*(61). Все это и есть формы участия Конституционного Суда в процессе "позитивации" права, в его нормативной конкретизации, в корректировке, развитии действующего права. Для иллюстрации приведу несколько примеров, один из которых касается признания закона неконституционным, другой - признания закона конституционным, но только в его конституционно-правовом смысле, выявленном Конституционным Судом, третий - признания закона конституционным с определенной конкретизацией его правового содержания.
В Постановлении от 25 апреля 2000 г. Конституционный Суд признал неконституционным положение Федерального закона от 24 июня 1999 г. "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации" (п. 11 ст. 51), согласно которому в случае выбытия одного или более кандидатов, занимавших первые три места в общефедеральной части заверенного федерального списка кандидатов (за исключением случаев выбытия по вынуждающим обстоятельствам, указанным в данном Законе), Центральная избирательная комиссия Российской Федерации отказывает в регистрации федерального списка кандидатов либо отменяет ее.*(62) При этом Конституционный Суд исходил из принципа свободных выборов, предполагающего, по смыслу Конституции, что участие гражданина в выборах в качестве как избирателя, так и кандидата в депутаты является свободным и добровольным, из принципа равенства при осуществлении избирательных прав и индивидуального характера пассивного избирательного права, из требования о допустимости ограничения законом избирательных прав граждан лишь при условии, что такие ограничения обоснованы, преследуют конституционно значимые цели и соразмерны им. Придание названным законоположением отказу в регистрации федерального списка кандидатов или ее отмене по указанному основанию фактически характера меры ответственности и применение ее к другим кандидатам (кроме выбывших из первой тройки по списку) и к избирательному объединению, блоку в целом при отсутствии с их стороны каких-либо нарушений Конституционный Суд квалифицировал как несогласующееся с общепризнанными принципами юридической ответственности, включая общеправовой принцип справедливости, и недопустимое в правовом государстве.
Признание названного законоположения неконституционным и в связи с этим утрата им силы внесло, несомненно, изменение в избирательный нормативно-правовой массив, в правовое регулирование порядка выборов в Государственную Думу, в реализацию пассивного и активного избирательного права, мер юридической ответственности в избирательной сфере. И хотя это положение формально было исключено законодателем из Закона о выборах депутатов Государственной Думы Федеральным законом от 12 апреля 2001 г., оно уже не могло применяться с 25 апреля 2000 г., т.е. с момента провозглашения указанного Постановления Конституционного Суда.
Предметом проверки в Постановлении Конституционного Суда от 12 октября 1998 г. было положение Закона Российской Федерации от 27 декабря 1991 г. "Об основах налоговой системы в Российской Федерации" (п. 3 ст. 11), согласно которому "обязанность юридического лица по уплате налога прекращается уплатой им налога". В правоприменительной практике судебных, налоговых, таможенных органов данное положение истолковывалось как предусматривающее прекращение обязанности налогоплательщика - юридического лица по уплате налога лишь с момента поступления соответствующих сумм в бюджет и тем самым допускающее возможность повторного взыскания с налогоплательщика не поступивших в бюджет налогов.
При оценке названного законоположения Конституционный Суд опирался на конституционный принцип правового государства, ряд конституционных прав граждан, в частности право на равенство, право частной собственности, право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской деятельности, а также исходил из ранее выраженной им правовой позиции, что конституционная обязанность платить законно установленные налоги и сборы имеет публично-правовой, а не частноправовой (гражданско-правовой) характер.
