Земля туманная
Скачать 5.59 Mb.
|
| жизненноважное послание, но теперь уже дающее необходимую завершённость всему Новому Откровению. Характерно, что здесь Конан-Дойль ещё более отдаляется от англо-американского спиритуализма, так как взгляды, развиваемые им здесь, целиком соответствуют учению Йоги и Карденизма. Так что те, кто с умом и внимательно прочитают «Послание» сэра Артура Конан-Дойля, не только освободятся от страха смерти, но и наконец действительно поймут смысл жизни, который откроет перед ними лишь перспектива бессмертия. Спиритическое Учение не было понято и признано земным человечеством в ту пору, когда оно было предложено ему Космическими Силами (вторая половина XIX века – первая четверть ХХ),* и претерпело значительные искажения (отсюда и правомерная критика такого выродившегося спиритизма со стороны г-жи Рерих). И в результате этого человечество в ХХ веке погрузилось во мрак материалистического и безбожного варварства, закономерно приведшего к чудовищному геноциду. * Безусловно чистыми источниками такого спиритизма являются творения Аллана Кардека и Леона Дени, создававшиеся ими в сотрудничестве с Духовной Иерархией. (П.Г.) Как бы то ни было, но есть и иной, истинный Спиритизм, к знакомству с которым мы предлагаем читателю обратиться в том числе и через многолетние искания такого человека, как сэр Артур Конан-Дойль. Ещё и сегодня не поздно, и если идеи Третьего Откровения будут человечеством признаны и претворены в жизнь, то участь нашей планеты может ещё измениться к лучшему. Не забудем, что главный принцип такого Спиритизма – ЖИТЬ ПО СОВЕСТИ, и главный девиз его: «Без любви к Богу и любви к ближнему – нет спасения!». Настоящим переводом мы надеемся привлечь внимание русской читающей публики к этой не известной ей ранее стороне творчества замечательного английского писателя. Свой рассказ о спиритуалистических изысканиях сэра Артура Конан-Дойля мы не могли бы, на наш взгляд, завершить лучше, нежели приведя слова итальянского писателя Курцио Малапарте: «Chi ritorna vivo da quello straordinario viaggio nell'al di là, non può più guardare il mondo con gli occhi di prima. Non vede più le cose nei loro mutevoli aspetti, ma nella loro segreta natura. Tornerà mutato: tornerà libero, un uomo libero, nel senso più profondo. Poichè la libertà non è altro che la conoscenza del rapporto fra la vita e la morte, fra il mondo dei vivi e quello dei morti.»* * Обрусим сказанное, дабы мысли эти ни для кого не оказались потерянными: «Кто возвращается живым из поразительного путешествия в мир потусторонний, тот не может уже взирать на мир физический прежними глазами. Ему становится зрима не изменчивая видимость вещей, но их сокровенная природа. Он вернётся из путешествия этого совершенно преображённым: он станет свободен, сделается свободным человеком в самом глубоком смысле слова. Потому что свобода – это не что иное, как знание взаимосвязи между жизнью и смертью, между миром живых и миром умерших». (П.Г.) П.А.Гелева 04.06.1992. Преподобному Джорджу Вэйл-Оуэну, в знак симпатии, восхищения и дружбы З Е М Л Я Т У М А Н Н А Я роман о Спиритизме перевод В.Бернацкой, Е.Туевой и П.Гелевы под редакцией Йога Раманантаты П Р Е Д И С Л О В И Е К ПЕРВОМУ РУССКОМУ ИЗДАНИЮ Для Конан-Дойля «Земля Туманная» была не столько романом, сколько изложением его собственных парапсихологических опытов и опытов других. «Слава Богу, – писал он своему издателю Гринхоу Смиту 22 февраля 1925 года, – эта книга закончена. Она была для меня так важна, что я боялся, что могу умереть прежде, чем она будет написана». «Земля Туманная», или «Страна Туманов», с полным правом может считаться заключительным аккордом в творчестве великолепного английского беллетриста. В этом романе автору счастливым образом удалось совместить богатство своего литературного дарования с глубиной и красотой выстраданного им в течение жизни мировоззрения. Мировоззрением Конан-Дойля – сегодня об этом можно говорить с желанной прямотой – был спиритизм – философия, дающая новый и оригинальный взгляд на человека, его природу и его задачи в жизни. В стране «коммунистических идеалов» спиритизм был темой запретной, и русский читатель никак не мог познакомиться с важнейшим произведением английского классика. Теперь мы исправляем это досадное упущение. П.