Отечество нам царское село
Скачать 4.87 Mb.
|
ПРОВЕРКА НА ПРОЧНОСТЬЗамелькали дни, недели и месяцы, проведённые в училище. Время курсанта было так загружено и уплотнено, что ни о чём постороннем, не связанным со службой, некогда было даже подумать. Первые полтора-два месяца были полностью заняты тяжёлой физической работой. Уже на следующий день, после того, как батарея была укомплектована, началась заготовка дров для училища. Нас поднимали в шесть часов утра, без физзарядки, после недлительного туалета, ещё сонных, строем вели в столовую на завтрак; после чего сажали в грузовики и везли в морской порт, где уже ожидали баржи с дровами. Полутора метровые плахи мы извлекали из глубокого трюма и по шатким сходням несли на плечах на берег, к образующим очередь на погрузку машинам. Машины шли сплошным потоком – простои барж, видимо, стоили дорого. С нашим полудетским слабосилием никто не считался. Мы таскали и таскали эти расколотые вдоль тяжёлые брёвна и грузили, грузили, грузили. Никаких перекуров: уставших и замешкавшихся подбадривали командиры. Часовой перерыв делали на обед, когда из училища в специальных бачках-термосах нам привозили солдатский обед: жидкие щи, пшённую кашу и кусок хлеба. До принятия присяги мы находились на положении рядовых солдат с соответствующим денежным (тридцать рублей в месяц, примерно столько стоила бутылка водки) и продуктовым довольствием. Курсантская продовольственная норма приравнивалась к матросской. В ней было больше мяса и сахара, в завтрак добавлялся двадцатиграммовый кусочек масла, а в обед – компот из сухофруктов. Денежное довольствие курсанта составляло семьдесят пять, сто и сто пятьдесят рублей на первом, втором и третьем курсах соответственно. Для сопоставления скажу, что студенты ВУЗов получали стипендию триста-четыреста рублей в месяц. Уже в темноте на тех же грузовиках нас привозили в училище. Сразу после ужина разрешалось отдыхать, лёжа на койке - спать. Распорядок дня училища нами в те дни не соблюдался. После того, как дрова для отопления всех зданий училища были заготовлены: привезены и уложены в штабели на территории, нас - молодых курсантов стали использовать в качестве подсобных рабочих на стройках. Ленинград, сильно пострадавший во время Великой Отечественной войны, был ещё в руинах. Многие дома, выглядевшие внешне вполне благопристойно, представляли собой одни стены, с рухнувшими или сгоревшими перекрытиями и забитыми фанерой оконными проёмами. Кое-где в центре города эта фанера была даже раскрашена, чтобы создавалось впечатление наличия оконных рам. Нас – подсобников, утром развозили по разным стройкам наши командиры, передавали прорабам и определяли объём дневных работ, а в конце рабочего дня – собирали по всему городу. Обед из училища привозили только в том случае, если на объекте работало достаточно много курсантов, в противном случае - утром давали с собой сухой паёк: кусок хлеба и два-три кусочка сахара. В то время велись активно и восстановительные работы в училищном городке. Некоторые ДОСы (дома офицерского состава) уже были восстановлены, другие - ремонтировались. На этих работах в качестве чернорабочих использовались также курсанты. Это продолжалось в течение всего срока обучения. В расписании занятий взводов оставлялись окна для хозяйственных работ. Многие офицеры училища в те годы снимали углы или комнаты в ближайшей деревне и даже заводили своих коров, благо, их крестьянское происхождение позволяло это делать. Время было голодное! Народное хозяйство, разрушенное войной, ещё полностью не было восстановлено. Все понимали и не роптали, были уверены, что это временное явление: победили фашизм - победим и разруху! Голод мы - тогдашние курсанты, ощущали постоянно, особенно в первый год учёбы. Энергетические затраты явно превышали получаемые килокалории. При назначении наряда рабочих на кухню желающих было всегда предостаточно. В первый год обучения мы в считанные минуты поглощали в столовой свои порции в завтрак, обед и ужин, порции товарищей, уволенных в город, а так же всем отделением - приходившие изредка кому-либо продуктовые посылки, оставляя кое-что про запас под подушкой. Надо сказать, что держать в казарме продукты, как и личные носильные вещи, категорически запрещалось, и наши командиры бдительно следили за этим, проверяя периодически не только наши постели и тумбочки, но и чемоданы, и вещмешки, хранимые в каптёрке. При этом всё запрещённое к хранению безжалостно изымалось. Мы – дети войны, чьё детство и отрочество совпало с тяжелейшими для страны годами, ещё долго не могли избавиться от чувства голода. Оно жило в нас вместе с памятью о войне. Помню свой рабочий день в бригаде штукатуров, восстанавливавшей дом на Рузовской улице, у Витебского вокзала. Бригада - сплошь девичья. Штукатуры – вчерашние выпускницы ремесленного училища, деревенские, малообразованные девчонки, мои ровесницы. Мы с приятелем флиртуем с ними. Они, как малые дети, наивны, и заразительно хохочут при любой нашей не слишком остроумной шутке. Но и они, и мы понимаем, что наш флирт не будет иметь продолжения. Завтра нас бросят на другой объект, до принятия присяги не выпустят из стен училища, да и позже выпускать будут редко, тем паче в Ленинград. Флирт оканчивается ничем, оставив зарубку в памяти. В другой раз меня назначили на ремонт одного из домов, вмонтированных в крепостную стену нашего училищного городка. Я готовил