Конституционный Суд указал, что оспоренное законоположение в том смысле, который придавала ему сложившаяся правоприменительная практика (судебных, налоговых, таможенных органов, о чем упоминалось выше), не соответствует Конституции. Вместе с тем данное законоположение было признано конституционным в его выявленном Конституционным Судом конституционно-правовом смысле, а именно, поскольку оно означает, с учетом конституционных норм, уплату налога налогоплательщиком - юридическим лицом со дня списания кредитным учреждением платежа с расчетного счета плательщика независимо от времени зачисления сумм на соответствующий бюджетный или внебюджетный счет.*(63)
В принципе данная правовая позиция не создала самостоятельной новой нормы, так как выявленный Конституционным Судом конституционно-правовой смысл оспоренного законоположения содержался в нем изначально, с момента принятия Закона. Однако Постановлением было скорректировано его содержание по сравнению с буквально выраженным, внесено новое в понимание и применение указанного законоположения, оно подлежит применению только в выявленном Конституционным Судом конституционно-правовом смысле, являющимся в силу ст. 6 Закона о Конституционном Суде обязательным для всех субъектов права, что также имеет нормативно-правовое значение. В последующем в Определении от 25 июля 2001 г. N 138-О Конституционный Суд указал, что выводы названного Постановления касаются только добросовестных налогоплательщиков, что предполагает обязанность налоговых и других органов государства осуществлять контроль за исполнением налоговых обязательств в установленном порядке, проводить проверку добросовестности налогоплательщиков и банков и в случае выявления их недобросовестности обеспечивать охрану интересов государства, в том числе с использованием механизмов судебной защиты.*(64)
Налоговый кодекс, в отличие от утратившего силу Закона "Об основах налоговой системы в Российской Федерации", более четко определил, что обязанность по уплате налога считается исполненной налогоплательщиком с момента предъявления в банк поручения на уплату соответствующего налога при наличии достаточного денежного остатка на счете налогоплательщика, а при уплате налогов наличными денежными средствами - с момента внесения денежной суммы в счет уплаты налога в банк или кассу органа местного самоуправления либо организацию связи Госкомитета по связи и информатизации (п. 2 ст. 45). В то же время устанавливается обязанность банков по исполнению в указанные в Кодексе сроки поручений налогоплательщика на перечисление налогов и сборов в соответствующие бюджеты (внебюджетные фонды) и ответственность банков за неисполнение или ненадлежащее исполнение ими данной обязанности (ст. 60).
В Постановлении от 28 октября 1996 г. Конституционный Суд признал конституционной ст. 6 УПК РСФСР, предусматривавшую возможность прекращения уголовного дела вследствие изменения обстановки, если совершенное лицом деяние потеряло характер общественно опасного или это лицо перестало быть общественно опасным. Подтверждая конституционность данного законоположения, Конституционный Суд сформулировал правовые позиции, содержащие его определенную конкретизацию.
Дело в том, что в предшествующей правоприменительной практике прекращение уголовного дела по указанному основанию расценивалось как основанная на материалах расследования констатация того, что лицо совершило деяние, содержащее признаки преступления, и поэтому решение о прекращении дела не влечет за собой реабилитации лица (признание его невиновности), т.е. вопрос о его виновности оставался открытым. При этом в правоприменительной практике длительное время не требовалось получения согласия лица на прекращение уголовного дела, тем более, что в ст. 6 УПК РСФСР отсутствовало прямое указание на необходимость получения такого согласия.
При оценке нормы ст. 6 УПК РСФСР Конституционный Суд исходил из конституционных положений о презумпции невиновности, праве каждого на судебную защиту, на обжалование в суд решений и действий (или бездействия) органов государственной власти и должностных лиц, об осуществлении правосудия только судом. Рассмотрение ст. 6 УПК РСФСР в системной связи с конституционными нормами, закрепляющими названные принципы и права, а также с положениями других статей УПК РСФСР позволили Конституционному Суду признать ст. 6 УПК РСФСР конституционной, поскольку прекращение уголовного дела вследствие изменения обстановки не означает установления виновности лица в совершении преступления, не препятствует осуществлению им права на судебную защиту и предполагает получение его согласия на прекращение уголовного дела по указанным основаниям.*(65)
При такой конкретизации учитывалось, что ст. 6 УПК РСФСР как по ее буквальному смыслу, так и по смыслу, придававшемуся ей судебной практикой в период непосредственно предшествующий рассмотрению дела в Конституционном Суде, не препятствовала судебному обжалованию решений о прекращении уголовных дел. Обоснованные в Постановлении Конституционного Суда конкретизирующие уточнения данной процессуальной нормы, исходя из указанных конституционно-правовых принципов (критериев), безусловно упрочивали ее правовое качество. Эти уточнения нашли затем отражение в измененной и дополненной Федеральным законом от 21 декабря 1996 г. редакции ст. 6 УПК РСФСР, а также в новом УПК РФ от 18 декабря 2001 г., ст. 26 (ч. 2) которого устанавливает, что до прекращения уголовного дела лицу должны быть разъяснены основания прекращения уголовного дела и право возражать против его прекращения по данному основанию. Постановление о прекращении уголовного дела может быть обжаловано в суд (ст. 125 УПК РФ).
