радость. За березами и жимолостью забелел дом. И все-то так мило, так нравится, тем-то и запомнилось через все годы. Нужно сразу все обежать. Со времен екатерининских амбар стоит недалеко от дома - длинный, желтый с белыми колоннами. Должно быть, зерно верно хранится подле хозяйского глаза. По прямой аллее надо бежать к озеру. Ключи не замерзают зимою. Дымятся, парят среди снегов, вода светлая и ледяная. Дикие утки и гуси тут же у берега. На берегу озера молочная из дикого камня - очень красиво, вроде крепостной стены. Такой же старинной постройки и длинный скотный двор. Быки - на цепях. К ним ходить не позволено. Такие же длинные конюшни. За ними белое гумно, картофельные погреба. Один из них сгорел. Остались валы - отлично для игры в крепость. После города первый обход самый занятный. Все опять ново. Но завтра опять станет хотя и милым, но обычным. А в первый день - все особенное. Новые жеребята, новые щенки, новый ручной волк. Надо навестить Ваську и Мишку - малышей вроде шотландских пони. Их потом подарили казенному лесничему, а ведь они считались моими. Вот бы припомнить самое первое. Самое раннее. Тоже из самого раннего: старинная картина - гора при закате. Потом оказалось не что иное, как Канченджунга. Откуда? Как попала? В книге Ходсона была подобная гравюра. Картина с гравюры или гравюра с картины? Были кой-какие старинные вещи, но их как-то не ценили. В те годы отличную мебель выбрасывали на чердак и заменяли мягкою бесформенностью. Вот бы вспомнить что-нибудь самое первое! Самое раннее! Вспомнишь и то и другое, но все это не самое первейшее: 1937 г. "Октябрь", 1958, № 10 ТРИ МЕЧА Меч деревянный. Остров, древний псковский город на реке Великой. Крепость на острове. 1879 год. Мы гостили у бабушки Татьяны Ивановны Коркуновой-Калашниковой. На Липенке - старинный дом с большим заросшим садом. Нижний этаж белый каменный, а верхний и чердак деревянные охряные, со ставнями и белыми наличниками окон. Под косогором Великая, а за ней парк какого-то большого поместья с белым екатерининским домом. В саду у бабушки много ягод, немало и репейника. Хочется сразиться с этими драконами. Но меча нет. Впрочем, во дворе живет строительный подрядчик Иван Иванович Чугунов. Все чай пьет вприкуску. У него всякие мастерские где-то. Он услыхал про нужду в мече и скоренько принес новенький. Хорошо сделано, и ручка вырезана с навершием, и длина хороша. Одно горе - меч-то липовый, деревянный, а выкрашен под медь. Нечего делать, и такой послужит. Много драконов было сражено в бабушкином саду... |
Похожие:
 | Великими Законами Космоса. Его очерки это размышления о прошлом, настоящем и будущем человечества. Философское наследие Н. К. Рериха... | | ... |
 | С". Предлагаемая статья поможет сформировать дополнительные листы в конфигурациях для "1С: Предприятия" версий 8 и 7 | | Копия трудовой книжки: первый и последний листы, а также листы, содержащие записи о 10 летнем стаже в строительной отрасли (заверяется... |
| Ты открыл первую страницу своего педагогического дневника. С этого момента он должен стать твоей настольной книгой | | Монтажные листы на бумажном носителе должны быть пронумерованы, прошнурованы и скреплены печатью |
| Распечатываем текст пояснительной записки или отчета по практике. Проверяем качество печати каждого листа отдельно, вынимаем пустые... | | Общие правила ведения дневника, составления отчета и вынесения оценки за практику |
| С 1 июля 2011 года врачи будут выписывать больничные листы на новых бланках. Документы станут понятны для компьютеров: для записей... | | Методические рекомендации предназначены для преподавателей и студентов специальности 060301 Фармация. Рекомендации содержат пояснительную... |