Программа «500 дней». Упущенный шанс солженицын: «как нам обустроить россию?»
Скачать 7.82 Mb.
|
На Вильнюс идут танки! Около половины второго ночи происходит какое-то движение, в приемной оказывается людей больше, чем обычно. Общий разговор, какой-то тревожный. Говорят по-литовски, однако из обрывков русских и английских фраз, сказанных кому-то по телефону, я узнаю: что-то происходит на шоссе Каунас − Вильнюс. Через некоторое время ко мне подходит Ядвига: − Я сожалею, что мы так долго заставили вас ждать, но, по-видимому, председатель не сможет вас принять. Дело в том, что со стороны Каунаса к Вильнюсу приближаются танки. − Как танки?! − меня аж подбрасывает на диване. Дремоту как рукой сняло. − Да, танки, очень много танков. Жители звонят и сообщают. Кто-то подсчитал даже, что их более восьмидесяти. Неужели опять танки? Меня охватывает ужас. − Не надо было этого делать! − невольно вырывается у меня. − Что делать? − не понимает Ядвига. − Того, что вы сделали 11 марта. Ведь вы же и так шли к тому, чего вы хотите, − к экономической, политической независимости! Зачем надо было форсировать события? − Но ведь кто-то должен начать! Сколько можно терпеть все это! Ядвига плачет. Один из ребят принимается задвигать в приемной гардины с обеих сторон. На всякий случай. Светомаскировка. Я отправляюсь бродить по этажам. Весть о танках уже облетела все здание. Повсюду группы журналистов, сотрудников Верховного Совета. Обсуждают. Никакой паники. Все с усталым любопытством ждут развязки. Из темноты на площадь перед зданием вылетают «Жигули» и мчатся прямо к дверям. Из них, не погасив фары, не выключив двигатель, выскакивает какой-то парень, пулей проносится мимо ошалевших милиционеров и, прыгая через несколько ступенек, взлетает на третий этаж. Здесь, картинно дурачась, бухается навзничь прямо перед кабинетом Ландсбергиса. Точно древнегреческий бегун, принесший дурную весть. Отдышавшись, он садится на паласном полу по-турецки и, хлопнув по нему ладонями, произносит одно слово: − Танки! Он думает, что он первый, кто предупредил об опасности. В два двадцать пять Ландсбергис вышел из кабинета. − Что, положение осложнилось? − спросил я его. − Да… − отвечал он нехотя. − Видите, мы бы просто потеряли время, если бы стали беседовать с вами. Если меня арестуют, кто станет печатать все это? Кому надо печатать арестанта? − Вы не пытались связаться с Горбачевым? − Нет… − он пожал плечами неопределенно. Звонить Горбачеву не хочет никто В половине третьего ночи Ландсбергис поднялся на трибуну Верховного Совета (парламент продолжал заседать − премьер Казимера Прунскене представляла кандидатов в министры). Он сообщил депутатам, что к городу приближается колонна танков. Намерения их неизвестны. Никакой информации у него нет. Он неоднократно просил военное руководство сообщать ему обо всех передвижениях войск по территории республики, но это по-прежнему не делается, несмотря на все заверения, что Верховный Совет будут ставить в известность. Голосованием Верховный Совет принимает решение: если «в результате определенных насильственных шагов» он будет «ущемлен в правах действовать и свободно выражать волю народа», − в таком случае он наделяет представителя независимой Литовской Республики в Вашингтоне и при Святом Престоле г-на Стасиса Лозорайтиса чрезвычайными полномочиями по представительству восстановленной Литовской Республики. Возможно, вспомнив про мой вопрос, Ландсбергис спрашивает депутатов, следует ли позвонить Горбачеву. Точно один человек усмехнулся и безнадежно-презрительно махнул рукой: чего звонить… − такова была общая реакция зала. Все убеждены: Горбачев и так все знает, без него ни один танк не сдвинется с места. Депутаты повставали с мест. Возникла атмосфера какого-то нервного, озорного веселья. Кто-то пустил бумажного голубя (видимо, изготовленного из какого-то официального документа воскресшей и тут же вновь умерщвляемой независимой Литовской