Последующее отражение выраженных в решениях Конституционного Суда правовых позиций в законодательстве, как в приведенных примерах, не означает, что такие решения являются только "одним из важных источников для правотворчества" (В.С. Нерсесянц). Они вступают в силу немедленно после провозглашения и именно с этого момента, как правило, начинается действие содержащихся в них нормативно-интерпретационных предписаний, внося новое в нормативно-правовое регулирование, правопонимание и правоприменительную практику.
В принципе никто не отрицает, что Конституционный Суд фактически осуществляет в определенных пределах правотворческую функцию. В то же время резонно ставится вопрос: имеет ли он право на это, не подменяет ли Конституционный Суд законодателя?
Если обратиться к букве Конституции и Закона о Конституционном Суде, то в них не найти прямого формулирования правотворческих полномочий Конституционного Суда. Вместе с тем в литературе обращается внимание на целый ряд конституционных положений, которые интерпретируются как правовая основа правотворческой деятельности судов вообще, Конституционного Суда в частности.
Это, во-первых, положение Конституции о том, что Россия - правовое государство (ст. 1), которое (положение) обязывает законодателя издавать только правовые законы, а суды - обеспечивать верховенство права и исключение возможности применения противоречащих праву нормативных актов; во-вторых, положения Конституции об осуществлении государственной власти на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную и самостоятельности органов этих ветвей власти, в том числе судебной (ст. 10); в-третьих, новые полномочия судов по рассмотрению дел о непосредственном оспаривании нормативных актов; в-четвертых, новая функция правосудия - оценивать законы и иные нормативные акты на предмет их соответствия Конституции, общепризнанным принципам и нормам международного права.*(66)
Правда, такие из указанных составляющих правовой основы, как провозглашение государства правовым и принцип разделения властей имеют несколько общий и многозначный характер и могут быть интерпретированы по-разному - и как допускающие, и как отрицающие право на судебное правотворчество (о чем говорилось ранее). А функция правосудия оценивать соответствие нормативных актов Конституции или иному нормативному акту, имеющему бoльшую юридическую силу, своим результатом в гражданском (согласно ч. 2 и 4 ст. 11 ГПК РФ), арбитражном (согласно ч. 3 и 4 ст. 13 АПК РФ) судопроизводстве имеет отказ от применения ущербного нормативного акта и принятие решения на основе акта, имеющего наибольшую юридическую силу, что не означает осуществления правотворческой функции. Вместе с тем названные конституционные положения являются определенным правовым контекстом, открывающим возможность для выявления более конкретизированной применительно к Конституционному Суду конституционно-правовой основы его правотворческой (точнее - правокорректирующей) деятельности.