раствор и в вёдрах носил его каменщикам, восстанавливавшим третий, разрушенный этаж. Их было несколько, а я один. Я не успевал всех их обеспечивать раствором: они простаивали и ругали начальство и меня. К концу дня я так устал, что еле передвигал ноги. После того рабочего дня я с трудом поднялся на следующее утро на физзарядку: всё тело ныло. Естественно, подобные случаи рождали невесёлые мысли: «Не пора ли бросить эту игру в солдатики? Ведь до призыва ещё целых два года!» До принятия присяги я мог свободно уйти из училища, что некоторые и делали. Удерживали от этого шага гордость и самолюбие. «Что, - скажут друзья, - испугался трудностей!» Этого я не мог себе позволить. Сам городок нашего училища представляет собой памятник русской архитектуры. Он построен для расквартирования третьего лейб-гвардии стрелкового Его Величества полка в 1914-м году по проекту архитектора Покровского, того самого, который много сделал при создании знаменитого Фёдоровского городка в Царском селе. Дело в том, что в начале ХХ века под влиянием русско-японской войны и надвигающейся первой мировой, резко повысились патриотические настроения граждан России. Возглавила это движение русская аристократия. При царском дворе образовался кружок влиятельных и богатых людей, понимающих, что патриотизм народа – это основа его жизнеспособности, национального самосознания, мощи армии и государства. Он же зиждется на памяти о добрых традициях, о великом прошлом Родины. С целью поддержания лучших традиций и было создано Общество ценителей старины, в которое вошли представители лучших русских фамилий, оставивших яркий след в истории России, такие как: члены царствующего дома - Великие Князья, князья Волконские, Оболенские, Трубецкие, Шаховские, Голицыны, генералы и придворные чины. Главой - распорядителем Общества был утверждён личный адъютант императрицы Александры Фёдоровны, полковник Ломан. Он организовывал сбор средств, заказ проектов, контроль за строительством. Было решено увековечить архитектуру древней Руси, как говорится, «музыку в камне», создать музей под открытым небом. Именно в этих целях и был спроектирован и построен рядом с императорским Фёдоровским собором в Царском селе Фёдоровский городок: боярские терема и флигели, окружённые каменной крепостной стеной с башенками. Все строения городка выполнены в стиле архитектуры древних русских городов: Киева, Новгорода, Пскова, Москвы, Ростова, Суздаля, Владимира и обильно украшены резьбой по камню. Городок уникален, неповторим. Он представляет собой шедевр архитектуры, каменную книгу о великом прошлом России. К сожалению, ни у коммунистов, ни у демократов не дошли руки до его восстановления. Он и сегодня стоит почти в тех же руинах, что и в 1944-м году. Кстати говоря, во время первой мировой войны в нём размещался госпиталь, в котором в качестве сестёр милосердия работали последняя русская императрица и её дочери, а санитаром служил величайший русский поэт ХХ-го века Сергей Александрович Есенин. С той же целью: сохранить в памяти потомков архитектуру древней Руси, строился одновременно с Фёдоровским городком и городок нашего училища. Внутри каменной шести-восьми метровой крепостной стены расположены трёхъэтажные здания казарм четырёх стрелковых батальонов, учебные корпуса, штаб полка с квартирой командира, офицерское собрание, часовня, солдатская чайная, хозяйственные постройки, строевой плац, тир, гауптвахта. Возле главных, восточных ворот, – два жилых дома для штаб-офицеров полка. В южную крепостную стену вмонтированы три жилых дома для обер-офицеров и шесть крепостных башен, воспроизводящих архитектурный стиль древних Новгорода, Владимира и Москвы. В западной стене – полковая часовня и жилой дом для унтер-офицеров полка. Городок построен на месте бывших огородов находящегося рядом городка Кирасирского Его Величества полка, поэтому и улица, на которую выходят западные ворота, называется Огородной. Улица, ограничивающая городок с юга называется Сапёрной, в честь Образцового сапёрного батальона Русской армии, размещавшегося на ней в Х1Х-м веке. Восточные ворота училища выходят на Кадетский бульвар. Все строения городка выполнены из добротного красного кирпича, украшены художественной ажурной кладкой, изображающей замысловатые орнаменты, и белыми пилястрами. Полукруглые дверные и оконные проёмы, островерхие крыши и каменные гирьки в окнах создают впечатление сказочных теремов, подчёркивают древнерусский колорит. Детали декора, выкрашенные белой краской на общем желтоватом фоне, выглядят очень эффектно. Строения городка прекрасно вписываются в обильную зелень царскосельских улиц. Хотя городок и был построен в 1914-м году, но лейб-гвардии Его Величества третий стрелковый полк здесь никогда не размещался. В тот год началась первая мировая война, вся императорская гвардия была брошена на фронт и, верная царю и Отечеству, уже в первые месяцы войны почти полностью погибла. В советское время в городке располагались различные воинские части Красной армии. Войсковая часть № 75023 (Училище инструментальной разведки, как оно первоначально называлось), оказалась здесь после возвращения из сибирской эвакуации, в 1945-м году. В начале пятидесятых годов, о которых сейчас идёт речь, городок представлял собой жалкий вид. Стены строений и окружающая крепостная стена носили следы попавших в них во время военных действий осколков бомб, снарядов и мин. Отдельные