ЛИТЕРАТУРА
Б. Нанаева. // ЛАМ. 2005. № 4. С. 33.
М. Бетильмурзаева. // Вайнах. 2005. №7. С. 59.
Л. Абдулаев. // Вайнах. 2005. №8. С. 57.
Изложение начал мусульманского законоведения. С-Петербург, 1849.
Уциева Л.А., Али-А-Шахри А-Мохьмад. Нохчийн-Iаьрбийн лугIат. Аравия, 1412 г.х.
Жидков О.А., Крашенинникова Н.А. История государства и права зарубежных стран. М., 2002.
Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2002.
Храпанюк В.Н. Теория государства и права. М., 2002.
Полный сборник кодексов Российской Федерации. М., 2001.
А.Т. Карасаев, А.Г. Мациев. Русско-чеченский словарь. М., 1978.
Л. У. Курбанова ВЛИЯНИЕ КУЛЬТУРЫ НА КОНСТРУИРОВАНИЕ
ГЕНДЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
Конструирование социальной роли пола мужчины и женщины происходит под воздействием социализации, ситуационных ограничений, обусловленных структурой общества. Значительное звено в этой структуре составляет формирование самим человеком собственной индивидуальности. Эти категории нельзя рассматривать в отрыве от процессов, происходящих в культуре. Отношение мужчины и женщины друг к другу, к обществу, к своим ролям и к самим себе есть важнейшие элементы, составляющие каркас культуры.
Определение и установка правил в социальной природе мужчины и женщины диктуются историческими, политическими, психологическими, социальными традициями социума, но культурная традиция во многом определяет акцент данных отношений. В нынешних реалиях, когда общественная наука бьет тревогу о кризисе духовной культуры, вопрос о ее влиянии на конструирование гендерной идентичности, приобретает особенно поблемное звучание.
Социализирующая роль культуры – многоаспектная проблема и не может быть всесторонне рассмотренна в рамках одной статьи. Поэтому мы выделили для анализа один вопрос: культурный символизм социального образа мужчины и женщины и его реальная идентификация.
Исследователь гендерной проблемы психолог и феминистский философ Корнельского университета Сандра Липсиц Бем издала в 1993 г. монографию «Линзы гендера», признанную лучшей книгой года по психологии пола.
В своей теории Бем считает, что между реальным миром и нами стоит разработанная в культуре система познания, чтобы люди, как в кривом зеркале, видели то, что предлагает нам видеть система патриархата, как система, господствующая в основных цивилизационных эпохах.
Согласно этой системе мужчины и женщины противоположны друг другу. Значит, самих мужчин и женщин в собственной половой группе объединяет нечто монолитное и единое. Это «нечто» состоит из того набора характеристик, приписываемых культурой мужчине или женщине.
Сандра Бем показывает, что в системе познания искусственно приписываются половые признаки огромному количеству явлений. Хотя у смелости нет мужских признаков, тем не менее, это качество называется и признается мужским. Почему огромное количество «не смелых» поступков мужчин (насилие над слабым, безответственность при принятии судьбоносных для своей родины решений, предательство, повлекшее за собой гибель людей или разорение страны) не замечается нами и расценивается как нетипичное для мужчин? В соответствии с теорией Бем, человеческое восприятие селективно, оно отбирает то, что укладывается в привычную схему полярного восприятия мужчин и женщин, и оставляет без критического рассмотрения то, что чрезвычайно распространено в реальности, но никак не вписывается в рамки сконструированного культурой восприятия. (1) Другими словами, наше восприятие уже настроено на то, что мужчина – смелый, решительный, сдержанный, немногословный, женщина – робкая, нерешительная, импульсивная, болтливая. Но жизнь показывает, какой широкий диапазон вариаций этих характеристик встречается в рамках одного пола.
Сандра Бем подвергает критике саму идею приписывать людским качествам и поведению маркеры мужского или женского. Коль скоро пол нам дан от рождения, а моральная, этическая нагрузка, соответствующая полу в данной культурной среде, привносится в ходе воспитания и социализации, то что включать в понятие «настоящий мужчина» или «настоящая женщина» – это свободный выбор каждого индивида.