К этой основе относится прежде всего вытекающая из конституционно-законодательного закрепления статуса и компетенции Конституционного Суда его двуединая правовая природа как не только особого органа судебной власти, но одновременно и как высшего конституционного органа одного уровня с федеральными звеньями президентской, законодательной и исполнительной власти (что обосновывалось выше). Далее. Конституция (ст. 125) и Закон о Конституционном Суде распространяют возложенную на Конституционный Суд функцию судебного конституционного контроля, правовой защиты Конституции прежде всего и главным образом на нормотворческую и договорно-правовую деятельность, ее результаты, всех высших звеньев законодательной и президентско-исполнительной власти федерального и регионального уровней. В то же время Конституция (ст. 2, 17, 18) устанавливает и главные критерии оценки правотворчества органов публичной власти, которыми должен руководствоваться Конституционный Суд при осуществлении своих полномочий, - права и свободы человека и гражданина, которые согласно Конституции определяют смысл и содержание правотворчества, деятельность законодательной и иных публичных властей и обеспечиваются правосудием. Стержневой составляющей конституционно-правовой основы правотворческой (правокорректирующей) функции Конституционного Суда является конституционно-законодательное определение особенностей юридической природы его решений.*(67)
К основным свойствам решений Конституционного Суда относятся их общеобязательность (ст. 6), окончательность, неоспариваемость, немедленное вступление в силу после провозглашения, незамедлительное официальное опубликование, непосредственное действие (ст. 78, 79 Закона о Конституционном Суде), а также такие правовые последствия их принятия, как утрата силы актов или их отдельных положений, признанных неконституционными; не введение в действие и неприменение признанных неконституционными не вступивших в силу для Российской Федерации международных договоров или их отдельных положений (ст. 125, ч. 6, Конституции, ст. 79, 91 Закона о Конституционном Суде); приведение органом или должностным лицом принятого ими нормативного акта (заключенного договора), признанного неконституционным, в соответствие с Конституцией в связи с решением Конституционного Суда (ст. 79, 80); недопустимость преодоления юридической силы постановления о признании акта неконституционным повторным принятием этого же акта (ст. 79); отмена (изменение), а до этого - неприменение судами, иными органами и должностными лицами других нормативных актов и договоров, основанных на признанных неконституционными нормативных актах либо договорах или содержащих такие же положения, какие были признаны неконституционными (ст. 79, 80, 87); пересмотр в установленных федеральным законом случаях, а до этого - прекращение исполнения решений судов и иных органов, основанных на актах, признанных неконституционными (ст. 79, 100 Закона о Конституционном Суде).
Из указанных конституционно-законодательных установлений об итоговых решениях Конституционного Суда следует прежде всего, что им придаются свойства, присущие нормативным актам, ибо такие акты направлены не только на установление, но и на изменение и отмену норм права или на изменение сферы их действия. Решение Конституционного Суда, в результате которого акт или его отдельные положения утрачивают силу, приводит к их устранению из правовой системы, фактической отмене, тем самым к изменениям в нормативно-правовом массиве, а следовательно, и в осуществлении прав, обязанностей и ответственности субъектов права, т.е. оказывает праворегулирующее воздействие на общественные отношения. Такие юридические последствия означают, что Конституция (ст. 125, ч. 6) наделяет решения Конституционного Суда свойствами нормативности и бoльшей юридической силой по сравнению с признаваемыми неконституционными законами, договорами, указами, уставами, постановлениями.
Отсюда вытекает роль конституционных судов в качестве "негативного законодателя", как это образно определил еще в начале ХХ в. известный австрийский юрист, теоретик европейской модели конституционной юрисдикции Х. Кельзен. В современной литературе эта терминология широко используется, хотя и делаются попытки ее "усовершенствовать", определяя Конституционный Суд как "отрицающего", "негаторного законодателя", принимающего "нормативно-дерогаторные" судебные решения.