здания были разрушены полностью или частично, другие выгорели внутри и требовали ремонта, многие окна забиты фанерой. Мы – тогдашние курсанты много трудились по восстановлению городка: разгружали, складывали в штабели и подавали каменщикам на этажи кирпичи; готовили раствор и подносили его каменщикам и штукатурам, копали траншеи для прокладки труб отопления и канализации, исправляли булыжные мостовые внутри и вне стен училища, сажали кусты и деревья, заготовляли и укладывали дёрн на стадионе и газонах, строили полосу препятствий и училищный полигон в районе Казанского кладбища. Носили, копали, возили и катали. Шутники в те годы много острили по поводу наших тягловых возможностей. Например, при планировании дневных работ прораб будто бы говорит курсантскому командиру: «Мне не надо лошади, дайте лучше двух курсантов!» В течение первых двух месяцев мы – курсанты разных взводов одной батареи, даже познакомиться не сумели. Работы разъединяли нас, личного времени не было, о том, чтобы не разговаривали после отбоя, лёжа в постелях, строго следили сержанты и старшина, назначенные из числа курсантов третьего, выпускного курса. Дни были полностью загружены, мы так уставали, что в первое время надзора и не требовалось. Засыпали тотчас, спали без сновидений. Семь часов ночного сна казались одним мгновением: не успел голову положить на подушку, а дневальный уже командует: «Подъём! Выходи строиться!». Открываешь глаза: сержанты уже одетыми стоят около коек своих подчинённых и подгоняют. В проходе между кубриками – дежурный офицер с секундомером в руке. Через две-три минуты после команды батарея должна стоять в строю. Если, по его мнению, мы встаём недостаточно быстро, он командует: «Отбой!». Раздеваемся и ложимся по койкам. Отстающим грозит дополнительная тренировка или наказание за нерадивость, поэтому кое-кто пытается залезть под одеяло не полностью раздетым, но сержанты бдительны и это обычно не проходит. Через пару минут снова звучит команда «Подъём!». Таких подъёмов и отбоев может быть несколько: нас тренируют для дальнейшей службы на боевом дежурстве в Войсках противовоздушной обороны: воздушная цель-самолёт противника, движется со сверхзвуковой скоростью! Времени для подготовки к её встрече очень мало! Однажды нам было устроено даже показательное выступление курсанта выпускного курса. После команды «Подъём» он, одеваясь на ходу, встал в строй через сорок пять секунд.
Наконец, после построения батареи следует команда: «Повзводно на физзарядку шагом – марш!» Заходим в туалет, и вот мы уже бежим в ногу по асфальту тротуара Кадетского бульвара, в такт клацая подковками тяжёлых кирзовых солдатских сапог. Форму одежды для физзарядки (в гимнастёрках, нательных белых рубашках или с голым торсом) определяет дежурный по училищу. В летнее время зарядка обычно проводилась в трусах и сапогах: тапочек у нас не было. Вначале нам непривычно, холодно, часто моросит дождь (на дворе сентябрь – октябрь), но воинская дисциплина главенствует над чувствами, и все рано или поздно привыкают. Глядя на изнеженных ребят, думаю: «Вот бы посмотрела сейчас на своё чадо мама! Вероятно, она бы от сострадания лишилась чувств!» Но, как показало время, такая «жестокость» пошла нам только на пользу! Кое-кто уже через неделю испытаний начал хныкать, жаловаться на трудности. До принятия присяги с такими курсантами расставались в один день: получи свою одежду, документы и стриженый, на память о пребывании в военном училище, поезжай к маме! Ты не выдержал главного экзамена – экзамена на взрослость! Были и такие. На соседней со мной койке спал парень из Новгорода, а под ним, на нижнем ярусе, - его одноклассник. Вижу однажды утром по команде «Подъём» они не спешат, и слышу их разговор:
Юрка соглашается. Видимо, они уже обговаривали это. К отбою их места в казарме были свободными. Но основная масса оказалась твёрдыми ребятами. «Взялся за гуж – не говори, что не дюж!» Сломаешься, стыдно будет показаться своим друзьям на глаза. Они обязательно уколют: «Что: не выдержал трудностей, испугался армии?! Значит ты маменькин сынок! Держись, друг, крепче за её юбку!» Нам, детям военных лет стыдно было задерживаться в детстве, когда наши почти сверстники уже в годы Великой Отечественной войны совершали воинские подвиги! Мы хотели быть достойными их. Словами «маменькин сынок» выражалось высшее презрение. Было трудно, неуютно, голодно, но мы стеснялись ныть и жаловаться даже самым близким людям! Мы жаждали выглядеть взрослыми, самостоятельными, многоопытными людьми! Постепенно знакомимся друг с другом - узнаём имена, характеры, склонности, подробности прежней гражданской жизни сослуживцев. Случалось, что командиры взводов находили время и проводили с нами беседы даже в перерывах между работами. Мы садились кружком на земле вокруг своего лейтенанта, и он объяснял нам основы воинского порядка: основные положения уставов Внутренней службы и Дисциплинарного. Однажды во время такого импровизированного занятия лейтенант Клотов задал вопрос:
Я поднимаю руку и перечисляю, начиная с «мичмана» до «адмирала флота». Он тут же поправляет меня и говорит:
Я возражаю, ссылаясь на авторитет писателей: Марлинского, Новикова-Прибоя и других. Но лейтенант не даёт мне выговориться и наставляет:
Я обескуражен, не согласен. Но высказаться мне не дают. В перерыве ко мне подходит высокий худощавый парень и поддерживает меня:
Я утвердительно кивнул.
