САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Филологический факультет
Кафедра общего языкознания
Сметина Анна Сергеевна
Каузативные конструкции и поддержание референции в связном тексте
(на материале калмыцкого, башкирского и нанайского языков)
Выпускная квалификационная работа бакалавра
Направление: 035700 Лингвистика
Профиль: Теоретическое и экспериментальное языкознание
(английский язык)
Научный руководитель:
к.ф.н., доц. С.С. Сай
Рецензент:
м.н.с. Д.В. Герасимов
Санкт-Петербург
2016
СОДЕРЖАНИЕ
I. Введение 2
II. Каузативные конструкции и дискурсивная проблематика 3
III. Исследование каузативных конструкций на материале естественных текстов 23
IV. Заключение 48
Литература 50
I. Введение
Настоящее исследование лежит на пересечении сферы функционирования каузатива и сферы организации текста, а именно – вопроса о поддержании референции в дискурсе.
В попытке объяснения наблюдаемых языковых закономерностей некоторые современные исследователи стремятся взглянуть на изучаемые элементы и структуры с высоты текста. В результате такого дискурсивно ориентированного взгляда на систему языка было выдвинуто предположение, что в калмыцком языке выбор каузативной формы в потоке речи определяется стремлением говорящего удержать ракурс, направление взгляда на описываемую ситуацию с помощью сохранения ролей участников этой ситуации (исследование [Сай: 2009]). В соответствии с этим предположением, калмыцкий каузатив может служить средством передачи установленного в предыдущем контексте отношения между главным участником (он становится каузатором ситуации, занимая привилегированную позицию подлежащего), и второстепенным (он занимает уступающую позицию прямого дополнения в качестве каузируемого). Связанные с предшествующим контекстом, участники в составе каузативной конструкции осуществляют поддержание референции в тексте, структурируя отношения в нем согласно требованиям организации дискурса.
Обладая, в частности, таким примечательным назначением своих каузативных конструкций, калмыцкий язык пополняет состав монгольской ветви алтайской группы языков. Для уточнения типологической специфичности наблюдаемого явления представилось полезным сравнить результаты изучения калмыцкого каузатива с поведением каузативов языков других ветвей в пределах единой алтайской группы. Такими языками стали башкирский – для тюркской ветви, и нанайский – для тунгусо-маньчжурской.
II. Каузативные конструкции и дискурсивная проблематика
Для достижения терминологической и понятийной ясности, определим в самом начале работы те языковые сущности и явления, которым она посвящена.
II.1 Определение каузатива
В настоящем исследовании термин «каузатив» используется в том его понимании, которое представлено, среди прочего, в [Плунгян 2011]. Такое понимание предусматривает разграничение залога и актантной деривации, несмотря на близость и связанность этих явлений. В основании их разделения лежит несовпадение характера преобразований, которым подвергаются конкретные структуры. Залог призван менять синтаксические отношения внутри заданной ситуации, не затрагивая ее семантической интерпретации, в частности, сохраняется состав участников и их семантические роли. Пассив (1) является ярким способом осуществления коммуникативных преобразований.
(1) Садовник заметил грабителя. / Грабитель был замечен садовником.
Залог вызывает изменение исходной коммуникативной структуры предложения, перераспределение коммуникативных рангов участников ситуации в соответствии с желанием говорящего представить их отношения в определенном ракурсе. При этом особое морфологическое оформление глагола и изменение синтаксической структуры предложения является следствием изменения структуры прагматической.
Актантная деривация, напротив, вызывает изменение состава или референциальных характеристик участников ситуации, не ограничиваясь условиями, заданными исходной ситуацией. Изменение коммуникативных рангов в таком случае сопутствует преобразованию семантической структуры, но не является отправной точкой в изменениях.
Повышающая актантная деривация («valence-increasing derivation» в терминологии, берущей начало от [Comrie 1985]) – тот тип актантной деривации, когда в семантической структуре у преобразованного глагола, по сравнению с исходным, появляется новый аргумент. Один из самых распространенных видов повышающей деривации (и актантной деривации вообще) – добавление участника с ролью агенса и/или причины. Этот процесс может отражаться глагольной словоформой, связывающей участников, – в этом случае производная форма называется каузативом, как в башкирском примере (2) :
(2) ul šalqan ultər-t-qan
тот репа сидеть-CAUS-PC.PST
‘Он посадил репку.’ [110715_ldn_V_M_SkazkaORepke.003]
Новый участник всегда занимает привилегированную синтаксическую позицию подлежащего, вынуждая прежнее подлежащее понизить свой синтаксический статус. Таким образом, коммуникативные роли участников претерпевают изменение, однако, как ни очевидна эта составляющая (характерная в первую очередь для залоговых преобразований), надо повторить, что в случае актантной деривации она лишь следует за преобразованием семантической структуры.