Республики)… Кто-то − еще одного… Кто-то присвистнул… Ощущение было, словно ты в студенческой аудитории, расслабившейся вдруг после какого-то необычайно важного и серьезного действа. Дали поиграть в демократию, а после отобрали игрушку. Телефоны в приемной продолжают звонить. Колонна приближается. Тридцать километров… Двадцать… Десять… Мимо журналистов проходит симпатичная Казимера Прунскене и, зная о своей святой обязанности держать прессу в курсе дела, объясняет, не дожидаясь вопросов: − Через пять минут мы будем иметь информацию, пошли ли танки в объезд города − в какой-то из гарнизонов − или пересекли черту города. Их очень много − от восьмидесяти до ста. Журналисты в основном англоязычные, но Прунскене говорит по-русски. Все понимают. − Танки остановились! − лицо Ядвиги светится счастьем. − Как остановились? − переспрашиваю. − Кто их остановил? − Милиция. − Что, они перекрыли дорогу? Поставили грузовики, автобусы? − Нет, они подали сигнал остановиться. Сейчас ведут переговоры. Святая наивность. Как будто можно остановить танки милицейским жезлом. После выясняется: при въезде в город остановились головные танки, чтобы подождать остальных − колонна растянулась на километры. Через несколько минут стало ясно: ни о каком объезде нет речи, танки направляются прямо сюда. Машинально я нащупал в кармане редакционное удостоверение и тут же мысленно рассмеялся своему жесту. Как будто не известно, как это бывает! Подходят танки, БТРы, БМП. Пятнистые ребята с автоматами просачиваются во все щели, рассыпаются по лестницам и этажам. Ты получаешь кулаком в зубы, прикладом по спине, сапогом − пониже, а уж после начинают разбираться, кто ты и что ты. − Мы бы хотели получить у вас консультацию, − подходит ко мне Ядвига. − Нужен ли вот этот знак в фамилии Лукьянов? Мы хотим послать ему телеграмму. Мягкий знак в середине лукьяновской фамилии нужен. Без него никак не обойтись. Я рад, что хоть этим могу им помочь. (Кто не знает, Анатолий Лукьянов в ту пору был председателем Верховного Совета СССР). Иностранные корреспонденты на своих ноутбуках торопились допечатать репортажи до строки: «И вот танки подошли к зданию парламента…» После все собрались на лестничной площадке-галерее третьего этажа и напряженно всматривались сквозь переднюю аквариумно-стеклянную стену здания в происходящее на затемненной площади перед ним. «Танки» проходят мимо Примерно без двадцати четыре я вышел на улицу. В воздухе уже висел сплошной моторный гул. Танки вот-вот должны были появиться. Вот показался головной, крутанулся на гусеницах и пошел прямо на меня, брызнув в глаза ярким светом фар-прожекторов. Машинально я отпрянул назад. После присмотрелся − обыкновенное такси. Воображение разыгралось. Плюнув всердцах, я пошел назад ко входу в здание. Между тем гул не ослабевал, хотя и не усиливался. Минут через десять я вышел снова. Гул стал значительно слабее. Навстречу бежали какие-то люди. Одного парня я ухватил за рукав: − В чем дело? Где они? − Они поехали в Северный городок, − отвечал он, запыхавшись, показывая рукой куда-то в темноту. Северный военный городок − основная база местного гарнизона на окраине Вильнюса. Слава Богу! Пронесло. − Ну что, опасность штурма миновала? − в шутку сказал я Казимере Прунскене, снова увидев ее на третьем этаже. − Да, миновала, но ничего хорошего нет, − отвечала она серьезно. − Вы считаете, что это была демонстрация силы? − А что же еще? И потом, что за манера − ездить по городу на танках! Они же оставляют следы, портят асфальт, − она потыкала пальцем вниз, в сторону своих красивых лакированных туфель. Сразу видно − хозяйственный работник. Премьер-министр. Об асфальте заботится. − Какой дурак считает нужным демонстрировать силу? − возразил оказавшийся тут же Артурас, помощник Ландсбергиса по связи с прессой. − Ясно же, что в военном отношении Литва не может противостоять Союзу. Что тут демонстрировать? Думаю, он не прав: силу