А.Гелева ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой специальные корреспонденты приступают к работе Общеизвестно, что имя профессора Челленджера неоднократно использовалось в новейшей беллетристике самым бестактным образом. Дерзкий автор помещал его в немыслимые романтические ситуации, чтобы поглядеть, как тот к этому отнесётся. Реакция последовала незамедлительно. Учёный привлёк писателя за клевету, предпринял неудачную попытку конфисковать злополучную книгу, устроил погром на Слоун-стрит, дважды лично угрожал автору и в результате потерял место лектора в Лондонской школе субтропической гигиены. И, однако, можно сказать, что всё обошлось ещё достаточно мирно. Дело в том, что за последнее время профессор как-то сник. Огромные плечи его ссутулились. В ассирийской окладистой бороде блеснула седина, взгляд утратил былую агрессивность, а голос хоть и раскатисто гремел попрежнему, но теперь его хозяин не стремился уже заглушить всех вокруг. И всё же профессор оставался опасным, и окружающие с тревогой понимали это. Вулкан не потух, а лишь затаился, о чём говорило постоянное угрюмое ворчание, грозившее новым извержением. Жизнь научила профессора многому, но он продолжал сопротивляться её урокам. Перемена произошла в нём после определённого события, а именно – после смерти любимой жены. Маленькая женщина, словно птичка, свила гнёздышко в сердце этого великана. Он же, как это часто бывает с сильными людьми, относился с особенной нежностью и заботливостью к этому слабому созданию. Отдавая, она, как все кроткие и тактичные женщины, получала всё. И потому, когда жена неожиданно умерла от осложнившегося пневмонией гриппа, учёный, казалось, был сражён навсегда. Но он всё же поднялся, печально усмехаясь, как нокаутированный боксёр, готовый к новым раундам с Судьбой. Однако это был уже другой человек, и если бы не помощь и забота его дочери Энид, учёный, возможно, никогда не оправился бы от удара. Именно она, зная, чем можно заинтересовать страстную, склонную к соперничеству натуру отца, подсовывала ему разные факты и информацию и добилась, наконец, того, что он вновь включился в жизнь. Только когда отец опять почувствовал интерес к спорам, воспылал былой ненавистью к журналистам и начал ворчать почём зря на окружающих, она успокоилась, поняв, что он на пути к выздоровлению. Энид Челленджер была необыкновенной девушкой и, несомненно, заслужила того, чтобы ей посвятили несколько строк. От отца она унаследовала волосы цвета воронова крыла, а от матери – голубые глаза и белоснежную кожу. Она, пожалуй, не была красавицей, но, где бы она ни появлялась, все взгляды устремлялись к ней. Она казалась тише воды ниже травы, но дух её был силён. С детства у неё был выбор: либо противопоставить себя отцу и стать личностью, либо уступить его напору и превратиться в марионетку. У неё хватило умения остаться собой, уступая отцу, когда на того «накатывало», и проявляя твёрдость в более благополучные времена. В последние годы, чувствуя, что ей становится всё труднее сохранять независимость, она начала работать. Пописывая в лондонские газеты, девушка настолько преуспела в журналистике, что её имя стало известным на Флит-стрит. В этом предприятии ей очень помог давний друг отца, мистер Эдвард Мелоун из «Дейли газетт», имя которого, возможно, уже знакомо читателю. В Мелоуне ещё можно было узнать того атлета-ирландца, который в своё время успешно выступал в международном матче регбистов, хотя жизнь изрядно потрепала его. Он изменился с тех пор, как убрал с глаз долой бутсы. Но хотя мускулатура его заметно сдала, а суставы окостенели, мозг попрежнему работал преотлично. Юноша превратился в мужчину. Внешне он мало переменился, разве что усы стали погуще, округлилась талия, а лоб прорезали морщины – следы новых условий жизни в послевоенном мире. Он слыл уже известным журналистом и подающим надежды молодым