Пока мы не удалились от темы противопоставления залога и актантной деривации, нужно заметить, что, хотя полный синкретизм этих категорий невозможен, между ними нет и жесткой границы. Спаянность процессов можно проиллюстрировать на материале северно-самодийских языков, каузативы которых обладают спектром функций, специфика которых получила отражение в [Стенин 2013, 2014]. Специфичные функции проявляются в несобственных употреблениях каузатива: таких употреблениях, которые не укладываются в рамки определения, охватывающего самые главные, базовые свойства категории. В [Лютикова и др. 2006] перечислены следующие свойства, характерные для каузативов:
a. добавление агенса (характеризуемого набором агентивных свойств)
b. каузируемый теряет часть агентивных свойств (если они были)
c. образование переходной предикации из непереходной
d. агенс кодируется как синтаксически приоритетная ИГ
e. каузируемый кодируется как синтаксически неприоритетная ИГ
Благодаря выделению основных свойств можно опознать в показателе каузативный характер и приписать ему соответствующее назначение, которое становится определяющим для категории, выражаемой этим показателем. Тем не менее, категория включает в число своих проявлений не только основные, но и периферийные случаи, когда условия и следствия появления показателя не отвечают заданному базовому определению. Предполагается, что эти отклонения не обособляются от категории, потому что позволяют проследить связь с ней. В таком случае можно говорить о несобственных употреблениях форм – они содержат показатель категории, но не обладают всеми ее признаками.
В ряду несобственных употреблений каузатива в северно-самодийских языках указывается класс случаев, в которых не происходит изменения количества актантов («не-повышающая деривация») [Стенин 2014]. В таком случае каузатив предстает в роли маркера конверсивных отношений, где происходит смена коммуникативных ролей партиципантов (примеры из тундрового ненецкого, [там же: 7]):
(3) mən’° te-m mətoq-ŋa-d°m.
1sg олень-acc выиграть-gfs-1sg.s
‘Я оленя выиграл {например, играя в карты}.’
В приведенном примере (без каузативной конструкции) выигравший участник (‘я’) занимает привилегированную позицию, проигравший представлен имплицитно.
(4) (lúca-n°h) yes’°-n’ih mətoq-lәbtaə-d°m.
русский-dat деньги.acc.pl-poss1npl выиграть-caus.gfs-1sg.s
‘Я (русскому) деньги проиграл.’
Проигравший участник (‘я’) занимает привилегированную позицию и получает высокий коммуникативный ранг благодаря тому, что он введен в качестве каузатора, синтаксический статус выигравшего (‘русского’) оказывается ниже статуса в рамках этой конструкции оказывается ниже синтаксического статуса прогигравшего.
Другой возможностью появления показателя при сохранении актантного состава служит близкий по своему эффекту к конверсивным отношениям случай перераспределения фокуса внимания, точнее, его смещения «с каузирующего подсобытия на результирующее состояние каузируемого подсобытия» [Стенин 2013: 8], сопровождающееся вытеснением из кадра каузируемого участника, в упоминании которого отпадает надобность (примеры из тундрового ненецкого, [там же]):
(5) pad°r-m’I xasawa n’ú-x°-n’I
письмо-acc.poss1sg мужчина ребёнок-dat-obl.poss1sg
pad°-rəbta°-wə-s’°.
написать-caus.gfs-1sg.o-pst
‘Письмо я поручила написать сыну.’
(6) mən’iq poyo-n’ih pad°-rəbte-yə-n’ih.
1du отношение.acc.pl-poss1npl написать-caus-sfs-1du.o
‘Мы расписались {= зарегистрировали брак}.’
Эти примеры демонстрируют выраженную связанность каузативной конструкции с коммуникативным планом высказывания, что подчеркивает глубинную близость повышающей актантной деривации залоговым процессам.
В [Тестелец 2001] излагается синтаксически ориентированный взгляд на разграничение залога и актантной деривации. Понятие залога напрямую связывается с понятием диатезы («соответствия партиципантов лексемы членам предложения, которыми они выражаются» [там же: 411]), при этом залогом называется «диатеза, грамматически выраженная в глаголе» [там же: 411]. Активному залогу соответствует исходная диатеза, прочие залоги меняют изначальное соотношение партиципантов и членов предложения. Актантная деривация является иным грамматическим преобразованием – воздействующим на само значение предиката, увеличивая или уменьшая число партиципантов, не сосредоточиваясь на соотношении семантических ролей и синтаксических позиций. «Актантная деривация, которая создает для глагола вторичное подлежащее со значением агенса, называется каузативом» [там же: 432]. Новый агенс (каузирующий, causer) получает общий контроль над ситуацией, оставляя первоначальному агенсу (каузируемый, causee) контроль лишь над частью ситуации (если он вообще обладает агентивными свойствами, ср. в башкирском: kil- ‘приходить’> kil-ter- ‘приводить’, где каузируемый сохраняет остатки агентивности, и ‘приносить’, где «подконтрольный» вовсе ею не обладает). Занимая привилегированную позицию, каузирующий получает оформление, соответствующее статусу обычного подлежащего (в соответствии с законами конкретного языка), оформление каузируемого при этом может измениться, согласно неизбежному смещению его роли в ситуации и предложении.