В то же время, например, В.С. Нерсесянц, отрицая нормативность судебных решений, утверждает, что по смыслу конституционного разделения властей акты всех звеньев судебной системы - судов общей, арбитражной и конституционной юрисдикции, несмотря на их внешние различия, - являются именно правоприменительными актами и только в этом качестве обязательны. По его мнению, по Конституции и действующему законодательству у судебной власти (у судов всех видов юрисдикции и всех ступеней) нет права отменять нормативный акт, признанный ею не соответствующим Конституции или закону. Во всех случаях отмена нормативного правового акта - это прерогатива правотворческих органов, а не суда. Суд вправе дать лишь юридическую квалификацию (правовую оценку и характеристику) рассматриваемого нормативного правового акта в смысле его соответствия или несоответствия Конституции, закону. Решение же судебного органа об указанном несоответствии - лишь основание для отмены этого акта компетентным правотворческим органом, а не сама отмена. Такое решение суда является также лишь основанием (юридическим фактом), с которым законодатель (и действующее право) связывает определенные последствия (утрата силы акта, его неприменение судами и т.д.). Но данные последствия - это уже заранее установленные законодателем нормы, а не нормы права, создаваемые самим судом.*(68)
Утверждение, что у судов всех юрисдикций нет права отменять нормативный акт, признанный ими незаконным или неконституционным, что судебное решение - лишь основание для отмены такого акта правотворческим органом, не учитывает особенности юридической природы решений Конституционного Суда. Данное утверждение верно применительно к решениям судов других юрисдикций, что вытекает, в частности, из взаимосвязи положений ст. 253 ГПК РФ, ст. 195 (ч. 5) АПК РФ, Федеральных законов "Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации" (п. 4 ст. 9, подп. "а" п. 2 ст. 29), "Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации" (ч. 1 ст. 73, п. 1 ч. 1 ст. 74). Так, в первом из названных федеральных законов предусмотрены меры ответственности в случае, если законодательный орган субъекта Федерации в пределах установленного срока не принял "мер по исполнению решения суда, в том числе не отменил нормативный правовой акт, признанный соответствующим судом противоречащим федеральному закону и недействующим". То же относится и к высшему должностному лицу субъекта Федерации. Аналогичные положения установлены другим из названных федеральных законов применительно к представительному органу и главе муниципального образования, главе местной администрации.
Иные правовые последствия влечет за собой признание Конституционным Судом нормативного правового акта противоречащим федеральной Конституции. Статья 125 (ч. 6) Конституции России устанавливает, что акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу. Следовательно, с принятием решения Конституционного Суда они перестают быть составной частью правовой системы, считаются отмененными. Ссылка на то, что такое последствие судебного решения, как утрата юридической силы акта (его отдельных положений) - это установление (норма) самой Конституции, а не суда, не опровергает тот факт, что ст. 125 (ч. 6) Конституции в нормативном единстве со ст. 79 Закона о Конституционном Суде наделяют именно решения Конституционного Суда такой юридической силой, что именно конкретное решение Конституционного Суда приводит к указанным юридическим последствиям применительно к конкретным нормативным актам на основе их конституционно-правовой интерпретации и оценок, к распространению выводов Конституционного Суда в их содержательной определенности, конкретности на аналогичные положения других нормативных актов и тем самым к изменениям в нормативно-правовом массиве.
Обосновывая различия в юридических последствиях признания закона субъекта Федерации незаконным и неконституционным, Конституционный Суд в Постановлении от 11 апреля 2000 г., касавшемся положений Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации", отмечал, например, что рассмотрение судом общей юрисдикции дела о проверке закона субъекта Федерации, в результате которой он может быть признан противоречащим федеральному закону, не исключает последующей проверки его конституционности в порядке конституционного судопроизводства. Следовательно, решение суда общей юрисдикции о признании закона субъекта Федерации противоречащим федеральному закону по своей природе не является подтверждением "недействительности" закона, его отмены самим судом, а означает лишь признание его "недействующим", не подлежащим применению. "Лишение же акта юридической силы возможно только по решению самого законодательного органа, издавшего акт, или в предусмотренном Конституцией Российской Федерации порядке конституционного судопроизводства"*(69). (Подробнее данная проблема применительно к решениям Конституционного Суда будет рассмотрена в гл. IV).