писателем. Многим казалось странным, что Мелоун всё ещё оставался холостяком, но в последнее время появилась надежда, что Энид Челленджер исправит это упущение. Стоит ли добавлять, что они были большими друзьями? Был воскресный октябрьский вечер; в нависшем ещё с утра над Лондоном тумане поблёскивали первые огоньки. Окна четвёртого этажа квартиры профессора Челленджера на Викториа-Уэст-Гарденс плотно окутывала туманная мгла. Снизу доносился слабый шум проезжавшего транспорта, но сама улица оставалась невидимой – лишь неясный отблеск говорил о её существовании. Профессор Челленджер сидел у камина, засунув руки в карманы и вытянув к огню крупные кривоватые ноги. Одет он был с небрежностью истинного гения: рубашка со свободным воротничком, тёмно-бордовый, завязанный большим узлом галстук и вельветовый пиджак чёрного цвета. Всё вместе, включая окладистую бороду, создавало облик стареющего представителя богемы. Рядом, уже готовая к выходу, сидела его дочь, на ней было чёрное платье с укороченной юбкой, круглая шляпка и прочие модные штучки, под которыми женщины умудряются скрывать ту красоту, которой их щедро одарила природа. У окна, держа в руках шляпу, стоял, поджидая её, Мелоун. – Энид, мне кажется, нам пора итти. Уже почти семь, – сказал он. Они писали совместно серию статей о лондонских церквях и религиозных сектах и потому каждое воскресенье отправлялись в новое место, готовя очередной материал для газеты. – До восьми ещё уйма времени, Тэд. – Присаживайтесь, сэр! Присаживайтесь! – загудел Челленджер, пощипывая бороду – явный признак того, что у него портится настроение.– Ничто так не выводит меня из себя, как человек, стоящий у меня за спиной. Несомненный атавизм, страх, что тебя стукнут по голове дубиной или всадят кинжал в спину, но с этим чувством не справиться. Вот так. И ради всего святого, положите шляпу! А то у вас такой вид, будто вы опаздываете на поезд. – Обычное состояние журналиста. Если мы не будем спешить, поезд уйдёт без нас. Энид начала это понимать. Впрочем, в одном вы правы – времени у нас ещё много. – Вам далеко ехать? – спросил Челленджер. Энид сверилась с записной книжкой. – Мы уже побывали в семи местах. Прежде всего, в Вестминстерском аббатстве, на самой пышной службе; были также у Святой Агаты, в так называемой «высокой» церкви, и в Тюдоровской –«низкой».* Посетили католиков в Вестминстерском соборе, пресвитериан – на Энделл-стрит и унитариев – на Глостер-сквер. Но сегодня нам захотелось чего-то необычного, и мы решили отправиться к спиритуалистам. * «Высокая» церковь – разновидность англиканской церкви, богослужение в ней наиболее близко к католицизму; «низкая» – склоняется к пуританизму и пиетизму. (П.Г.) Челленджер свирепо фыркнул, как разъярённый бык. – На следующей неделе вас, пожалуй, потянет в сумасшедший дом,– сказал он. – Не хотите ли вы сказать, Мелоун, что у этих безумцев есть своя церковь? – Я специально занимался этим вопросом,– ответствовал Мелоун. – Моя обычная тактика – сначала изучить голые факты и цифры. В Великобритании у нас свыше четырёхсот зарегистрированных церквей. Челленджер расфыркался так, что, казалось, поблизости пасётся целое стадо свирепых быков. – Глупость людская поистине беспредельна! Homo sapiens! Homo idioticus! Кому они там молятся? Духам? – Вот это нам и предстоит выяснить. Собственно, об этом и будет сама статья. Я разделяю ваше к ним отношение, а вот Аткинсон из больницы Святой Марии, с которым я недавно беседовал, думает иначе. А ведь он восходящая звезда хирургии. – Слышал о нём. Кажется, специалист по цереброспинальной хирургии? – Совершенно точно. Очень уравновешенный и компетентный. Считается большим специалистом в психических исследованиях – к этой области знания относится и спиритуализм. – Тоже мне область знания! – Во всяком случае так принято считать. Сам он относится к подобным вещам весьма серьёзно. Я консультировался с ним, когда мне потребовалась нужная информация. Он знаком с их литературой. И знаете, что он мне сказал? «Эти люди – пионеры человечества!» – В Бедламе* им место, – прорычал Челленджер. – И при чём здесь литература? Какая ещё там у них литература? * Название знаменитого дома для умалишённых в Лондоне. (П.