В процессе каузативации глагольная форма подвергается внутреннему преобразованию; в языках засвидетельствованы разные способы отражения этого процесса:
1) лексический: лексема, контекстно заменяющая исходный глагол и не являющаяся производной от него (русский: видеть – показывать);
2) аналитический:
2.1) глаголы и конструкции, присоединяемые к исходному и выражающие определенный тип каузации (русский: Я заставил его отвечать);
2.2) обобщенный глагол, передающий отношение каузации как таковое (английский: I made her laugh)
3) морфологический: специальные аффиксы в составе преобразуемой словоформы (башкирский: беш- , ‘вариться’ > беш-ер- , ‘варить’)
4) не затрагивающий внешней формы исходного глагола: его лабильность позволяет обходиться внутренними силами – меняется лишь управление (английский: The water boils – John boils the water)
Приведенная классификация используется и развивается, начиная с работ в сборнике [Холодович 1969].
Разнообразие форм и функций каузатива в языках мира находит отражение в многочисленных исследованиях, как предпринимающих попытку обобщающего взгляда на типологию каузативных конструкций, так и уточняющих обобщения с помощью анализа конкретного языкового материала. В качестве наиболее известных работ на эту тему стоит указать упомянутый сборник [Холодович 1969] (особенно отмечая в нем первые подступы к типологии каузатива [Недялков, Сильницкий 1969a и 1969b]), труды Б. Комри, в частности, впервые противопоставившего залогу актантную деривацию, например, [Comrie 1976], и М. Сибатани, предлагающего функциональную интерпретацию каузатива как категории, отражающей соотношение участников ситуации согласно выбору говорящего ([Shibatani 1976], [Shibatani, Pardeshi 2002]), а также взгляды на каузатив, изложенные в [Dixon 2012: 239-290], хотя приведенные примеры, без сомнения, не исчерпывают общего списка значимых исследований.
II.2 Каноническая каузативная конструкция и собственно синтаксические употребления каузатива
Обращаясь теперь к семантике и функциям каузатива, рассмотрим пример из башкирского языка, демонстрирующий употребление канонической каузативной конструкции.
(7) Šul baj keše-lär-ðe ešlä-t-kän, häm ber
тот богач человек-PL-ACC работать-CAUS-PC.PST и один
telem=genä ikmäk-kä ešlä-gän-där
ломтик=только хлеб-DAT работать-PC.PST-PL
‘Этот богач заставлял людей работать, и они работали за один только кусок хлеба.’
Такое употребление отражает качества, которые чаще всего оказываются присущи категории каузатива в языках мира (в соответствии со свойствами, выделенными в [Лютикова и др. 2006] и приведенными в II.1):
- появляется агенс (baj , ‘богач’), который занимает привилегированную позицию подлежащего и кодируется номинативом (то есть, как приоритетная именная группа)
- каузируемый (kešelär , ‘люди’) теряет часть агентивных свойств, подчиняясь воле каузирующего, занимает непривилегированную позицию прямого дополнения и оформляется аккузативом (то есть, как неприоритетная именная группа)
- на основе исходного глагола (ešlä- , ‘работать’) образуется производный переходный (kešelär-ðe ešlät- , ‘людей заставлять работать’)
Появление в высказывании канонического каузатива вызывает определенный семантический сдвиг по отношению с аналогичной некаузативной конструкцией: он привносит характер вынужденности в действие, совершаемое каузируемым, накладывает на вводимого каузатора главную ответственность за это действие, подразумевая контроль с его стороны. В [Недялков, Сильницкий 1969a: 6] отношение каузации, связывающее две ситуации (действие каузируемого и воздействие каузатора), считается синонимом причинно-следственного отношения, и такой взгляд согласуется с обычной обусловленностью действия воздействием, характерной для каузативных конструкций. Однако разнообразие языковых данных отражает и такие употребления каузативов, которые отклоняются от ожидаемой схемы их поведения (один из примеров таких отклонений – несобственные употребления в северно-самодийских языках – был описан в п. II.1). Сосредоточимся на нетипичных употреблениях каузатива, связанных с их появлением в условиях полипредикации (основано на материале [Сай 2014]).