Вытекающая из факта признания нормативного акта не соответствующим Конституции и в связи с этим утратившим силу роль Конституционного Суда как "негативного законодателя" не сводится, однако, просто к фактической отмене такого акта или его отдельных положений. Признание их неконституционными, как, собственно, и подтверждение конституционности акта всегда опирается на интерпретацию конституционно-правовых принципов и норм, которая раскрывает смысл конституционных установлений и в его контексте - должное конституционно-правовое содержание проверяемого нормативного акта или отдельной нормы. Вообще толкование Конституции (не только как специальное полномочие по ст. 125, ч. 5, Конституции), в контексте которой дается оценка оспариваемого нормативного акта или компетенционного полномочия государственного органа, является сутью деятельности Конституционного Суда. При этом происходит конкретизация общих конституционных установлений, соприкоснувшихся с реальной жизнью права, формирование "живого" права - конституционного и иных правовых отраслей, что находит воплощение в правовых позициях Конституционного Суда. Поэтому правомерна характеристика Конституционного Суда не только как "негативного", но и как "позитивного законодателя".
Конституционный Суд "позитивный законодатель", конечно, не в том смысле, что он наряду с парламентом принимает законы. В сфере правотворчества этот орган, как отмечалось, осуществляет правокорректирующую функцию, а корректировать можно только то, что уже существует. Поэтому правы те авторы (А.А. Белкин, Ж.И. Овсепян и др.), которые указывают на производный характер нормотворчества органа судебного конституционного контроля. Формулируя свои правовые позиции и итоговые выводы, Конституционный Суд берет "исходный материал" прежде всего в Конституции, а также в оспариваемых законах, иных нормативных актах с учетом их толкования и применения на практике. Следует отметить и ограниченность правокорректирующей функции Конституционного Суда, которая может осуществляться в пределах предмета, указанного в обращениях, и лишь по инициативе иных субъектов права. В то же время деятельность Конституционного Суда подчинена не задаче регулировать общественные отношения, что является главным для законодателя, его предназначение - обеспечить верховенство и прямое действие федеральной Конституции, единство конституционно-правового пространства. Поэтому правокорректирующая, регулятивная функция Конституционного Суда имеет подчиненное этим целям значение.
Изложенные доктринальные подходы и конституционно-законодательная характеристика решений Конституционного Суда позволяют вновь вернуться к вопросу, чем же они являются по своей юридической природе. Несомненен их нормативно-интерпретационный, общеобязательный характер. Признание нормативного акта или его части неконституционными влечет утрату ими юридической силы, а международные договоры РФ в таком случае не подлежат введению в действие и применению. По этим юридическим свойствам и правовым последствиям принятия решения Конституционного Суда близки к нормативным актам, на что обращал внимание и сам Конституционный Суд в Постановлении от 16 июня 1998 г., касавшемся толкования ст. 125, 126 и 127 Конституции. Он отмечал, что решения Конституционного Суда, в результате которых неконституционные нормативные акты утрачивают юридическую силу, имеют такую же сферу действия во времени, в пространстве и по кругу лиц, как решения нормотворческого органа, и, следовательно, такое же, как нормативные акты общее значение, не присущее правоприменительным по своей природе актам иных судов*(70).
Однако такая интерпретация не означает, что Конституционный Суд считает свои решения нормативными актами. Он указывает лишь на общность у этих видов правовых актов определенных признаков (юридических свойств), которых нет у актов иных судов. Вместе с тем решения Конституционного Суда, в отличие от нормативных актов, во-первых, принимаются с целью не правового регулирования, а контроля за конституционно-правовым качеством действующего права, защиты Конституции и являются "побочным продуктом" этой судебно-контрольной деятельности, что, однако, не отрицает их праворегулирующего воздействия; во-вторых, представляют собой интерпретацию конституционно-правовых принципов и норм, раскрывающую смысл конституционных положений и в его контексте должное конституционное содержание проверяемого акта (нормы), т.е. всегда носят производный непосредственно от Конституции и общих принципов права характер; в-третьих, принимаются в процедуре не законотворчества, а конституционного судопроизводства; в-четвертых, принимаются в форме судебного решения; в-пятых, нормативное содержание присуще не всему решению Конституционного Суда, а только содержащимся в нем правовым позициям и основанным на них итоговым выводам.