Г.) – Это особая статья. У Аткинсона по этому вопросу пятьсот томов, и он всё же жаловался, что в его библиотеке многое отсутствует. Существует обширная спиритуалистическая литература на французском, немецком, итальянском языках, не считая нашего. – Слава Богу, что психи водятся не только у нас. Ну и галиматья! – А ты читал что-нибудь, отец? – спросила Энид. – Вот ещё! У меня нет времени, чтобы удовлетворить хотя бы половину моих истинно научных интересов. Какой вздор ты несёшь, Энид! – Прости, отец. Но ты был так категоричен... Я подумала, ты что-то знаешь. Челленджер крутанул своей массивной головой и бросил на дочь испепеляющий взгляд. – Человек, наделённый логическим умом и первоклассным интеллектом, сразу понимает, где истина, а где – вздор; ему не обязательно углубляться в существо вопроса. По-твоему, я должен досконально изучить математику, чтобы заявить об ошибке человека, доказываюшего, что два и два – пять? Может, мне снова засесть за физику и уничтожить набор своих «Principia» из-за того, что какой-то мошенник или дурак утверждает, будто стол может подниматься в воздух, несмотря на существование закона тяготения? Неужели нужно изучить пятьсот томов, чтобы дорасти до уровня полицейского, который всегда разберётся, кто перед ним – мошенник или честный человек? Энид, мне стыдно за тебя! Дочь весело засмеялась. – Папа, прекрати рычать на меня. Сдаюсь. По правде говоря, я тоже так думаю. – И всё же их поддерживают весьма достойные люди, – произнёс Мелоун. – Что вы скажете о Лодже, Круксе и прочих уважаемых гражданах? – Не стройте из себя дурака, Мелоун. И у великих есть слабые стороны. Своего рода оскомина на здравый смысл. Неожиданно впадаешь в идиотизм. Что и произошло с этими людьми. Нет, Энид, я не знаком с их доказательствами, да и не собираюсь знакомиться: существуют очевидные вещи. Если постоянно пересматривать всякое старьё, когда же заниматься новыми проблемами? Всё давно ясно, доказательствами здесь служат здравый смысл, английский закон и поддержка всех здравомыслящих европейцев. – Понятно, – отозвалась Энид. – Однако, – продолжал профессор, – готов признать, что иногда мы имеем дело с простительными заблуждениями. Голос его зазвучал тише, а выразительные серые глаза печально уставились в пространство. – Я знаю случаи, когда мощнейший интеллект – мой собственный, например, – на какое-то мгновение сдавал. Мелоун почувствовал, что в словах профессора кроется нечто интересное. – И что же, сэр? Челленджер колебался. Он, казалось, боролся с собой. Ему было трудно говорить. Но, набравшись мужества, он, как бы откинув от себя сомнения, приступил к рассказу. – Ты ничего не знаешь об этом, Энид. Это... Очень личное переживание. Впрочем, наверняка, чепуха. Потом я всякий раз заливался краской стыда, стоило мне только вспомнить, как я чуть было не поверил в этот бред. Даже самых закалённых людей можно застать врасплох. – Да, и что же, сэр? – Всё произошло после смерти моей жены. Вы ведь знали её, Мелоун? И можете понять, каково мне пришлось тогда. Это случилось в ночь после кремации... Не могу вспоминать об этом без ужаса. Бесконечно дорогое крошечное тельце опускалось всё ниже, потом его лизнули языки пламени, и дверца захлопнулась. Беззвучные рыдания сотрясали крупное тело профессора, он прикрыл глаза большими волосатыми руками. – Зачем я только рассказываю об этом? Ладно, так уж вышло. Пусть это послужит вам уроком. Так вот... Той ночью – после кремации – я сидел в холле. А она, – он указал на Энид, – спала рядышком. Прямо в кресле, бедная малышка. Вы ведь бывали в нашем доме на Ротерфилд, Мелоун. Там был огромнейший холл. Я сидел у камина, комната утопала в полутьме, и мой разум тоже погрузился во тьму. Нужно было разбудить дочь и отправить её в постель, но она так сладко спала, откинувшись в кресле, что я не решился её беспокоить. Было, наверное, около часу ночи; помнится, луна светила сквозь мутное стекло. Я сидел и думал. А потом услышал... – Что, сэр? – Звуки. Сначала