Пролог. Что такое жить в империи Глава Феномен империи: культурологический подход Глава Три Рима: translatio imperii
Скачать 3.05 Mb.
|
Центральный принцип Российской империиРоссия заимствовала у Византии (а через нее - у Рима) практически все наиболее важные компоненты центрального принципа империи, хотя в процессе русской истории некоторые из них значительно трансформировались, получив внешнее выражение более соответствующее эпохе и географическому положению новой империи. Прежде всего, обратимся к принципу универсализма-изоляционизма. Вплоть до Флорентийской унии с католиками (1438-1439 гг.) Россия чувствовала себя частью Византийского мира. «Идея главенства константинопольского императора над всем христианским миром была неотъемлемой частью русского мировоззрения и провозглашалась в церковных песнопениях и переводных греческих юридических сочинениях… Для русских константинопольский император был символом мирового христианского единства, хотя реальной власти над ними он не имел»97. Вплоть до XV в., при наступающих центробежных тенденциях в Византийской империи, когда все народы, входящие в ее культурный ареал, стремились эмансипироваться от греков, «лишь Русь оставалась в стороне от этой тенденции, сохраняла преданность Византии, решительно поддерживая исихастское движение и исихастское руководство византийской церкви»98. После падения Константинополя (1453 г.) русским представлялось, что они остались единственным православным народом в мире. Эти события привели к тому, что Россия не механически переняла традицию универсализма и изоляционизма, а пережила ее как собственный драматический опыт. И если традиция универсализма-изоляционизма для Рима была почти естественна (отношения с современными ему империями Востока у Рима были малоинтенсивны, от них легко было абстрагироваться), более-менее естественна даже для Византии, которая могла позволить себе временами абстрагироваться от Запада, а временами считать его варварским, равно как и Восток, и строить свою внешнюю политику прежде всего как приграничную политику, формирование буферной зоны, то Россия изначально была государством среди других государств и вела активную и отнюдь не только приграничную политику, как на Востоке, так и на Западе. К активной приграничной политике Россия прибегала в отношениях с татарами, когда «стратегия московских князей включала минимум обычных (военных) и максимум необычных (экстрамилитарных) средств и методов. Действия Даниила, Ивана Калиты и их потомков выстраиваются в полутора-двухвековую шахматную комбинацию, а то и более сложные игры – как правило, столь же разнообразные, сколь и своеобразные»99 – и позднее в своей восточной политике, когда в ходе соперничества с Англией Россия прибегает к созданию буферного пояса, но происходит это совсем при иных обстоятельствах и функция этого буферного пояса в то время оказывается совсем иной – не отгородиться от мира еретиков и варваров, а, избегая крупных военных столкновений, расширять пределы своего влияния, используя буферные образования как препятствие для расширения влияния конкурента, то есть речь шла уже об использовании буферов как орудия в межгосударственных отношениях. (Об этом речь у нас пойдет ниже.) Русский изоляционизм был чисто психологическим, но от этого он не переживался менее остро. Психологическая самоизоляция России не могла не вести и к тому, что актуальной составляющей российского имперского комплекса стал универсализм - мир неправославный воспринимался, конечно, не как варварский, но как погрязший в грехах и заблуждениях и по сути не было бы большим преувеличением сказать, что границы России очерчивали в ее представлении почти весь цивилизованный мир, то есть мир сохранивший благочестие и неподдающийся власти дьявола. Чем собственно была в этом смысле империя? Это инструмент ограждения православного и потенциально-православного пространства и механизм поддержания внутри него определенной дисциплины, как бы в очень ослабленном виде - порядка внутри монастыря. И это, собственно, не столько инструмент экспансии, сколько своего рода оборонительный инструмент, призванный закреплять то, что было достигнуто иным путем, защищать от внешних посягательств и внутренних нестроений. Однако задачей государство было также и расширение зоны потенциального Православия, хотя вплоть до XVIII в. Россия не знала миссии как целенаправленной государственной деятельности (как не знала ее и Византия). Задачей государства было устанавливать