Мы познакомились и стали самыми близкими друзьями на все годы обучения в училище. Его звали Олег Калинин. Он был из офицерской семьи, много переезжал с отцом по стране, много видел и знал, а я всегда очень ценил знания в людях! Как я уже отмечал, личный состав нашей курсантской батареи был весьма разношёрстен. Абсолютное меньшинство составляли ребята, которые до поступления в училище имели возможность пользоваться услугами музеев, театров, библиотек, кинотеатров. Телевидение тогда было доступно очень ограниченному кругу лиц. Даже будучи ленинградцем, я впервые увидел телепередачу уже в училище. Понятно, что в маленьких городках, посёлках и деревнях даже кино было роскошью. Смотрели один фильм по много раз; я сам помню, что или во время войны, или сразу после неё, но ещё в эвакуации в Челябинске, смотрел кинофильм «Чапаев» пять или десять раз. И не надоедало, как ни странно! То есть, приобщение к культуре для значительной части офицеров моего поколения, по сути, началось в годы обучения в училище! Среди нас были и такие, которые даже поезд увидели впервые, когда по направлению военкомата поехали учиться. Другие - впервые в жизни наелись досыта, только став курсантами! О деликатесах курсантской столовой я расскажу чуть позже. Многие воочию никогда не видели музыкального инструмента кроме гармони и балалайки, не пользовались постельным бельём, зубной щёткой, вилкой и ножом за столом! Некоторые, приехавшие из российской глубинки, говорили на таком диалекте, что понять их было совсем не просто. Были и говорящие на не слишком литературном украинском или белорусском языке. Однако, несмотря на всё это, я с гордостью могу сказать, что со временем из нашей курсантской батареи вышли два генерала, пять докторов наук, с десяток кандидатов наук и ещё больше полковников! Знания заслуженно высоко ценились в советское время, и овладение ими всеми средствами поощрялось государством! Отсюда и огромные успехи, которых добилась наша страна в то время, отрицать которые могут только враги Отечества и совершенно зомбированные или бессовестные люди! Но неумолимо вступало в свои права предзимье. Всё чаще дни становились по–ленинградски холодными и дождливыми, нас меньше стали посылать на работы под открытым небом – курсанты стали простужаться и болеть. Жизнь постепенно входила в нормальную учебную колею. Всё больше стало занятий, направленных на подготовку нас к принятию воинской присяги и приведению к нормальному военному виду. В первую очередь это были занятия по Уставам Советской армии, строевые занятия на плацу, занятия по стрелковой подготовке и тактике. Позднее этот начальный период воинской службы стали называть «Курсом молодого бойца». Воинские уставы – это, по сути, конституция, свод законов, по которым живёт армия, подробнейшим образом регламентирующих все стороны её существования. Там можно найти ответы на любые вопросы, касающиеся службы, быта, взаимоотношений военнослужащих. Они содержат весь многовековой опыт существования воинских коллективов. Официально считается, что свою родословную они ведут от Петра 1 , но ведь он начал строить регулярную армию не на пустом месте. Всё полезное им было взято из предшествующего многовекового опыта организации военного дела. Каждая статья устава – образец краткости, четкости и точности изложения мысли. Первоначально зубрёжка основных статей уставов по недопониманию вызывала наше негодование, внутренний протест – в те времена текст Воинской присяги и штук по тридцать первых статей Устава внутренней службы, Строевого и Дисциплинарного - учили наизусть. Я и сегодня, через полсотни лет, помню большинство из них! К пониманию смысла строевой подготовки тоже люди приходят далеко не просто и не сразу. Длительное хождение строевым шагом по плацу с высоким подниманием прямой, вытянутой ноги, первоначально вызывает естественное быстрое утомление и раздражение, а бесконечное выполнение команд: «Равняйсь», «Смирно», «Вольно», «Налево», «Направо», «Кругом» на месте и в движении – кажется пустым время провождением! Но, когда сравнишь внешний вид первокурсника и выпускника училища, приходит озарение: выпускник явно смотрится лучше, выигрышнее. Он всегда подтянут, бодр, опрятен; у него широко расправлена грудь, высоко и гордо поднята голова, втянут живот. На него приятно посмотреть. Он овладел тем, что называется строевой выправкой. Молодой офицер и, будучи в штатском платье, производил своим внешним видом, куда лучшее впечатление, чем его сверстник, не прошедший военной школы. Тому во многом способствовала и форма одежды Советской армии, взявшей всё лучшее из формы старой Русской армии, выгодно отличавшаяся от демократических «балахонов», позаимствованных нынешними «демократами» у американцев. В такой форме даже хорошо подготовленный строевик будет выглядеть огородным чучелом, а не солдатом. Попытайтесь найти отличие во внешнем виде между солдатом Российской армии, омоновцем, чеченским боевиком и охранником банка в одинаковом камуфляже! Но самое главное: строй, строевая подготовка сколачивает воинский коллектив, организацию, хорошо повинующуюся приказам и, потому значительно более эффективную в бою, чем слабо управляемая толпа пусть даже суперменов – богатырей! Остаётся только удивляться, почему об этом забыли нынешние военачальники! Или не