Мелихов, А. И. Нежный, П. Г. Положевец, Г. С. Померанц, А. И. Приставкин, А. Л. Семенов, С. А. Филатов. Григорий Померанц Следствие ведет каторжанка Независимое издательство «Пик» 2004

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Иногда по ночам Ольга Григорьевна просыпалась от собствен­ных криков: ей казалось, что она борется «с ними». Подробно она не рассказывала – с кем. Не хотелось втягивать в трезвый день ночные кошмары. Днем была собранной, сдержанной. Та­кой я ее помню. Но было одно, последнее несчастье, которое опрокинуло ее среди белого дня: узнать, что безнадежно болен ее любимый сын, Степа. Тот самый, который стал душить Ма­русю, обещавшую посадить Олю еще на десять лет (насилу тогда отняли). Теперь он заболел раком. Кажется, единственный раз Ольга Григорьевна забилась в истерике. Ей было 80 лет, а надо было звонить, хлопотать... Ни на что не было сил. Только через несколько дней вернулась привычная собранность; стала добиваться обычных в таких случаях процедур, бесполезных и мучительных. Навещала сына, не всегда сознававшего, кто при­шел, после очередной «химии». Иову было легче: его дети умер­ли без мук.

А жизнь длилась. Медленно падали силы. Все чаще хотелось лежать и даже гостей принимать лежа. А когда спрашивали о Деле – распрямлялась.

И все-таки она дождалась. Началась перестройка. С печати снят был намордник. Ходила по рукам книга Антонова-Овсеен­ко, использовавшего ее рассказы. Зашевелились фальсификато­ры. Пришли прокуроры из КПК уговаривать ее, что она все вы­думала, что не было показаний Гусева, Опарина, что не убит был Борисов, и нет справки, переданной Шелепиным в комис­сию Шверника, о чудовищных масштабах террора. А Крючков (новый шеф КГБ) дает другие цифры.

Новое, горбачевское руководство колебалось, поручало про­верку будущим ГКЧПистам. Петр кивал на Ивана, Иван на Петра. «По словам Каткова (деятеля КПК. – Г. П.), Яковлев поручил Пуго (ответственные сотрудники ЦК), а Пуго ему (фа­милия Пуго мелькнула впоследствии в частушке, сочиненной в «живом кольце»: «Забьем мы пушку тушкой Пуго». – Г. П.). Когда я из беседы с Катковым и его двумя прокурорами поняла, что все уничтожено, и они торжествующе об этом говорили, вроде бы я сама какую-то фальшивку написала – ничего это нет, никакого совещания (на квартире Орджоникидзе. – Г. П.) не было, сводки нет такой (о масштабах репрессий. – Г. П.) и так далее, я написала второе письмо, где перечислила, какие до­кументы уничтожены. По словам Каткова, нет, значит, они уничтожены. Тогда Наумов (деятель ЦК. – Г. П.) сказал – ну, раз они так некомпетентно подошли к этому вопросу, мы все возьмем в свои руки. Они взяли в свои руки и опубликовали на основании этих подлогов в седьмом номере «Известий» («Из­вестий ЦК». – Г. П.). Я больше не стала Наумову ни звонить, ни разговаривать. Зачем мне с ним говорить» (с. 359–360).

В конце концов, горбачевское ЦК поддержало оценки новой комиссии по расследованию убийства Кирова («не нашей ко­миссии, сегодняшней», – комментирует Шатуновская на с. 360). Только Хрущев в своих воспоминаниях упоминал фак­ты, установленные Ольгой Григорьевной. «Про убийство Бори­сова (телохранителя Кирова. – Г. П.) он пишет в своих мемуа­рах, что никакой аварии не было, что сотрудники НКВД ее инсценировали, что Борисов был убит» (с. 361).

Осталось одно – обратиться к прессе, переставшей быть партийной. С легкой руки Шатуновской, появилась в АИФ ста­тья Лордкипанидзе, и началась дискуссия. Сотрудница Ленин­градского музея истории партии Кириллина пыталась защищать версию, придуманную вместо официальной сталинской, явно провалившейся, – по ее словам, Киров был убит ревнивым му­жем. Таким образом, оба заговора смыты со скрижалей исто­рии: заговор зиновьевцев (а потом Зиновьева и Троцкого, а еще позже – Троцкого и Бухарина) против Сталина и заговор Ста­лина против собственной партии, не сумевшей проглотить без сопротивления смерть миллионов крестьян.