В целом для категорий, связанных с синтаксическими преобразованиями, не затрагивающими пропозициональную семантику высказывания (в первую очередь, для пассива и антипассива), отмечалась их возможная способность нести исключительно синтаксическую функцию в условиях полипредикации (например, в [Palmer 1994], [Van Valin 1980]). Замечалось, что под давлением какой-либо полипредикативной конструкции, накладывающей ограничения на синтаксическую структуру высказывания, эти залоговые конструкции обеспечивали кореферентность определенных аргументов без модификации семантической структуры. Это явление можно проиллюстрировать примерами (8), (9) из языка дирбал, приводимыми в [Palmer 1994: 179].
(8) rjuma yaba-rjgu bu£a-n banaga-jiu
father + ABS mother-ERG see-PAST returned-PAST
‘Mother saw father and (he) returned.’
В такой конструкции единственная возможная интерпретация предполагает, что неназванный абсолютивный участник второй клаузы интерпретируется как кореферентный абсолютивному же участнику первой клаузы; интерпретация ‘Mother saw father and returned’, т.е. такая интерепретация, при которой эргативная именная группа из первой клаузы оказывается кореферентная нулевой абсолютивной группе из второй невозможна;. Чтобы придать высказыванию такой смысл используется антипассивная конструкция:
(9) yabu butal-rja-jiu rjuma-gu banaga-jiu
mother +ABS see-ANTIP-PAST father-DAT returned-PAST
‘Mother saw father and returned.’
Благодаря использованию каузатива кореферентные участники в обеих клаузых соответствуют позиции абсолютива. В подобных случаях говорят о синтаксической функции залогов, т.е. о функции, которая сводится к помещению тех или иных актантов в нужные синтаксические позиции (при сохранении пропозоциональной семантики клаузы).
Каузатив, будучи актантной деривацией, воздействует в первую очередь именно на пропозициональное содержание высказывания, поэтому в [Dixon 2012: 239-240] утверждается, что каузатив не используется для выполнения исключительно синтаксической роли.
На самом деле, вопреки подобным ожиданиям, языки мира обнаруживают такую способность каузативной категории: типологический обзор случаев употребления каузативов в синтаксической функции представлен в [Сай 2014]. Оказывается, что каузатив «регулярно выступает как средство, благодаря использованию которого становятся грамматически возможны определенные полипредикативные структуры» [Сай 2014: 8]. В калмыцком языке встречаются примеры именно таких употреблений каузативных конструкций.
Схожие наблюдения излагаются в работе [Ханина 2001], где рассматриваются дезидеративные конструкции чувашского языка. Помимо прочих, здесь упоминаются случаи «разносубъектного желания», когда главный (желающий) участник не совпадает с участником желательной ситуации. В таком синтаксическом контексте на зависимом предикате возникает каузативный показатель, что позволяет верно интерпретировать роли участников ситуации желания за счет введения их прямого соотношения через каузацию. Например, при выражении на чувашском смысла ‘Мать хочет, чтобы сын смеялся’ появится каузативная конструкция с вершиной ‘смеяться-CAUS’ и соответственно оформленными участниками, подчиненная главному глаголу ‘хотеть’. Такие употребления, по мнению О. В. Ханиной, отражают процесс грамматикализации каузатива в чувашском языке.
В калмыцком языке аналогичный синтаксический контекст разносубъектного желания, где желаемая ситуация передается целевой конструкцией, тоже требует маркера каузации для достижения кореферентности:
(11) [nar-igə ertə bos-ul-xar ] bi sed-ǯä-nä-v
солнце-ACC рано вставать-CAUS-CV.PURP я.NOM хотеть-PROG-PRS-1SG
‘Я хочу, чтобы солнце рано встало.’ (букв.: ‘Я хочу рано поднять солнце.’) [Сай 2014: 1]
Таким образом, в ряде синтаксических контекстов снабжение подчиненной глагольной формы маркером каузатива служит единственным способом сохранить грамматическую правильность в рамках определенной грамматической структуры [Сай 2014: 9]. Однако если конструкция действительно может предписывать структуру высказыванию, то сложнее выявить то, что заставляет говорящего употребить такую ограничивающую конструкцию.
II.3 Требования организации дискурса: поддержание референции в связном тексте
Процесс построения текста подвергается действию определенных принципов, соблюдение которых должно помочь достижению цели, ради которой он строится. Основная цель коммуникации – передача информации со стороны говорящего, осуществляемая с наименьшими смысловыми потерями при ее интерпретации адресатом, со всей предусмотренной полнотой и верностью (в соответствии с задачей автора сообщения). В частности, такой информацией является определенный взгляд на ситуацию, ракурс, с которого говорящий предпочитает представить положение дел адресату. В организации дискурса используются не только приемы, обеспечивающие связность и большую доступность текста для воспринимающего, но и системы, контролирующие внимание адресата, чтобы, с одной стороны, упростить интерпретацию, с другой – направить ее в русло, необходимое говорящему.