демонстрируют и не сильному противнику, перед тем как ее применить. Наконец − последний телефонный звонок: все танки вошли на территорию гарнизона. Всеобщее расслабление. После говорили, что это были не танки, а «танкетки», легкие танки, «танки для перевозки десанта»… − БТРы, БМП? − спрашивал я. − Нет, это была гусеничная техника. Если судить по грохоту, так оно и было. После были получены более точные сведения: в ночь с 23 на 24 марта 1990 года через Вильнюс прошла колонна БМД (гусеничные боевые машины десанта) − полк воздушно-десантных войск. Таксист, отвозивший меня в гостиницу в шесть утра, показал мне маршрут, по которому прошла колонна неподалеку от здания Верховного Совета. В одном месте этот маршрут пролегал под мостом, что, без сомнения, усиливало грохот. …Четыре часа ночи. В приемной Ландсбергиса, где я упорно продолжаю сидеть, появляется долговязый парень, в рубашке, без пиджака, и говорит, обращаясь неизвестно к кому: − Я работаю в газете «Эспрессо». Моя газета начинает печататься через два часа. Мне нужен комментарий президента по поводу танков. Ядвига грудью загораживает вход в кабинет: − В данный момент председатель занят. Он работает. Он думает. − Она указывает пальцем себе на голову. − Он пишет ответ Горбачеву. Это очень важно. Ему нельзя мешать. − Но моя газета не может выйти без комментария президента! − как от физической боли, стонет корреспондент. Кто бы мог подумать еще месяц назад, что без нескольких слов литовского профессора-музыковеда, специалиста по Чюрлёнису, не сможет выйти одна из крупнейших газет Италии? − Возьмите комментарий у Прунскене, − советую я итальянскому коллеге. − Она тоже фигура, премьер-министр. Она более доступна. Вас не уволят… Его лицо мгновенно светлеет. − О-кей! − воодушевленно вскрикивает он и бросается вон из приемной. Продемонстрировали «железный кулак» Кто отдал приказ продемонстрировать Литве «железный кулак»? Не уверен, что Горбачев. Но он, надо полагать, и не был против. Если бы был, такое не могло бы случиться. Это его обычная манера в те мятежные годы − самому оставаться как бы в стороне, в тени, но и не препятствовать силовым попыткам остановить распад Союза. 25 февраля, за две недели до объявления («восстановления») Литвой независимости помощник Горбачева Анатолий Черняев записал в своем дневнике: «На Политбюро в силовом духе, с позиций «единой и неделимой» (так прямо Воротников, например, и произносит) обсуждался вопрос об отделении Литвы, о Союзном договоре. И Горбачев говорил в унисон с Лигачевым, Рыжковым, тем же Воротниковым. Словом, происходит отрыв от реальности, который грозит тем, что останется один аргумент − танки (вот он, «момент истины»! − О.М.) …У Горбачева, по моим последним наблюдениям, утрачено чувство управляемости процессом. Он, кажется, тоже «заблудился» (любимое его словечко) в том, что происходит, и начинает искать «простые решения» (тоже любимый его термин)». ------------------------- ЛИТВА УХОДИТ ПЕРВОЙ Если их не задавят, тогда и мы… Итак, формально распад СССР начался 11 марта 1990 года, когда Верховный Совет Литовской Советской Социалистической Республики принял Акт о восстановлении независимости Литвы. С ее независимостью покончили летом 1940 года, когда она мсчезла во чреве Советского Союза. Теперь другие республики выжидательно смотрели в сторону Вильнюса: сумеет ли он устоять под напором Москвы? То, что напор будет, и нешуточный, никто не сомневался. …24 марта 1990 года. Конец ночи − начало утра. Я продолжаю дежурить в приемной председателя Верховного Совета Литовской Республики (уже не Советской и не Социалистической). Ландсбергис вышел из кабинета где-то без двадцати пять, отдал Регине на перепечатку листок, исписанный мелким почерком, − ответ Горбачеву по поводу регистрации добровольцев, которые могли бы в случае необходимости принять участие в охране общественного порядка. Я тут же пристроился к нему: − Я думаю, мое время наконец наступило? Он