тихие, вроде тиканья часов. Потом громче и отчётливее: тук-тук-тук. И тут случилась странная вещь – то, из чего доверчивые люди впоследствии создают легенды. Надо сказать, что у моей жены была особенная манера стучать в дверь. Своими маленькими пальчиками она как бы отбивала незатейливую мелодию. Она и меня приучила, и потому мы всегда знали о приходе друг друга. Так вот, мне почудилось – ведь я был тогда как помешанный,– что стуки обрели знакомый ритм. Я пытался выяснить, откуда они доносятся, но так и не сумел. Вы, конечно, можете себе представить, как я старался установить их источник. По моим догадкам, он находился где-то наверху. Я потерял представление о времени. Стук повторился не менее десятка раз. – Отец, ты никогда не рассказывал об этом! – Нет. Но я разбудил тебя. И попросил посидеть со мной тихо. – Вот это я помню. – Мы сидели затаившись, как мышки, но больше ничего не повторилось. Всё кончилось. Обычный обман чувств. Может, в дереве завёлся жучок, или плющ шелестел снаружи... Ритм мог возникнуть и в моём воспалённом мозгу. Вот так человек впадает в детство и начинает валять дурака. Этот случай стал для меня уроком. Я понял, что чувства могут обмануть даже умнейшего из умнейших. – Но как вы можете знать, сэр, с точностью, что это не была ваша жена? – Чушь, Мелоун! Чушь! Я видел, как пламя охватило её. Ну, что там могло остаться? – Её душа. Дух. Челленджер тоскливо покачал головой. – Дорогое мне тело распалось на составные элементы: газообразная его часть улетучилась, а твёрдые частицы выгорели и превратились в прах. Это был конец. Ничего не осталось, Со смертью всё кончается, Мелоун. Разговоры о душе – это пережиток анимизма древних. Предрассудок. Миф. Скажу как физиолог: человека можно заставить совершать злодеяния или достичь высот добродетели путём манипуляций с сосудами мозга. Гарантирую, что в результате операции я превращу Джекиля в Хайда. Другой добьётся того же путём гипноза. Алкоголь тоже сойдёт. Или сильнодействующие лекарственные препараты. Так что всё это заблуждения, Мелоун! Выдумки! Другой жизни нет... ночь – вечная ночь... долгий отдых для усталого труженика. – Печальная философия. – Лучше печальная, чем лживая. – Возможно, вы правы. В такой позиции, во всяком случае, есть мужество. У меня нет возражений. Мой разум на вашей стороне. – А вот я инстинктивно против!– вскричала Энид.– Как хотите, а я не могу в это поверить.– Она обвила руками могучую шею отца.– Вы никогда не убедите меня, что тебя, папочка, с твоим исключительным умом и величием духа после смерти ждёт судьба каких-нибудь сломанных часов. – Четыре ведра воды и мешок минеральных солей,– проговорил Челленджер, с улыбкой высвобождаясь из объятий дочери.– Вот из чего состоит твой папочка, дорогая, и тебе придётся примириться с этим. Однако уже без двадцати восемь. Я жду вас на обратном пути, Мелоун. С удовольствием выслушаю рассказ о ваших приключениях в стане этих безумцев. |
Похожие:
 | «Оказание материальной помощи гражданам, находящимся в трудной жизненной ситуации, в муниципальном образовании городской округ «Новая... | | Международный Коммунистический Шестой Интернационал, основанный на мировоззрении Русского Мира, опираясь на коренные Народы планеты... |
| Их неспроста называют сынами Отечества – «земли отцов». А «земля отцов», земля русская, собиралась в единое целое веками. И за целостность... |  | Бытие таким образом становилось все более человеческим и переживало все разновидности опыта на планете Земля. Вот почему существа,... |
| Настоящий документ является руководством пользователя по работе с программным комплексом «Учет и управление земельными ресурсами»... | | Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская Земля! |
| Молодой паренёк Влад, из небольшого таёжного села, российской глубинки, по стечению обстоятельств, оказывается в ином мире … | | Диплом 2 степени за 2 место в секции «Физика» районного этапа городского конкурса «Я и Земля» им. В. И. Вернадского (Департамент... |
| Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая Исход 3: 5 | | ... |