Изучая инструментарий поддержания темы дискурса, топика, в текстах, Т. Гивон предлагает методики анализа, позволяющие проследить определенные дискурсивные закономерности [Givón 1983]. Одна из них, методика измерения референциального расстояния, предполагает оценку степени топикальности референта через измерение удаленности (исчисляемую в клаузах) конкретного появления референта в клаузе до его предыдущего упоминания в тексте. Меньшее расстояние свидетельствует о более тесной тематической связности клауз, в частности, о большей топикальности референта. Если топик фигурировал (эксплицитно или имплицитно) в непосредственно предшествующей клаузе, можно говорить о поддержании референции последующей клаузой. Примером средств поддержания референции может служить использование нефинитных подчиненных клауз, кореферентных главной (английский: I did it to attract attention). Для них можно предсказать отсутствие субъекта ввиду его однозначной идентификации в такой конструкции, что отражает дискурсивный характер конструкции и означает высокую степень тематической связности клауз.
II.4 От синтаксической обусловленности к дискурсивным причинам. Специфика калмыцкого каузатива
Особенностям употребления каузативных конструкций в калмыцких нарративах отчасти посвящено исследование, представленное в [Сай 2009]. При анализе естественных текстов не было встречено исключительно синтаксических контекстов использования каузативов, связанных с кореферентностью в условиях полипредикации (они обсуждались в п. II.2). Вместо этого было обнаружено, что каузатив имеет явную тенденцию появляться в нарративных цепочках, передающих последовательно развивающиеся события – характерного способа организации повествования в калмыцком (см. пример (12) из [Сай 2009: 452]).
(12) <…> Sivir-tǝ od-ad, madn-igǝ av-ad od-ad,
Сибирь-DAT уходить-CV.ANT мы-ACC брать-CV.ANT уходить-CV.ANT
mana ekǝ eckǝ xojr xojr küük-än ʁazǝr-tǝ
мы.GEN мать отец два два девочка-P.REFL земля-DAT
üld-ä-ʁäd, mini eckǝ Sivir-tǝ basǝ
оставаться-CAUS-CV.ANT я.GEN отец Сибирь-DAT тоже
üldǝ-v
оставаться-PST
{После того как поженились,} ‘…уехали в Сибирь, нас взяли и уехали, мама с папой двух детей похоронили (букв.: ‘в земле оставили’), мой отец тоже умер (букв.: ‘в земле остался’) в Сибири’.
Использование каузатива среди прочих глагольных форм цепочки обеспечивает единство синтаксического субъекта (‘мать и отец’), возглавляющего в качестве подлежащего все события: ‘поженились’ , ‘взяли’ , ‘уехали’ , ‘похоронили’ . Кроме того, он сохраняет ровность изложения, связывая субъекта ‘отец’ из предшествующего контекста с последней клаузой благодаря включению его число участников предпоследней клаузы в позиции каузатора. Таким образом, удается избежать двойной смены перспективы: ср. гипотетическое ‘…отец и мать уехали, дети умерли (‘отец’ уходит из поля зрения), мой отец умер (‘отец’ возвращается в поле зрения)’. В целом, каузатив сохраняет направление взгляда на события – со стороны отца и матери.
Анализ корпуса текстов показал, что партиципанты при каузативах, как правило, не выражены. Применение несколько модифицированной методики Т. Гивона (описанной в п. II.3) позволило установить высокую степень топикальности участников: большей – для каузирующего и меньшей – для каузируемого. Сверх того, выяснилось, что в калмыцком языке существует явная корреляция между выраженностью каузируемого участника в каузативной конструкции и той ролью, которую исполняет его референт при последнем упоминании. Нулевое выражение предпочитается при сохранении позиции прямого дополнения, а смена позиции провоцирует эксплицитность участника. При этом смена позиции подразумевает не только введение в повествование абсолютно нового референта в лице каузируемого, но и резкий сдвиг его роли: перевод из привилегированного положения подлежащего в позицию прямого дополнения.