Тогда, собрав последние силы, Ольга Григорьевна написала, лаконично, как она это умела, письмо в редакцию «Известий», изложив в нескольких абзацах все основные факты. Это письмо, в конце концов, было опубликовано. И Георгий Целмс, после журналистского расследования, подвел итоги дискуссии в «Ли­тературной газете» (см. ниже). Ему удалось найти следы уничто­женных документов: список, в котором были официально пере­числены названия текстов, содержание которых раскрывала Ольга Григорьевна.

А Шатуновская скончалась, как многие в ее возрасте, после перелома шейки бедра. До 90 лет она не дожила трех месяцев. На похоронах не было ее друзей: они умерли на год, на пять лет, на десять лет раньше. Дети и внуки терялись в группе офи­циальных лиц. Так схоронили одну из самых замечательных женщин XX века, в судьбе которой сталкивались роковые собы­тия революции, Большого Террора и попытки освободиться от сталинского наследства.

Но я не могу ее забыть. В статье, опубликованной в 1995 г., я писал о ней, не думая, что это может иметь политическое значе­ние. Просто вспоминался замечательно яркий женский образ. И сейчас я пишу, опираясь на свои живые воспоминания, рас­ширяя и уточняя их цитатами из книги, составленной родными Шатуновской (история поблагодарит их за этот труд). И я верю, что люди поверят нам с Ольгой Григорьевной, несмотря на то, что уничтожены почти все собранные ею документы. Если вер­но то, что рукописи не горят, то не горят и правдивые свиде­тельства.
VI. Дискуссия в прессе в 1989-1990 годах

В. Лоркипанидзе

УБИЙСТВО КИРОВА. НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ

Органы НКВД в Ленинграде с 1930 г. возглавлял из­вестный чекист Ф. Д. Медведь. Первым заместителем у него был Карпов. В 1934 г. Карпова из Ленинграда отозвали, а на его место назначили (без согласования с Кировым и Медведем) И. Запорожца, который до этого работал в центральном аппарате НКВД. Он занял ключе­вой пост в управлении, поскольку ведал вопросами государст­венной безопасности.

Ф. Медведь пытался возражать против этого назначения, жа­ловался Кирову. Тот объяснялся с генсеком, но Сталин возра­жений не принял.

В последних числах ноября 1934 г. И. Запорожец исполнял обязанности начальника управления. Неожиданно он взял от­пуск на пять дней по семейным обстоятельствам без оформле­ния приказа по НКВД, получив на то личное разрешение нар­кома Г. Ягоды по телефону, и из Ленинграда уехал. Функции начальника перешли ко второму заместителю, Ф. Т. Фомину, который ведал пограничной и внутренней охраной.
Как это было

В тот день, 1 декабря 1934 г., Федор Тимофеевич Фомин, как обычно, работал у себя в кабинете. Около 16 часов ему по теле­фону сообщили из Смольного о покушении на С. М. Кирова.

Захватив несколько сотрудников, Ф. Т. Фомин сразу же выехал в обком партии.

С. М. Киров был убит выстрелом в затылок с близкого рас­стояния на площадке третьего этажа лестницы. Телохранитель несколько отстал, и Киров на площадке, где его поджидал Л. Николаев, оказался один.

После покушения Николаев пытался покончить жизнь само­убийством, но пистолет дал осечку. Подоспевшая охрана без труда схватила убийцу, поскольку тот находился в шоковом со­стоянии, бился в судорогах, его рвало.

По прибытии на место Фомину в первую очередь пришлось отбивать Николаева от разъяренных работников обкома, кото­рые пытались его растерзать. Николаева обыскали на месте (при нем помимо пистолета была черная сумка с бумагами) и в не­вменяемом состоянии отправили в санчасть НКВД.

Не успел Фомин вернуться в свой кабинет, как ему позвонил Г. Ягода. Выслушав доклад, он поинтересовался, во что был одет Николаев и не обнаружены ли при нем вещи иностранного происхождения.

Спустя приблизительно час последовал второй звонок из Москвы – на проводе был сам И. Сталин. После доклада он также спросил: во что был одет Николаев, какая на нем была кепка, и не было ли заграничных вещей? Получив отрицатель­ный ответ на последний вопрос, Сталин после продолжитель­ной паузы трубку повесил. Позже, анализируя ситуацию того дня, Ф. Т. Фомин пришел к выводу, что, видимо, что-то было упущено при подготовке акции в Ленинграде.