Многие исследователи считают, что за последнее время произошли большие изменения в освобождении мужчин и женщин от прессинга жестких гендерных привязок к тому или иному полу. Например, Силласте Г. Г. считает, что одна из важных тенденций российского общества - его неуклонная феминизация.(2) И в этой ситуации важно спрогнозировать, какие возможные социальные последствия несет в себе феминизация общества? Приведем один пример: средняя продолжительность жизни в Чеченской Республике по некоторым данным у мужчин составляет -66,6%., у женщин – 72,1%.(3) Это ниже данных даже в целом по России, где демографическая проблема стала рассматриваться наряду с задачами национальной безопасности. Причиной низкого порога жизни как в России, так и у нас в республике, наряду с социальными, экономическими проблемами, можно рассматривать и культурные стереотипы о гендерных ролях в обществе. Общественные гендерные стереотипы, составляющие в основе своей поведенческие практики – явление более консервативное, чем смена экономических режимов в обществе. Поэтому гендерный стереотип, что мужчина должен быть защитником семьи, родных и близких в минуты опасности, мужчина должен хорошо зарабатывать и быть кормильцем семьи- эти стереотипы по многим объективным и субъективным причинам часто могут оставаться нереализованными. Мужчина продолжает чувствовать себя и защитником, и кормильцем семьи, хотя часто в реальности уже им и не являясь. Ответственность за свою гендерную роль очень часто толкает его на крайние поступки в желании защитить семью, в поисках хоть какого-нибудь заработка для семьи. Только в своей привычной «социально-родовой скорлупе» он чувствует себя психологически защищенным. В противном случае он испытывает психологический стресс. Мужчина переживает собственную нереализованность болезненнее, чем женщина. Женщина по природе часто готова занять мужские социальные роли, если не смогла реализовать себя в своей гендерной природе (иметь семью, детей и т. д.), мужчина практически не может свою роль поменять на женскую, во-первых, она социально, психологически для него ущербна, общество от него ждет «мужских» поступков, которые уже по природе более значимы и выше оцениваемы обществом, чем женские. Уровень социальных притязаний у мужчины значительно выше, чем у женщины, поэтому индикатором его социально-психологического самочувствия всегда является степень социальной востребованности обществом. Поэтому психологические стрессы он испытывает значительнее, чем женщина, отсюда расхожее мнение, что женщина более «живуча», хотя в культурном символизме она утвердилась как «слабая» и «беззащитная».
Процесс воспитания мужчину мужчиной, а женщину женщиной многие исследователи относят скорее к культуре, которая преломляется через общественные отношения. «Первоначально… культурные приемы и средства формируются в совместной деятельности людей, а затем становятся также индивидуальными психологическими средствами управления поведением.(4) Так, Выготский попытался найти закономерность формирования психики, через социализацию личности в культуре.(5) Но Бем в этом вопросе еще конкретнее, она считает, что психологические различия, между полами имеют культурное происхождение. Женщина и мужчина сами по себе не могут быть ни нежными, ни мужественными, а эти черты исторически фиксированы в культуре и в процессе социализации воспринимаются каждым из них согласно установкам данной культуры. (6) Поэтому рассматривая поведение мужчин и женщин в процессе истории, мы можем утверждать, что оно было неоднозначным.
Воспроизводству мужской власти в обществе способствует и принимает в этом процессе участие культурная трансформация женского и мужского в маскулинное и фемининное. Другими словами, живучесть института власти мужчин зависит от формирования мужчин и женщин, чьи личности, созданные гендером, отображают разные и неравные роли, отведенные им в структуре общества. (7) Например, ролевая функция воспитания детей в традиционных обществах, таких, как чеченское, отводится женщине, но поведенческие установки самой женщины диктуются всегда мужчиной. Ей изначально не делегируется самостоятельность в выборе той или иной модели поведения, это прерогатива мужчины. Предметом регламентации становится все: от внешнего вида (косынки, длины юбки, прически и т.д.) до ее «женской территории», которую так же обозначает он, мужчина. Но воспитательные функции детей маскулинное общество ей «доверяет». Таким образом, на поверхности противоречие ее роли в семье и в обществе. Ей доверяется одна из важнейших общественных функций – воспитание детей, тогда как саму себя ей мужчина не доверяет ни в каком возрасте, уже на том простом основании, что она женщина. Противоречие это или тут можно проследить внутреннюю логику культурных символов?
Может показаться, что личность, созданная гендером – это статичный набор мужских и женских черт, сформированных в процессе приобщения к культуре, то есть это, скорее, конечный продукт, чем психологический процесс. Однако личность, созданная гендером – это одновременно и продукт, и процесс. Это и индивидуальный набор маскулинных или фемининных черт, и способ создания реальности. Поэтому часто в реальности мы встречаем женщин и мужчин с не характерными для их социальных ролевых функций чертами (трусливый мужчина, немногословная женщина).