Поскольку сохранение и смена позиции участников отражает сохранение и смену перспективы говорящего (см. направление взгляда на ситуацию, замеченное для примера (12)), в результате наблюдений было выдвинуто предположение о дискурсивной обусловленности использования каузатива в текстах калмыцкого языка. Ролевое соотношение участников из предшествующего контекста влияет на последующее построение текста, провоцирует говорящего на сохранение этого соотношения для сохранения взгляда на ситуацию с установленной позиции: для поддержания единства перспективы акценты должны быть расставлены так же, как и раньше. Каузатор удерживает на себе внимание, занимая позицию подлежащего, каузируемый остается в тени, несмотря на то, что в новой ситуации является уже фактическим деятелем. Каузатив является грамматическим способом сохранить топик и направленность внимания адресата, перенося роли прежде упомянутых агенса и пациенса в новую ситуацию. Таким образом, имитация конкретного распределения ролей с помощью каузатива обеспечивает сохранение ракурса, с которого подается вся ситуация, через поддержание референции – соотнесенности новых ролей референтов с установленными прежним планом действия.
Это предположение оказывается возможным и не противоестественным еще и потому, что С. С. Сай отказывается от презумпции, что "семантическая структура выстраивается на доязыковом уровне и что, тем самым, в нарративных текстах на разных языках эта семантическая структура должна в целом строиться одинаково" [там же: 458]. Действительно, в описанных выше случаях с калмыцкими каузативами мы имеем дело с особенностями организации связного текста, которые воздействуют на семантические и синтаксические структуры, подчиняя их дискурсивным правилам, а значит, по-видимому, если не предшествуют их оформлению, то преобладают над ними.
Дискурсивная мотивированность употребления каузативной конструкции сейчас представляется, с типологической точки зрения, специфической чертой калмыцкого языка. Это предположение требует привлечения материала других языков и рассмотрения их данных с того же ракурса: это позволит уточнить масштаб распространения явления и обнаружить сходства и различия в этой области между разными языковыми системами.
II.5 Обращение к семье
Цель нашего исследования как раз состоит в уточнении специфики использования каузативных конструкций в данной дискурсивной функции, а именно в выяснении того, является ли эта способность каузатива уникальной для калмыцкого языка или она представлена, как минимум, в некоторых языках, генетически и типологически близких калмыцкому, то есть в других алтайских языках.
Алтайская языковая семья представляет собой объединение по крайней мере трех ветвей: монгольской, тюркской и тунгусо-маньчжурской (вопрос о структуре и генетической связи между алтайскими языками, в число которых иногда включают также японо-рюкюские и корейский языки, остается дискуссионным). В соответствии с задачами исследования следовало выбрать языки-представители ветвей, соседних с монгольской, которая содержит калмыцкий язык. Выбор башкирского языка из тюркской группы и нанайского – из тунгусо-маньчжурской был мотивирован тем, что для этих языков в моем распоряжении имелись базы естественных текстов, созданные в экспедициях и включающие материалы последних лет. Другим фактором послужило мое знакомство с этими языками и упомянутыми корпусами, благодаря работе с башкирскими и нанайскими текстами в рамках раздельных исследований.
II.6 Каузатив в башкирском языке
В грамматиках рассматриваемых языков применительно к категории, выражающей отношения каузации, предпочитается термин «понудительный залог». В данном случае его следует воспринимать как обобщение явлений залога и актантной деривации, которые были разведены в п. II.1. В целом, алтайские языки обладают структурной близостью в сфере «залога»; наибольшее схождение при этом обнаруживается именно среди каузативных формантов [Кормушин 1990].
Описывая характеристику «понудительного залога» в башкирском языке, Н. К. Дмитриев тоже отмечает его типичность для тюркских и монгольских языков [Дмитриев 2008: 171-173]. Он перечисляет следующие каузативные аффиксы (здесь опускаются варианты этих показателей, обусловливаемые фонетическим контекстом): -дыр- , -т- , -ҡыр- / -ҡар- (архаичные фонетические варианты) / ыр- / -ар- (соответствующие им позднейшие фонетические варианты) , -həт- (представленный только при основе күр- , ‘видеть’ > күр-həт- , ‘показать’).
В грамматике [Юлдашев 1981: 254-262] башкирские каузативные формы характеризуются как разнородные не только по структуре, но и по продуктивности и значению. Так, высокопродуктивными типами форм оказываются два первых (образованные с помощью аффиксов -дыр- и -т-), прочие же непродуктивны – сохраняются при основах из ограниченного списка. При этом лишь около 20% употреблений (по данным грамматики) соответствуют определению «понудительного залога», выражая одно из двух возможных значений:
- реальное действие, выполняемое каузатором, непременно направленное на каузируемого; содействие каузатора каузируемому (как в аша-т- , ‘кормить’)
- осуществление всего действия самим каузируемым, но по воле, инициативе каузатора (яҙ-ҙыр- , ‘заставить писать’).