Немало общего у решения Конституционного Суда с судебным прецедентом. Прецедентный (в определенном смысле) характер акта конституционной юрисдикции можно усмотреть в том, что выраженная в нем правовая позиция (позиции) является образцом (правилом), которым должны руководствоваться законодательные, судебные и иные органы, должностные лица при решении вопросов в рамках своей компетенции применительно к аналогичным по содержанию актам, нормам. Такой характер решений Конституционного Суда можно подтвердить, в частности, положениями ст. 87 Закона о Конституционном Суде.
Сближает с судебным прецедентом и сам характер изложения решения Конституционного Суда. В нем общеобязательно не все сказанное в мотивировочной части, а только правовые позиции как нормативно-интерпретационная составляющая в единстве с резолютивной частью. В Определении Конституционного Суда от 7 октября 1997 г. N 88-О указывалось, что "правовые позиции, содержащие толкование конституционных норм либо выявляющие конституционный смысл закона, на которых основаны выводы Конституционного Суда Российской Федерации в резолютивной части его решений, обязательны для всех государственных органов и должностных лиц (статья 6 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации").*(71) Правовые позиции сходны с тем, что в зарубежной доктрине прецедента называют ratio decidendi (сущность решения) - часть судебного решения, выходящая по своему значению за рамки рассмотренного дела, в отличие от obiter dicta - "попутно сказанного"*(72).
Вместе с тем есть резон в утверждении, что не совсем точно рассматривать решения Конституционного Суда в качестве судебного прецедента в собственном смысле слова, т.е. как решения по конкретному делу, которому как образцу должны следовать нижестоящие суды при рассмотрении аналогичных дел. Речь по сути идет об общеобязательной силе решений Конституционного Суда, т.е. о том, что исполнять их должны все государственные и иные органы, а не только прямые адресаты.*(73)
Действительно, суд общей юрисдикции, например, признавая на основе решения Конституционного Суда недействительным закон субъекта Федерации, аналогичный признанному неконституционным, рассматривает не аналогичное дело (такие дела, по которым принимаются решения Конституционного Суда, не вправе рассматривать никто), а применяет решение Конституционного Суда к аналогичному акту. Поэтому характеристику решений Конституционного Суда как имеющих нормативно-прецедентный характер следует понимать в том смысле, что они обязательны не только для сторон по рассмотренному делу, а для всех органов публичной власти, других субъектов права, и юридическая сила решений распространяется не только на акт, который был предметом проверки, но и на все иные, аналогичные по содержанию.
Иногда такую обязательность рассматривают как преюдициальное значение решений Конституционного Суда. Тем самым понятие преюдиции как обязательности для всех судов, рассматривающих дело, фактов, ранее установленных судебным решением по какому-либо другому делу, распространяется на нормативные акты как разновидность "фактов", устанавливаемых в конституционном правосудии.*(74) В принципе такая позиция имеет под собой определенные основания, но сведение значения решений Конституционного Суда только к преюдициальности, к установлению факта конституционности или неконституционности нормативного акта обедняет их характеристику как решений нормативно-интерпретационного характера и роль Конституционного Суда как в определенном смысле "позитивного законодателя".
Рассмотренные и иные свойства решений Конституционного Суда (например, развитие в них конституционной доктрины) позволяют сделать вывод, что, не относясь в полной мере ни к одному из существующих источников права, они одновременно вбирают в себя те или иные их черты (признаки) и приобретают тем самым новое качество, становясь самостоятельным источником права. Такой вывод близок к позиции Н.В. Витрука, однако он относит к источникам права и решения Конституционного Суда и содержащиеся в них правовые позиции, в конце концов определяя именно последние как источник права*(75). Но правовые позиции не источник права. Если следовать традиционному пониманию источников права в юридическом смысле как формы нормативного выражения права, то источником права являются решения Конституционного Суда как нормативно-интерпретационные акты, а правовые позиции - выраженным в ним "правом".
|