кивнул мне с готовностью. Было примерно без двадцати пять. Думаю, немного еще найдется случаев, чтобы государственный деятель беседовал с журналистом в такую неурочную пору. − Я только что написал телеграмму Горбачеву, − сказал Ландсбергис, − никаких вооруженных формирований у нас нет; танкам, которые подъезжают к столице Литовской Республики, здесь делать нечего. Зачем столько танков? Им достаточно прислать сюда тридцать автоматчиков и они захватят здесь всё и вся. Мы ведь не будем оказывать сопротивления. Позже, к моменту январской бойни 1991 года, его точка зрения насчет сопротивления несколько изменится… «Мы все сделали правильно» Мы сели беседовать в его кабинете возле письменного стола. На свету бросилось в глаза его лицо бледно-серого цвета, опухшее от бессонницы. На вопросы он сразу же стал отвечать кратко и жестко. Вообще, когда имеешь с ним дело, поражает контраст между двумя его обликами − обликом мягкого, вежливого, воспитанного интеллигента, типичного профессора-гуманитария, я бы даже сказал профессора старого, классического типа, какие остались разве что в литературе, и жестким, железным, железобетонным обликом политика, возглавившего борьбу своего народа за свободу, борьбу, начатую в весьма неблагоприятных, если не сказать − безнадежных условиях. Именно такой мягкий интеллигент был передо мной все долгие часы, пока я ожидал приема у него, когда он все ходил и ходил мимо меня, и все извинялся, извинялся − и словами, и мимикой, и жестами. Второй же совершенно неожиданно предстал передо мной здесь, за дверями кабинета, когда я стал задавать ему вопросы. Эти вопросы − страницы четыре на машинке − я передал Ландсбергису еще днем. Речь в них шла главным образом о том, правильный ли путь они избрали двенадцать дней назад, 11 марта. Я совершенно искренне признавался, что у меня на этот счет имеются кое-какие сомнения − правильно ли это с ТАКТИЧЕСКОЙ точки зрения, правильный ли выбран момент для провозглашения независимости. Хотя само право литовского народа на независимость, конечно, бесспорно. Не знаю, успел ли он эти вопросы заранее просмотреть, но как только я прочитал по бумажке первый вопрос (где как раз и говорилось о моих сомнениях), я тут же почувствовал, что между нами возникла какая-то стена, появилась какая-то сила взаимного отталкивания. Доброжелательное до той поры лицо председателя сделалось непроницаемым, глаза − какими-то неприязненно стеклянными. На мой длинный вопрос о том, как все-таки он считает, правильно или неправильно они поступили, не испытывает ли и он по этому поводу сомнений (в конце концов всякому человеку свойственно сомневаться), он ответил коротко, одной фразой: − На мой взгляд, мы все сделали правильно. Я возразил, что, по-моему, они все-таки действуют в духе революционеров и бунтарей прошлых времен. Мне же кажется − и хорошо бы, чтобы это стало общим правилом, − что лучше идти путем эволюционным. В данном случае это путь переговоров, использование закона о выходе из Союза, над которым в ту пору завершалась работа. На это Ландсбергис отрезал, что данный закон их не касается: − Мы не являемся членами Союза. Мы не входили в Союз − мы были захвачены, аннексированы. И нам нечего впутываться в ложную ситуацию. Тем более, что этот закон предусматривает такие условия, что никому и никогда по этому закону не выйти из Союза. «Пусть Горбачев берет пример с де Голля» Я спросил Ландсбергиса, осознает ли он, что своими действиями загоняет Горбачева в угол. − Это не я − это товарищ Сталин его загнал, − был ответ. − Это товарищ Сталин поставил всю вашу страну в очень скверное положение. Мы же хотим помочь этой стране отмежеваться, освободиться от этого преступного наследия. Я разъяснил, что я имею в виду, говоря, что он и его соратники загоняют Горбачева в угол. Согласиться с отделением Литвы в том варианте, на котором настаивает новое литовское руководство, − значит согласиться с развалом