Набор маскулинных или фемининных черт, образующий подобную личность, долгое время рассматривался в значении двух важных, дополняющих друг друга, способов человеческого функционирования. Разные теоретики давали этим моделям разные названия. Согласно Толкотту Парсонсу, маскулинность ассоциируется с «инструментальной» ориентацией, опорой на познавательные процессы в выборе работы или решении проблем; в то время как фемининность ассоциируется с «экспрессивной» ориентацией, эмоциональной заботой о благополучии других и свидетельствует о гармоничных отношениях в группе, семье, в отношениях между детьми и членами семьи.(8) Например, Ю. Рюрик считает, что по своему социальному ряду мужчина открыватель земель, а женщина их осваиватель,(9) что маскулинность ассоциируется с функцией «быть агентом действий», а фемининность связана с озабоченностью отношениями между собой и другими. Именно благодаря данному обстоятельству женщины лучше разбираются в отношениях между людьми, чем мужчины.
Совершенно новый взгляд на проблему использования гендерной идентичности представляют исследования, посвященные анализу проблемы "Нация и гендер".
Идеологические традиции использования гендерного дискурса в военной пропаганде уходят вглубь веков. Перспективной представляется проблема анализа механизмов и функций включения гендерных образов, символов, метафор в дискурс военной пропаганды. Богатство идеологических акцентов гендерной идентичности, использованных в СМИ, особенно в период первой военной кампании (1995-06г.г.) в Чеченской Республике, не оставляет сомнения в актуальности данной проблемы. Не углубляясь в рассуждения по обозначенной проблеме, хотелось бы высказать несколько соображений, лежащих на поверхности вопроса «военная пропаганда и гендерная идентичность». Основной теоретический посыл заключается в следующем – военный, гендерный и национальный дискурсы существуют не изолированно друг от друга; они формируют, поддерживают и корректируют друг друга. В работах последнего десятилетия отмечается, насколько значима роль гендерного дискурса в функционировании национальной идентичности. (10) Идеи территории, границ, национального сообщества, государства, гражданства, подданных облекаются в образы "матери", "сыновей", "братьев" и т.д. Подобное обращение к гендерному акценту необходимо для легитимации нации, которая, во-первых, невозможна без убежденности в "вечности" национальной общности, ее укорененности в сакральном; та ассоциация, которая подсознательно содержится в природе отношений между полами, переносится и на отношение к нации («Сан дайн – мохк», «Сан хIоме нана – латта»). Во-вторых, сама идея национального сообщества выражает отношения родства; аналогия с семьей – тот элемент национального дискурса, который во многом определяет ценностную систему национальной мифологии, ее символы. В свою очередь, национальный и межнациональный дискурсы являются тем пространством, в котором создаются образцы мужественности и женственности.
Война невозможна без использования гендерной идентичности как мужчин, так и женщин. Ее привлекательность связана с тем значением, которое имеет гендерный компонент в структуре идентичности индивида.
Согласно, так называемой, капиллярной теории власти, власть осуществляется не только через прямое насилие, но также через гендерную идентичность. (11) Скрытая логика, лежащая в основе концепции военной пропаганды, может быть представлена в виде следующих, до боли знакомых нам по событиям вчерашней реальности, сюжетов: "Если ты настоящий мужчина, то ты должен взять в руки оружие и выйти на войну, защитить свой дом, мать, сестер, детей…». Апелляция к гендерной идентичности индивида представляет собой тот элемент дискурса военной пропаганды, который устанавливает взаимосвязь между отношением к войне, с одной стороны, и определенными моделями маскулинности и феминности, с другой. В практиках «мобилизации» военной пропаганды быть "настоящим мужчиной" означает быть воином; все же прочие стороны маскулинности определяются как нечто второстепенное, маргинальное к мужествености. "Маскулинность и мужество" – это первый сюжет мобилизационного дискурса пропаганды, то есть, если ты не пошел на войну, ты не можешь называться мужчиной. Идентификация мужественности с участием в войне, – это один из основных рычагов психологического и пропагандистского давления, активно использованный идеологами «суверенитета» в военном конфликте на территории Чеченской Республики.
Что делают в это время женщины, точнее, символические женщины? Они борются за мир. Здесь уместно привести несколько парадоксальную, на первый взгляд, мысль о том, что, когда женщины борются за мир, они работают на войну. (12) Ход рассуждений пропагандистского дискурса в этом случае приблизительно следующий: если ты женщина, то ты борешься за мир; если ты борешься за мир, то ты не мужчина; если ты мужчина, то ты за войну, за жесткость и т.д. Таким образом, маркировка миролюбия как женского (то есть, не-мужского) начала еще больше гендерно дифференцирует войну и мир; антивоенная пропаганда женского миролюбия укрепляет позиции сторонников войны.