границы Православного царства, а обращать туземное население в Православие - это дело Промысла Божьего. Примат религиозных мотивов над национальными и прагматическими обнаруживался в российской политике (прежде всего ее политике в южном направлении: Балканы - Афон - Константинополь - Святая Земля - Эфиопия) вплоть до начала ХХ в, о чем у нас пойдет речь в следующей главе. Особенно отчетливо конфликт между религиозными (или религиозно-государственнными) началами и началами национальными проявил себя в ходе Балканской войны. Публицистика воспевала войну за освобождение единокровных славян и национальную идею, а идеологи православной империи пытались оспорить национальную идею, да и народ национальной идеи не понимал вовсе, продолжал воевать за свою веру, по-своему истолковывая сложные политические игры. Апелляция к единству кровному, племенному остается для крестьян пустым звуком. А.Н.Энгельгардт в «Письмах из деревни» писал, что, по мнению крестьян, «вся загвоздка в англичанке. Чтобы вышло что-нибудь, нужно соединиться с англичанкой, а чтобы соединиться, нужно ее в свою веру перевести. Не удастся же перевести в свою веру англичанку – война»100. Итак, Балканская война – это война за веру, но война с Англией, у которой Турция только марионетка. Россия сложилась как государство в эпоху, когда мир уже был поделен между так называемыми «мировыми религиями» и собственно активная миссия могла быть направлена только на те народы, которые оставались еще языческими. Можно было бы ожидать, что только эти территории и представляют для России реальный интерес. Однако специфический универсализм Российской империи выразился в том, что ее границы рассекали мусульманский, буддийский, католический и протестантский миры – регионы с разными вероисповеданиями, на общих основаниях входили в состав империи. Последняя как бы втянула в себя все разнообразие и все религиозные противоречия мира, стремясь «отыграть» их и победить внутри самой себя. И если гражданство Византии в значительной степени зависело от православной веры, то в России, где Православие занимало не менее значительное место в государственной идеологии, гражданство и все связанные с ним права давались по факту проживания внутри границ империи как бы в преддверии обращения подданных в Православие. Соответственно, от подданных, прежде всего, требовалось приобретение всех гражданских добродетелей в надежде на то, что обращение произойдет со временем, хотя бы лет через сто101. Дело предоставлялось скорее Божьему Промыслу, чем человеческим усилиям. Интересно отметить, что главным недостатком этой политики было в том, что «русские» мусульмане рассматривались именно в контексте внутренних отношений Российской империи, почему и предполагалось, что они привыкнут к новым условиям, сойдутся с русским православным населением и в конце концов пожелают слиться с ним, и вовсе игнорировалось, что мусульмане остаются частью исламского мира, с которым при любых обстоятельствах они будут чувствовать свое единство и стремиться поддерживать отношения. Для русских психологически государственная граница как бы отсекала завоеванные регионы от остального мира, ставила непроницаемый барьер. Если Советский Союз ставил между собой и внешним миром «железный занавес», то Российская империя его не ставила, поскольку психологически наличествовало впечатление, что он возникал как бы сам собой, по факту картографических изменений. Российская империя не имела идеологии, которая отражала бы изменившееся положение дел. Импилицитно оставалась актуальной Византийская имперская идеологема, постольку поскольку признавался факт «переноса империи». В XVI - XVII вв. идея «Translatio Imperii» имела свою более-менее адекватную форму выражения в виде очень популярных в то время легенды о «Белом клобуке» и «Сказании о князьях Владимирских». В XIX в., когда подавляющее большинство русской образованной публики мыслило или пыталось мыслить в европейских категориях, для выражения имперский идеологии Византии и идеи «переноса империи» трудно было найти подходящие слова или образы, но это не означало, что эта идеология потеряла свою актуальность. Вопрос имперской идеологии (в отличие от идеологии самодержавия) в России не обсуждался. Но сохранение и в XIX в. важнейших принципов имперского действия, унаследованных от Византии, указывает на то, что имплицитно проявлял себя взгляд на империю как на икону Царствия Божия, как на государство имеющее мистическое основание, а потому являющееся уникальным, а не одним из многих государств мира. Что касается императорской власти, то можно согласиться с мнением Л.