забыли, а просто преследуют другие цели? Конечно, для понимания всего этого требуется время! Позже курсанту или солдату приходит и приятное ощущение того, что ты – обыкновенный средний человек, в строю становишься частицей мощного единого целого, и в результате этого, ты сам чувствуешь себя сильнее, увереннее, смелее, поскольку на тебя распространяется мощь всего коллектива. Ты уже не одинок, рядом с товарищами ты – непобедимая сила и тебе не страшны никакие враги! Именно в монолитности, в настоящем коллективизме, всегда была сила Русской армии! Разрушь воинский коллектив и поодиночке можно легко победить только что казавшееся непобедимым воинство! Это хорошо понимают враги нашего Отечества! То же можно сказать и о гражданине государства. В сильном государстве, ощущая себя его частицей, он и чувствует себя увереннее, надёжнее, защищённее, сильнее. Враги разрушили наше сильное Советское государство, и народ опустил головы, поник, перестал ощущать себя сильным и гордым; обрёл все признаки духовного рабства: преклонение перед богатыми и сильными; утратил чувство собственного достоинства. В единстве, в едином народном строю - наша русская сила! Об этом, казалось бы, не устаёт повторять наш Президент, но искренно ли он хочет нашего единства, а может быть, он не в силах его создать?! Кто-то очень сильный, сильнее его, противится этому?! Конечно, эти и подобные мысли пришли ко мне значительно позднее. Тогда же, в курсантские годы, было трудно и неприятно в холод и в зной, под дождём и снегом многие часы проводить на плацу в строю, с оружием и без него, отрабатывая множество строевых приёмов. Лютая зима. Руки в солдатских трёхпалых рукавицах примерзают к металлу карабина, ноги – к подошвам кирзовых сапог, ветер пронизывает насквозь сукно шинели, а ты стоишь в строю в положении «вольно» и слушаешь объяснение командира, не имея возможности потопать ногами, пошевелиться! И только десятиминутный перерыв между часами занятий даёт право курсантам побегать, попрыгать, потолкаться, поиграть в «Жучка» – разогреться движением. Окончился перерыв, и ты опять стоишь и с нетерпением ждёшь, когда же закончится теория и начнётся практическая отработка очередного строевого приёма или долгожданный перерыв - движение! Идёт дождь, с мокрой пилотки вода течёт за воротник шинели и капает с твоего носа, а ты на месте или в движении, в строю или вне строя, уже в который раз повторяешь какой-то давно наскучивший строевой приём. Плановое занятие - никто отменить не может! Зато какую радость испытываешь, услышав команду «Разойдись!» Особо тяжело вспоминаются первые месяцы пребывания в училище. Постепенно мы крепли физически и духовно, привыкали к армейской службе и на третьем курсе уже без всякого страха, даже с удовольствием, выходили на строевой плац, чтобы размяться после длительного сидения в аудиториях. Но первые месяцы тёмным пятном остались в памяти! Армейские порядки, в целом, сродни порядкам в тоталитарном государстве. Вся жизнь и в том и в другом случае строго регламентирована сильной властью.Привыкнуть к ней достаточно трудно, но вполне возможно. Кроме того, большинству людей, по крайней мере русских, неограниченная свобода вовсе не нужна. В ней, по мнению психологов, нуждается всего три – пять процентов населения (лидеров от природы). Большинство же людей родятся ведомыми (исполнителями чужой воли). Привыкнув к порядку, люди с удовольствием пользуются его благами: строгой предопределённостью своих действий. Правильно исполняешь установленный алгоритм поведения – получи поощрение; не правильно, плохо – взыскание. В одном случае командир, в другом государство (монарх, диктатор) заботятся о тебе, о каждом твоём шаге и нет необходимости думать о способах выживания – проблеме, которая непременно возникает перед каждым членом свободного демократического общества. Как, совершенно справедливо, отмечали многие неплохие историки, большинство русских людей при наличии выбора между свободой и порядком, склонны выбрать порядок! Ещё Аристотель знал, что одним народам нужна свобода (демократия), а другие могут прекрасно жить и при авторитарной власти. Русский народ на протяжении всей своей истории никогда не пользовался буржуазными свободами, оттого-то нынешняя “демократия” так трудно и приживается у нас! Основы общевойсковой тактики – науки о действиях солдата в оборонительном и наступательном бою, мы постигали на училищном полигоне, не далеко от Казанского кладбища. Здесь под руководством опытного боевого офицера полковника Баринова мы учились малой сапёрной лопаткой сооружать стрелковую ячейку и траншею, бруствер и нишу; ходить цепью в атаку на воображаемого противника, обороняющегося в траншее. В роли противника чаще всего выступали старшина батареи и каптенармус. Не питая особой любви к этим людям, мы старались как бы нечаянно попасть в них болванкой гранаты или взрывпакетом, что, естественно, вызывало ответную реакцию с их стороны, и они позднее отыгрывались на обидчиках. Руководитель занятия, памятуя слова Суворова: «Тяжело в ученье – легко в бою», всеми доступными ему способами, старался создавать реальные сложные боевые ситуации. Если наш взвод вел «наступательный бой» в ночных условиях, он выпускал осветительную ракету умышленно в тот момент, когда наступающая цепь курсантов