Следует особо отметить, что А. А. Юлдашев склонен своеобразно оценивать формы на предмет наличия в них «понудительности», в частности, он считает одушевленность участников обязательным параметром для осуществления понуждения в настоящем смысле слова. В результате, в числе «нетипичных употреблений» оказываются такие формы как аӊла-т- , ‘объяснять’ от аӊла- , ‘понять’ ; ағар-т- , ‘белить, чистить’ от ағар- , ‘белеть, сделаться чистым’ и пр. Иными словами, в центр категории выводятся случаи опосредованной каузации с сохранением у каузируемого части агентивных свойств. Остальные случаи «объединяет лишь то, что они в преобладающем большинстве своего употребления служат грамматически организованным средством превращения непереходных глаголов <…> в переходный, не имеющий отношения к понудительному залогу в общепринятом его понимании» [там же: 254].
Думается, что нет никаких препятствий для объединения конструкций на основании единого процесса повышения актантной деривации, очевидно, действующего во всех упомянутых случаях. Понятие залога, имеющего дело с коммуникативными преобразованиями, в самом деле, терминологически не уместно для объединения всех этих форм.
На периферию по [Юлдашев 1981] попадают также случаи «необратимости» словообразования (во всяком случае, на синхронном уровне) у некоторых форм, в которых наблюдаются каузативные показатели. Производящие основы этих каузативов не могут функционировать в качестве самостоятельной лексической единицы. В пример приводятся пары глаголов, противопоставленных по переходности и содержащих соответствующие аффиксы (каузатива – для отражения переходности, и пассива – для непереходности): тарат- , ‘распространять, распускать’ / тарал- , ‘распространяться, расходиться’ ; өйрəт- , ‘обучать, учить’ / өйрəн- , ‘обучаться, изучать’ и пр. Очевидно, речь идет об эквиполентной оппозиции глаголов: ни одна подобная форма не является производной для своей пары, таким образом, оба глагола противопоставлены как равноценные члены оппозиции.
Башкирская словоформа может присоединять к себе одновременно несколько маркеров каузатива, повышая свою «степень понудительности» в отношении количества задействованных участников, выражая большую дистантность – опосредованность – каузации: ср. яҙ- , ‘писать’ ; яҙ-ҙыр- , ‘заставить писать’ ; яҙ-ҙыр-т- , ‘заставить заставить писать’ ; и даже яҙ-ҙыр-т-тыр- , ‘заставить заставить заставить писать’ [Дмитриев 2008: 173]. Теоретически количество присоединяемых аффиксов не ограничивается, но фактически лишь двойной каузатив встречается сколько нибудь регулярно: дополнительные маркеры требуют особых смысловых условий для появления.
(13) <…> un-də böt-ör-t-ä-m=dä
десять-ACC закончиться-CAUS-CAUS-PRS-1SG=же
qal-ɣan-ə-n üð-egeð qara-j-həɣəð
оставаться-PC.PST-P.3-ACC сам-P.2PL смотреть-PRS-2PL
‘…я дам возможность закончить десять [классов], а про остальное сами посмотрите.’
[140719_rsmB_MO_SS_ZhiznOtca.087]
В завершение обзора свойств башкирских каузативных конструкций рассмотрим аргументную структуру каузативов (основываясь на материалах [Перехвальская 2013]). Актантный состав каузатива, образованного от непереходного глагола, представлен каузатором в номинативе (в позиции подлежащего) и каузируемым в аккузативе (в позиции прямого дополнения). Во избежание референционного конфликта при образовании каузатива от переходного глагола, уже имеющего при себе прямое дополнение в аккузативе, каузируемый может быть выражен дативом (14) или аблативом (15).
(14) bala besäj-gä höt-tö es-er-ä
ребенок кошка-DAT молоко-ACC пить-CAUS-PRS
‘Ребенок поит кошку молоком.’ [Перехвальская 2013: 3]
(15) <…> aj bənə toto-p al-ɣan-da, ošo awəl-dəŋ
богатый этот.ACC держать-CV брать-PC.PST-LOC этот деревня-GEN
keše-lär-nän soqor qað-ðər-əp taw baš-ə-na <...>
человек-PL-ABL яма копать-CAUS-CV гора голова-P.3-DAT
‘…богач его поймал, заставил жителей деревни выкопать яму на вершине горы...’ [130700_unknown_es_RekaAgzam.004]
При двойной каузативации основной каузируемый оформляется как косвенное дополнение, а подчиненный дистантному каузатор – как инструмент (16).
(16) äsä-he bala-hə-nan besäj-gä höt es-er-t-te
мать-P.3 ребенок-P.3-ABL кошка-DAT молоко пить-CAUS-CAUS-PST
‘Мать велела ребенку напоить кошку молоком.’ [Перехвальская 2013]
При невыражении одного из основных участников ситуации аргументная структура может меняться (ср. () и ()).