Тихомирова: «У нас не столько подражали действительной Византии, сколько идеализировали ее, и в общей сложности создавали монархическую власть в гораздо более чистой и более выдержанной форме, нежели в самой Византии"102. Усиление монаршей власти имело, однако, то следствие, что в России не установилась та «симфония» власти императора и патриарха, которая, по крайней мере, временами достигалась в Византии. В отличие от Византии, царь не имел права голоса в догматических вопросах. Представления же об «имитации» царем Божественной власти были развиты в России едва ли не более интенсивно, чем в Византии. Однако, как и в Византии, эта идеология оставляла принципиальную возможность цареубийства. Причем следует заметить, что если в Византии, с ее частыми государственными переворотами и слабостью системы правильного престолонаследия, эта возможность убийства неправославного императора воспринималась как вполне законная (как об этом писал Константин Бaгрянородный), то в России, с ее идеальной монархией, эта идея существовала как бы в подполье, принимала извращенные формы, выражала себя в постоянных сомнениях народа в легитимности того или иного из правящих императоров и перманентно вспыхивающих по этой причине бунтах, а в конце концов - в убийстве Николая II, может быть самого православного за всю историю России императора. Что касается в целом государственного строя России до петровских реформ, то часто указывают на то, что он сложился под влиянием Золотой Орды. Этот взгляд не представляется вполне корректным, так многое в государственной идеологии и государственной структуре России, имевшее восточное происхождение, могло быть воспринято от Византии, которая являлась вполне восточной империей в смысле своего государствоцентризма. Во всяком случае византийский дух не был препятствием к заимствованию у Золотой Орды отдельных (хотя и многочисленных) элементов государственной структуры. Они вполне вписывались в ту идеологему империи, которую Византия принесла на Русь. Однако русские проигнорировали доставшееся Византии по наследству римское право. Но если когда-то само это право было основой для имперского универсализма, содержанием центрального принципа империи, то с течением времени оно превратилось в декоративный атрибут и в конце концов отпало. Однако само совмещение принципов культурного универсализма и политического изоляционизма впервые в полной мере воплотившееся в Древнем Риме оставалось полностью актуальным в России вплоть до большевистского переворота, а если рассматривать его с чисто формальной стороны, то и в течении последующих десятилетий. Мы проследили преемственность имперской системы и имперских доминант, исходя только из одной составляющей имперского комплекса - центрального принципа империи. Народам этих трех – Римской, Византийской, Российской – империй были свойственны отличные друг от друга модели колонизации, освоения пространства, восприятия иноэтнического населения. Эти империи существовали в различные эпохи, в различном политическом и культурном окружении. Однако их имперские доминанты во многом оставались схожими. Это означает то, что народ может воспринимать имперскую систему лишь минимальным образом адаптируя ее к своим этнопсихологическим особенностям и условиям существования. Скорее он сам приспосабливается к этой системе. Эта система не легкая ноша для него, это жесткие рамки, в которые он сам себя (и других) ставит. Изучение истории империи невозможно без учета того, что каждый ее эпизод - это пример реализации (более или менее удачной) центрального принципа империи в любых конкретных обстоятельствах. С некоторой осторожностью можно утверждать, что имперская система во многих своих аспектах не зависит от этнической и психологической специфики. Индивидуальным является способ усвоения имперских доминант и пути их реализации. Последние связаны, в частности, с моделями народной колонизации, особенностями восприятия и освоения территории. Способ усвоения имперских доминант, психология их восприятия и интериоризации также, безусловно, связаны с особенностями народа, их принимающего. Тем не менее, центральный принцип империи является автономной составляющей имперского комплекса, он определяет каркас здания империи – народная жизнь встраивается в него, подстраивается к нему. Многие из исходных парадигм, свойственных Римской империи, в