пересекала низкую, залитую водой местность. Это служило сигналом, не мешкая ложиться и прижиматься к спасительной земле. Если «траншея противника», которую мы атаковали, была залита дождевой водой, то мы непременно должны были, преследуя отступающего «противника», вести с ним бой в траншее. Полковник любил повторять: «Воевать – это не у тёщи пить чай с вареньем!» Была поздняя осень, предзимье. Возвращались с тактических учений мокрыми и грязными. Надо сказать, что командование, предвидя это, для таких занятий выдавало нам специально старую, списанную форму одежды. Как ни странно - болеть простудными заболеваниями мы стали меньше. Занятия тактикой мало приятные, но мы понимали их важность. В памяти народной ещё были свежи картины недавних боёв Великой Отечественной войны, и мы хотели быть готовыми к ним. Кроме того, командиры и преподаватели постоянно напоминали, что училище готовит из нас в первую очередь командиров подразделений и частей, а уж потом – техников – специалистов в области радиолокации; что, прежде всего, мы должны быть готовы возглавить оборонительный или наступательный бой стрелкового подразделения. Время было такое! Великая Отечественная война недавно окончилась нашей победой, но Запад начал против нас новую, холодную войну, которая в любой момент могла перерасти в горячую, и мы - будущие офицеры, должны были быть готовы к этому! Стрелковая подготовка на фоне занятий тактикой была просто отдыхом, она доставляла нам истинное удовольствие. Освоили несколько строевых приёмов вроде: «Лёжа одним патроном заряжай!» – всё остальное в радость! Стрельба из всех основных видов стрелкового оружия вызывала у нас дух соревнования. Спорили: кто лучше отстреляется. Призом обычно служила обеденная порция компота из сухофруктов. Эти не слишком сладкие компоты были нашим лакомством. Они даже служили единицей измерения времени. Мы говорили, например: «До принятия Присяги или до отпуска осталось столько-то компотов». Я имел неосторожность сказать ребятам, что до училища занимался охотой, и у меня даже есть собственное ружьё. Из этого был сделан вывод, что я должен уметь хорошо стрелять. Однако первые же стрельбы показали, что это, мягко говоря, не совсем так. Пулевая стрельба из боевого оружия существенно отличается от стрельбы из дробовика. Качеством стрельбы на первых стрельбах я не блеснул, что вызвало хотя и беззлобные, но не приятные насмешки сослуживцев. Курсанты в годы моей юности не только готовились стать офицерами, овладевали военной профессией. Они во многом исполняли обязанности рядового солдата: привлекались на хозяйственные работы, несли внутреннюю, караульную, патрульную службу в училище и в гарнизоне. Примерно дважды в месяц каждый курсант нёс внутреннюю суточную службу дневальным или дежурным по батарее, дважды в месяц взвод заступал в суточный внутренний караул и каждый месяц – в гарнизонный. Кроме того, существовали дежурства по кухне, по учебным корпусам и т.п. «Любить, - как он сам выражался, - воинскую службу» – учил нас кроме лейтенанта Клотова командир нашей батареи капитан Червов. Судя по количеству наград на его мундире, «пороха он не нюхал». Как говорили наши остряки: «На груди его могучей одна медаль висела кучей!» Окончив во время войны шестимесячный курс нашего же училища, он был оставлен в нём для дальнейшего прохождения службы как исполнительный и требовательный командир, хорошо подготовленный в строевом и спортивном отношении. Эти качества особенно ценились в воспитателях курсантов – командирах разного ранга. Никаких занятий комбат с нами не проводил, но часто приходил контролировать проведение занятий по уставам и строевой подготовке взводными командирами; он же организовывал нашу подготовку к спортивным состязаниям, которых по различным поводам проводилось великое множество. На занятиях по специальным дисциплинам он никогда не появлялся, должно быть, понимая, что собственные его технические знания ниже знаний курсантов и не хотел ронять авторитета. Но строевик и спортсмен он был отменный! Подойдёт бывало к перекладине или брусьям и безукоризненно выполнит любое упражнение, не снимая кителя и сапог. Лыжник он был тоже великолепный. Он мог образцово выполнить любой строевой приём с оружием и без оружия. Эти качества поднимали его авторитет в наших глазах, и этого же он беспощадно требовал от нас. Командир нашей батареи мог, например, перед увольнением курсантов в город всего-то на какие-то жалкие пять-шесть часов, оторвать часть из них на скрупулёзную проверку внешнего вида увольняемых, их умения правильно отдавать честь на месте и в движении, или потренировать увольняемых в прыжках через гимнастического коня. Причём, курсант, выполнивший упражнение с его точки зрения плохо, лишался увольнения. Понятно, что у нас это вызывало негодование! Комбат имел обыкновение переносить личные неурядицы, своё плохоё настроение на подчинённых, он не отличался выдержкой и вежливостью. Со временем мы научились определять его настроение по внешнему виду. Приходит в казарму с выпяченной нижней губой – жди разносов всему личному составу перед строем или персональных. Дневальные по батарее уже морально готовы повторно мыть полы во всей казарме, искать пыль во всех углах огромного помещения или повторно через сутки заступать в наряд. Червов, как