(17) äsä bala-hə-n aša-t-a häm es-er-ä
мать ребенок-P.3-ACC есть-CAUS-PRS и пить-CAUS-PRS
‘Мать кормит и поит ребенка.’ [Перехвальская 2013]
II.7 Каузатив в нанайском языке
В грамматике указывается, что «побудительный залог» обозначает ситуацию, при которой действительный «субъект вместе со своим действием входит составным подчиненным элементом в действие другого субъекта» [Аврорин 1961: 32-40] – в данном случае идет речь о введении каузирующего партиципанта, то есть о повышающей актантной деривации. При этом нововведенный субъект занимает позицию подлежащего, вытесняя первоначального субъекта в положение прямого дополнения с сопутствующим оформлением его винительным падежом.
(18) mapa xaale=daa naj-wa piktə-ku-ǯi məəpi
медведь когда=PART.EMPH человек-ACC ребёнок-POSS-INS себя.ACC.SG
waa-waan-da-si
убить-CAUS-NEG-NPST
‘Медведица с медвежонком никогда не даст человеку себя убить.’ [Avrorin_1986_42.005]
В результате каузативации каузируемый непременно приобретает аккузативное оформление, а объект действия исходного глагола «может быть не только в винительном, но и в назначительном падеже1» [там же: 34]:
(19) Алосимди наонёкам-ба дангаса-го-и
учитель мальчик-ACC книга-DEST-P.REFL.SG
га-ван-ки-ни
купить-CAUS- PST-3SG
‘Учитель мальчика книгу-себе купить заставил.’
Категория «побудительного залога» отмечается как наиболее продуктивная из всех залогов, представленных в языке (кроме него выделяются «страдательный» и «взаимный» залоги). Для нанайского возможно употребление двух показателей каузатива в словоформе, но одновременное использование трех и более маркеров не отмечается. Основной формант категории – аффикс -ван- со своими морфонологическими вариантами (ср. сиа- ‘есть’; сиа-ван- ‘кормить’).
II.8 Каузатив и поддержание референции в языках трех ветвей
Нельзя сказать, что организация дискурса в рассматриваемых языках исследуется активно. Редко встречаются дискурсивно ориентированные работы, поэтому немногочисленные замечания находятся среди строк, посвященных другим вопросам. Особенно мало информации о дискурсе алтайских языков можно почерпнуть из работ, связанных с каузативными конструкциями. Возвращаясь к занимающей нас проблематике (и приближаясь к ее разработке), отметим некоторые черты рассматриваемых языков, в той или иной степени касающиеся поддержания референции.
Судя по всему, для башкирского языка работы на тему обеспечения связности текста посредством возможностей его глагольных словоформ отсутствуют. Работы, посвященные близкородственным ему тюркским языкам, сосредоточиваются на дискурсивном значении нефинитных (деепричастных) глагольных форм ([Шлуинский 2002], [Кибрик 2003]). Каузативные конструкции в связи со структурированием дискурса не упоминаются. Имплицитное выражение при башкирском каузативном глаголе, характерное для каузируемого участника, отмечается в [Абдуллина 2008], где это обстоятельство объясняется утратой информативной потребности в нем: «его роль приписывается номинальному субъекту действия, представленному как подлежащее» [там же: 11], то есть, каузатору.
Еще более скромное число работ касается вопросов дискурса в тунгусо-маньчжурских языках. Для нанайского языка, вероятно, единственной на настоящий момент специальным исследование этой области опубликовано в [Файнвейц 2007]. Однако оно посвящено исключительно механизмам переключения референции, что не охватывается настоящим исследованием.
В. А. Аврорин особо оговаривает случаи эллипсиса каузируемого, считая их возможными без смысловых потерь только в том случае, если партиципант уже известен из предыдущего контекста или обстановки речи [Аврорин 1961]. Бесспорно, немотивированный пропуск участника нарушает целостность и законченность предложения, но этой информации недостаточно, чтобы сделать какой-то вывод о специфике аргументов каузативной конструкции.
Возвращаясь к калмыцкому языку, остается только добавить, что тенденции отсутствия партиципантов при глаголе отмечались в статье [Орловская 1999], где для анализа каузативных употреблений привлекались тексты на близкородственном калмыцкому старописьменном монгольском языке. М. Н. Орловская отмечает, что иногда инициатор и реальный исполнитель действия могут оказаться не эксплицированными при каузативной глагольной форме, «хотя и легко выявляются из предыдущего предложения или ближайшего контекста» [там же: 206]. Увы, вновь не учитываются роли участников в ближайшем контексте. Тем не менее, хотя и не подкрепленные конкретными измерениями, интуитивные представления автора в целом согласуются с результатами изучения калмыцких естественных текстов, отраженными в исследовании [Сай 2009], результаты которого послужили отправным стимулом для настоящей работы.
|