тех или иных, в более или менее модифицированных формах, проявляли себя и в Российской империи (а если полностью отвлечься от содержания этих форм, то и в Советской империи). Но наследницей Древнего Рима была не только Византии, но и Священная Римская империя, в значительной мере определившая имперское сознание народов европейских стран в Средние века — и, насколько мы берем на себя ответственность утверждать, исходя из нашего опыта изучения империализма XIX века, — в определенной мере и в новейшее время. Глава 3. Идеология и геополитическое действие (вектор русской культурной экспансии: Балканы - Константинополь - Палестина - Эфиопия) Посмотрим, как Византийская парадигма выражалась во внешней политике Российской империи. Когда русские войска стояли в 1878 году в Сан-Стефано, у стен Константинополя, в высших правительственных кругах царило замешательство. Взвешивались все аргументы за и против штурма, политики при дворе искали самое разумное и рациональное решение. На одной чаше весов лежала возможность столкновения с Англией, флот которой вошел в Мраморное море, на другой –- фактическая обреченность на успех операции – Стамбул не мог оказать серьезного сопротивления. После бурных споров, сомнений, советов и размышлений Александр II совершает самый иррациональный поступок, какой только можно себе представить. Он отправляет в ставку главнокомандующего сразу две депеши: одну с приказом штурмовать турецкую столицу, другую с приказом не штурмовать. Вскоре следует поспешный отвод войск от Константинополя - подальше от соблазна. Нет ни одного другого направления в русской политике XIX века, где столь явно проявлялись бы подобные колебания, алогичности, противоречия, как вдоль геополитического вектора, идущего от Москвы на юг через Балканы, Константинополь, Палестину, Эфиопию. Примером тому – крупная ссора с Болгарией, после кровопролитной войны за нее, ссора, которую легко можно было предвидеть и, может быть, избежать, но которую просто не хотели предвидеть. Или Крымская война, где спор о покровительстве над Святыми Местами вовсе не был лишь эвфемизмом, призванным скрыть какие-то другие, более низменные причины. Или наша попытка установить абсолютно бескорыстную дружбу с Эфиопией, страной которая всеми другими державами рассматривалась исключительно как объект для колонизации. Никаких подобных «сантиментов» на иных направлениях русская политика не знала. То, что данный геостратегический вектор имел для русской политики особое идеальное наполнение - очевидно. Не видеть этого может только тот, кто смотрит на империю исключительно как на политэкономическое явление. Таковой не была ни одна империя. Свое глубокое идеальное основание имела Британская империя, основание, не имевшее отношения к позднейшей идеологии империализма, а сложившееся в XV веке и имевшее религиозное происхождение, о чем мы будем говорить в последующих главах. Свое идеальное основание имела и империя Французская, и несмотря на внешнюю схожесть Британской и Французской империй конца XIX века каждая из них была своим особым миром, принципиально отличающимся один от другого. И конечно, своим особым миром была империя Российская. |
Похожие:
 | Истоки и современное содержание уголовной политики в области здравоохранения: актуальные вопросы теории и практики | | Мацкевич В. В. Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР. — М.: Ооо «тид «Русское слово — pc», 2006. — 104... |
| Федеративная Республика существует уже более 60 лет – абсолютный рекорд в истории Германии после 1871 года. Чем же объясняется взлет... | | «Глава администрации муниципального образования» из соглашения исключаются, если подписывает глава администрации муниципального образования,... |
| Однако следует заметить, что глава 23 Налогового кодекса Российской Федерации «Налог на доходы физических лиц» содержит не только... | | Принципы построения и основные возможности программы «инфин-бухгалтерия» 11 |
| Макрос государственности глава “империя не умирает. Она передается” Глава потенциал русской цивилизации | | Краткое содержание дипломной работы: Ведение. Глава Правовое регулирование прав ребенка. Глава 2 Защита прав ребенка в семейных правоотношениях.... |
| Квариумом? А вот почитай, что тут про вас написано!" Сегодня я пытаюсь восполнить образовавшуюся в отделе анекдотов недостачу, отчего... | | Даже тот, кто может сказать: «Рынок – это я», не может быть выше закона и правил, которые его регулируют. Можно прилагать все усилия,... |