государства: за Литвой немедленно последуют Эстония, Латвия, Грузия… В принципе можно себе представить, что через какое-то время, в соответствии с разработанной юридической процедурой какие-то республики либо вовсе отделятся, либо останутся в составе федерации или конфедерации. Но этот процесс, конечно, не должен быть хаотическим развалом страны. С этим, думаю, не согласится ни один руководитель уровня Горбачева. Поэтому он и вынужден действовать решительно и жестко. Я действительно тогда больше всего боялся, что в ситуации, возникшей после 11 марта, не только на территории Литвы, но и значительно больших пространствах Союза не сегодня − завтра заварится кровавая каша. Демонстративный ночной марш военный техники через Вильнюс был, конечно, более чем убедительным предупреждением о такой возможности. − Если вы считаете, что республики начнут отделяться одна от другой, − это ваше дело, − сказал Ландсбергис. − Лично я не знаю, как дальше дело будет. И почему у Горбачева тяжелое положение? Было ли тяжелое положение у английского правительства, когда надо было освободить колонии Британской империи? Было ли тяжелое положение у Франции, когда надо было освободить Индокитай, а особенно Алжир? Конечно, у генерала де Голля была сложная задача, но он оказался в силах ее решить. Почему бы Михаилу Горбачеву не попытаться решить ее в том же духе? Может быть, он не в силах? Что ж, тогда жаль. Дальше разговор пошел об интуиции в политике. Мой вопрос звучал так: − Не подсказывает ли вам ваша интуиция политика, что вы потерпите неудачу на том пути, на который встали? В тот момент в самом деле казалось, что попытка одной из республик вот так, лобовым способом, обрести независимость, вырваться из лап хоть и несколько ослабевшей, но все еще достаточно могучей советской империи, скорее всего, окажется безнадежной. Ответ Ландсбергиса опять-таки был выдержан в революционно-романтическом, жертвенно-романтическом духе (одна из статей, посвященных Ландсбергису, появившихся в те дни в зарубежной печати, называлась «Романтик, который хочет расщепить волос»): − Я не считаю, что это самое важное, − потерплю ли я или мои друзья неудачу. Как вам кажется, декабристы потерпели неудачу? − В каком-то смысле да. − Да. И что же − не надо было делать то, что сделали они? − Я спрашиваю не об этом − я спрашиваю, каков ваш прогноз. − Я не прогнозирую, удачен или неудачен будет исход. Я просто вижу, что мы идем правильным путем, в правильном направлении. Действуем по-человечески, по разуму, по совести. У нас силы нет. Такой, которая ценится здесь, на Востоке Европы. Может быть, и во всем мире. Но у нас есть сила, которая вовсе не ценится здесь, на Востоке, а кое-где в мире ценится. Это сила убеждения и правды. |
Похожие:
 | А. Солженицын родоначальник того нравственного разложения, той деградации общества, которые обрушились сейчас на Россию* |  | Себе новую, прекрасную жизнь, начать ею жить и стать счастливее. Как тратить время на то, что нравится, и получать за это деньги?... |
| Николаева Льва Трифоновича, члена правления тсж «Шанс», собственника квартиры №47, д. 2, А. Миттова бульвар, г. Чебоксары | | Страховщик – Общество с ограниченной ответственностью «Страховая компания «ресо-шанс» (ооо ск «ресо-шанс») юридическое лицо, созданное... |
| Если же сотрудница уходит по осн месту работы в декретный отпуск и не предоставляет нам документов, как нам с ней быть, или она обязана... | | Тсж «шанс», содержащиеся в егрюл, не связанные с внесением изменений в учредительные документы, произведённой ифнс по г. Чебоксары... |
| Объясните пожалуйста более подробно вашу идею. Пожалуйста заполните форму запроса, как можно подробнее и пришлите ее нам, это даст... | | |
| О конфискации тиража книги «фсб взрывает Россию». «Эхо Москвы» 13 января 2004 г | | Если Вы получаете деньги в страховой компании виновника, то в соответствии с законом страховая компания обязана осуществить выплату... |