и командир нашего дивизиона подполковник Абрамович, любил, обнаружив где-либо пыль, поднести её на указательном пальце под нос дежурному и издевательски спросить: «Это что?!» За риторическим вопросом следовало наказание: выговор или лишение очередного увольнения, и уж непременное не расставание с мокрой тряпкой и шваброй до самой смены. Кажется, им обоим само обнаружение недостатков в службе доставляло огромное удовольствие! Не редко для поиска пыли в самых недоступных местах использовался носовой платок. Им не представлялось возможным видеть дневального сидящим, отдыхающим! По их твёрдому убеждению внутренний наряд должен был двадцать часов в сутки (исключая четыре часа ночного отдыха, положенные по Уставу) крутиться волчком, наводя чистоту в казарме. Не позавидуешь тому, кто попадался на глаза Червову, когда он был в плохом настроении. Вспоминается такой случай. На перерыве между занятиями я забежал в казарму за забытым конспектом. Это было, наверное, уже на третьем курсе. На входе, возле дневального, стоял комбат и выговаривал ему за что-то. Из-за малых размеров помещения, я не мог перейти на строевой шаг для отдания чести начальнику, как это положено делать по Строевому уставу за пять-шесть шагов от него. Наверное, я сделал строевым только два-три шага, приложил руку к головному убору и одновременно повернул голову в сторону начальника. К этому времени мы были уже неплохими строевиками. Но … нижняя губа у комбата, увы, опустилась чуть ли не ниже подбородка! Я весь сжался: сейчас будет разнос! Так и произошло. Он остановил меня, долго и нудно объяснял мне, что из меня никогда не получится хороший офицер, затем отошёл на десять шагов вперёд по коридору и заставил меня раз пять – шесть пройти мимо него, всякий раз отдавая честь. Каждое прохождение сопровождалось пятиминутным разбором недостатков, при этом я стоял перед ним по стойке «Смирно». Думаю то, что происходило тогда у меня в душе, выдавало моё лицо, и это ещё больше раздражало Червова. В результате: плановое занятие я пропустил, но получил урок строевой и психологический. Комбат показал мне: как не должен поступать Советский офицер! И я хорошо усвоил этот урок. Сказать, что мы не любили своего командира батареи, было бы слишком мягко, и он прекрасно понимал это. Кроме Клотова и Червова на наше воинское воспитание оказал несомненное влияние и комдив подполковник Абрамович. Абрамович, человек среднего роста с редковатыми слегка вьющимися и тщательно прилизанными на косой пробор чёрными волосами, носом с горбинкой; характерным для тех времён, еврейским, картавым произношением; хищным взором чёрных глаз и сутуловатой фигурой. Внешне - подтянутый, строгий и недоступный для всего личного состава дивизиона, включая командиров батарей и своего заместителя по политической части подполковника Ушакова. Обращался он ко всем одинаково вежливо только на «Вы», впрочем, в то время даже нас – курсантов наказывали за обращение друг к другу по имени или просто на «ты». Во всём его облике чувствовалось нескрываемое превосходство над подчинёнными. Я никогда не имел с ним беседы, но по отдельным словам, произносимым перед строем противным гнусавым голосом, можно было догадаться о его невысокой культуре и скромном образовании. Курсанты его дружно не любили. За все три года обучения в училище он не снизошёл до разговора ни с одним из нас. Он, как и Червов, не видел и не желал видеть в нас личности. Мы были для него только пешками в шахматной игре его военной карьеры. Запомнился такой эпизод. Я – дневальный по батарее, стою у тумбочки с телефоном на входе в казарму. В дверях появляется Абрамович. Я, как и положено, громким командирским голосом подаю команду: «Батарея, смирно! Дежурный на выход!» Не обращая на меня никакого внимания, он на ходу бросает:
Вытянувшись я отвечаю: - Слушаюсь! И вот я уже ползаю на коленях у его ног под столом, за который он тут же не раздеваясь уселся, и неудержимо зевает, раздумывая чем бы заняться и не замечая меня. Его сапоги заляпаны грязью, (по-видимому, он пришёл с командирских занятий), с них отваливаются комья. Он даже не делает попытки подвинуть ноги. Я для него просто не существую! Примерно так же, «чувств никаких не изведав», он поступал с серьёзно провинившимися в чём-либо курсантами: никакого участия, попытки понять и простить. Рапорт начальнику училища о неисправимости, недостоинстве быть советским офицером; и уже через несколько дней, в соответствии с приказом об отчислении из училища, Абрамович лично срывает с провинившегося погоны, а новоиспечённый рядовой Советской армии отправляется в воинскую часть служить солдатом ещё три года. Срок службы в училище при этом не засчитывался. В те годы я встречал моряка, который был отчислен с пятого курса морского училища и ещё пять лет служил матросом на корабле. Суровые были времена и не всегда справедливые! Но мы, как металл в огне, только закалялись в них духовно и физически; становились твёрже, надёжнее, увереннее в себе! А вот и другой случай, характеризующий комдива. Как-то, вернувшись из бани, наша батарея под командой старшины, оставив, как это делалось всегда, шинели в казарме, следовала строем на ужин в столовую. Был холодный зимний день, но порядок есть порядок. Батарея построилась перед входом в казарму, и старшина скомандовал: Шагом – марш! Все передвижения строем по городку осуществлялись только строевым шагом. Мы, четко отбивая шаг и заодно согреваясь движением, пошли к столовой. Но тут откуда-то появился Абрамович, старшина подал команду: «Батарея, смирно! Равнение направо!» Мы стали ещё твёрже ставить ногу. Однако комдиву этого показалось мало, он приказал старшине вернуть батарею обратно ко входу в казарму и повторить прохождение мимо него. Не сговариваясь, замёрзшие курсанты выразили единодушный пассивный протест, перейдя на походный шаг. Это было открытое неповиновение. Абрамович повторил репетицию: строй вновь не повиновался. Вдруг из глубины строя раздался чей-то внятный громкий голос: «Чудо!» Его эхом повторили ещё несколько человек. Подполковник приказал старшине остановить батарею и повернуть строй к нему лицом. На вопрос: «Кто сказал?» - строй ответил гробовым молчанием. - Если не выдадите сказавшего слово «Чудо» первым, то будем стоять здесь до утра, - прокартавил Абрамович. В ответ строй угрюмо молчал. Простояли в абсолютном молчании минут двадцать. Мы дрожали в своём лёгком хлопчатобумажном обмундировании, замёрз, видимо, и Абрамович. И он сдался. Мы, наконец, пошли в столовую есть свою холодную кашу. После этого случая было назначено расследование: никто из курсантов не назвал имени произнёсшего всего одно слово, но это слово надолго стало прозвищем, дразнилкой комдива. Теперь оно преследовало его постоянно. Стоило ему войти в нашу казарму, как откуда-то из её глубины отчётливо раздавалось: «Чудо! Чудо! Чудо!», и он поспешно покидал помещение. Прозвищем воспользовались курсанты других батарей. Подполковник Абрамович на нашем языке стал просто «Чудом». Таким способом мы “травили” нашего комдива. Были и другие. Справедливости ради, надо сказать, что “травлю” не любимых и не уважаемых командиров – воспитателей придумали задолго до нас юнкера военных училищ. Об этом хорошо рассказал А.И. Куприн в своём прекрасном романе – воспоминании «Юнкера». Я встретил Абрамовича, уже будучи полковником, на юбилее училища и мне вдруг так захотелось назвать его нашим курсантским прозвищем, но я пожалел старика и не сделал этого. Однако руки я ему не подал! В конце восьмидесятых годов он уехал в Израиль и теперь, должно быть, покоится в земле обетованной. Первые мои воинские воспитатели любили повторять, что теперь они для нас – курсантов и отцы, и матери, и воинские начальники. Неважными они были во всех трёх ипостасях! Но где было взять в то послевоенное время других?! Уже много позднее, имея опыт педагогической работы, прочитав много специальной литературы и готовя докторскую работу по педагогике, я много размышлял о психологии управления. А воспитание – есть управление личностью. Ясно, что самое простое – это отделиться стеной должности и воинского звания от подчинённых и насиловать их сознание, управлять ими в интересах формирования требуемых качеств личности! Значительно сложнее искать индивидуальный подход к каждому. К сожалению, очень многие командиры – воспитатели пользуются простейшим методом. Однако искусство воспитания, безусловно, – дар божий и их приходится прощать за это! С большим сожалением хочется отметить также, что мои училищные командиры-воспитатели ( да и не только мои ) слишком мало занимались воспитанием в нас человеческого и офицерского достоинства и чести. Их мало беспокоили и другие нравственные, духовные качества будущих офицеров, за исключением наказуемых по закону. В результате этого в офицерском корпусе Советской Армии появлялись «тираны» и «рабы», причём «тиран» по отношению к своим подчинённым чаще всего был «рабом» в отношении выше стоящего начальства, угодливым и льстивым. Не редко можно было наблюдать эту метаморфозу при повышении в должности того или иного офицера. Не в этом ли одна из причин такой лёгкой победы «демократов-реформаторов» над Советской Армией и доведения её до нынешнего состояния? Глава 3 |
Похожие:
 | «Семья и Отечество в моей жизни», посвящённых Международному дню семьи 15 мая, во всех субъектах Российской Федерации | | Об утверждении Административного регламента сельского поселения «село Манилы» по предоставлению муниципальной услуги «Выдача разрешений... |
 | «Об организации государственных и муниципальных услуг» в целях повышения эффективности расходования бюджетных средств, открытости... | | Методических указаний по их применению (Зарегистрировано в Минюсте РФ 01. 02. 2011 n 19658) администрация муниципального образования... |
| Сп «Село Ильинское» муниципальной услуги «Предоставление земельного участка на основании решения органа местного самоуправления в... | | Сп «Село Ильинское» муниципальной услуги «Предоставление земельного участка на основании решения органа местного самоуправления в... |
| Встреча руководителей администрации Красносельского района с населением мо город Красное Село (Красное Село, ул. Освобождения, 29,... | | Территориальный орган местного самоуправления села Лебедкино с подведомственной территорией населенных пунктов: поселок Боровской,... |
| Об утверждении Положения о присвоении, изменении, аннулировании и регистрации адресов объектов недвижимости на территории сельского... | | «Об утверждении Правил благоустройства и содержания территории муниципального образования сп «село Миатли»» |