Несмотря на столь определенную маркировку войны как маскулинного и мира как феминного, женские роли на войне многообразны, и война так же не возможна без символических женщин, как не существует она и без символических мужчин. Мы постараемся, привести существующие типологии женских ролей в культурных сценариях войны, сконструировать несколько моделей:
Модель 1 – матери, жены, сестры, возлюбленные благословляют мужчин, легитимируя тем самым их участие в войне, хотя сами борются за мир.
Модель 2 – они выступают в качестве некой награды, которую получают настоящие мужчины (к герою возлюбленная благосклонна, ему посвящаются песни и т.д.).
Модель 3 – лучшие женщины любят тех, кто хорошо воюет, выдавая тем самым мужчинам своеобразный сертификат подлинной мужественности.
Модель 4 – женщины ставят под сомнение маскулинность тех мужчин, которые не принимают участие в войне или ведут себя недостойно.
Апелляция к мужской идентичности и использование ее в военной пропаганде – это традиция символизма в культуре всех народов. Военная история нации – это очень часто летопись войны и гендерный дискурс присутствует в духовной культуре народа в сказаниях и легендах и в эпосе, и фольклоре. Например, такие символы, как воинское братство, сестра, скорбящая по безвременно погибшему брату на поле брани, возлюбленная, ожидающая своего героя с войны и т.д., широко представлены и в героико – эпических произведениях чеченцев «Илли». (13)
Чем романтичнее и рафинированнее образ, тем больше он имеет шансы быть воспроизведен в гендерной идентификации. Но в формировании гендера никогда не участвуют одни только культурные и психологические факторы; в этом же направлении всегда действуют структурные или ситуационные влияния как в семье, так и в обществе. Поэтому мы встречаем в сегодняшней реальности мужчин с явным гендерным набором женских характеристик и женщин совсем не с женскими ролевыми конструктами (женщина – кормилец семьи, женщина – руководитель, женщина – военный и т.д.)
Но какой бы силой влияния ни обладали гендерные типы, внутренне усвоенные личностью, было бы неправильным думать, что разные и неравные мужские и женские способы бытия и стили поведения формируются только лишь за счет самовосприятия и самооценки. Стили жизнедеятельности женщин и мужчин, столь непохожие, синхронно формируются собственно гендерной и гендерно-поляризующей культурной социальной традицией, вследствие чего продолжается в течение жизни их непохожее и неравное позиционирование в социальной структуре.
Итак, гендерная личность, как и гендерная культура, обладает готовностью подвергать процедуре классификации на основе гендера каждую разнородную совокупность человеческих отношений и возможностей. А потому, гендерная личность – это нечто большее, чем индивидуальная совокупность мужских или женских черт.
Таким образом, культурная символика поведенческих гендерных образцов намного ýже реального практического поведения мужчины и женщины. Гендерные женщины и мужчины наполовину ограничивают свой потенциал именно потому, что неосознанно воспринимают социальную реальность через призму гендерной классификации. Они не могут поступать согласно своему личностному восприятию мира, это восприятие ограниченно культурными конструктами, которым он и она должны следовать. И вопрос: следовать ли строго культурному гендерному символу, регламентированному обществом, или расширить диапазон поведенческих практик согласно внутреннему восприятию мира, стоит перед каждым индивидом независимо от пола.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Бем С. Л. Линзы гендера. Трансформация взглядов на проблему полов. М., 2004. С. 25.
2. Силласте Г. Г. Гендерная социология: состояния, противоречия, перспективы // Социол. исслед. 2004. № 9. С. 77.
3. Дальсаев М. А. Нам нужен системный подход в развитии здравоохранения // ЛАМ. 2005. № 2.
Научно-практическое издание
ВЕСТНИК
Института проблем образования
Министерства образования и науки
Чеченской Республики
Выпуск 5
Редактор Р.А.Абдулкадырова
Художественный редактор Ж.А.Шогенова
Технический редактор Н.И. Попова
Компьютерный набор Т.И. Михтеева
Корректор Я.У. Эсхаджиев
ISBN - 5-98108-010-8
Сдано в набор 07.11.2006. Подписано в печать 05.12.2006.
Формат 70х100 1/16. Бумага офсетная №1. Гарнитура Таймс.
Усл. печ. л. 16,11. Уч.-изд. л. 17,04. Тираж 500 экз. Заказ № 10.
Издательство «Абат»
Института проблем образования
Министерства образования и науки
Чеченской Республики
_________________________
364037, г. Грозный, ул. Киевская, 9а-39
Тел./факс: (8712) 22-28-47
Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии ООО «Полиграф-сервис»
361045, КБР, г. Прохладный, ул. Остапенко, 14
Тел.: (86631) 2-47-48
|