Человек с пистолетом

Спустя три часа после преступления в Смольном главному вра­чу санчасти с трудом удалось привести убийцу в чувство, и его доставили на допрос. К этому времени Федору Тимофеевичу удалось опросить ряд сотрудников управления, просмотреть дневник и другие бумаги, которые были в сумке у Николаева. Из дневника, исписанного нервным почерком, выяснилось, что он несколько раз пытался попасть на прием к Сергею Мироно­вичу. Секретарь отказывал, но обещал передать заявление лично Кирову.

Помимо дневника в сумке была найдена карта Ленинграда с обозначением маршрута, по которому Сергей Миронович часто ходил пешком от Смольного до своего дома на Каменноостровском проспекте. В этих случаях охрана обычно следовала в ма­шине, а Кирова на улице сопровождали два сотрудника: один шел сзади, другой – впереди. Они заметили, что за Кировым ходит подозрительного вида мужчина. Николаев был задержан милиционером в подъезде дома и доставлен в НКВД. При обы­ске в сумке у него нашли пистолет с патронами, упомянутую выше карту. Однако, по указанию И. Запорожца, Николаев был отпущен с пистолетом.

На допросе перед Фоминым предстал худощавый, плохо оде­тый дегенеративного вида мужчина лет 35 (по документам ему было 30). В партии с 1920 г. – инструктором РКИ (Рабоче-кре­стьянская инспекция). Закончил вечернюю партшколу. За отказ ехать на трудовой фронт был исключен из партии, затем восста­новлен по указанию из Москвы. В настоящее время безработ­ный. На вопросы отвечал сбивчиво, путался, впадал в истерику, несколько раз повторял, что его выстрел прозвучал на весь мир. Причины убийства сообщить отказался. Подтвердил свои запи­си в дневнике. За Кировым «охотился» давно. На днях был на перроне Московского вокзала во время прихода «Красной стре­лы», на которой Киров вернулся из Москвы с Пленума ЦК. Киров шел по перрону в окружении сотрудников обкома и НКВД, приблизиться к нему было невозможно. После этого в очередной раз пытался попасть на прием и опять получил отказ.

Были также допрошены жена и мать Николаева. При обыске на квартире у каждой из них было найдено по 5000 руб.

Жена Николаева Мильда Драуле, латышка по национально­сти, работала в столовой Смольного. Жили они в отдельной квартире, одно время снимали дачу в Сестрорецке.

Дальнейшее расследование было приостановлено, так как пришло сообщение, что к Ленинграду приближается литерный поезд с членами Политбюро ЦК ВКП(б). Все поехали встречать.

В Ленинград прибыли Сталин, Молотов, Ворошилов, Жда­нов, а также Ежов, Вышинский и др. Сталин вышел из вагона первым, ни с кем не поздоровался, а Ф. Медведя ударил по лицу, молча выслушал краткий доклад Фомина. Рядом по стой­ке «смирно» стоял Г. Ягода. Затем Сталин спросил, где находит­ся тело Кирова. Поехали в Смольный.
Допрашивал Сталин сам

Ф. Т. Фомин от расследования сразу же был отстранен. Его на­значили начальником штаба по поддержанию революционного порядка в городе.

Сталин решил сам заняться выяснением обстоятельств убий­ства Кирова. В Смольный были доставлены Николаев, его жена и мать. Допрашивал их Сталин по очереди. Затем Сталин потре­бовал доставить охрану Кирова, которая находилась под арестом в управлении НКВД. Время шло, а охрану все не привозили.

Позже выяснилось, что машина попала в аварию, в результа­те погибли Борисов и два других охранника Кирова.

Сталину, видимо, ждать надоело. Он вышел в приемную и, обращаясь к присутствующим, изрек: «Николаева надо поддер­жать физически. Купите курочек, фрукты, подкормите, подле­чите, и он все расскажет. Для меня и так совершенно ясно, что в Ленинграде действует хорошо организованная контрреволю­ционная террористическая организация, и убийство Кирова – дело ее рук. Надо все тщательно расследовать» (свидетельство Ф. Фомина). Так Сталин заранее предопределил результаты дальнейшего расследования и последующие за этим репрессии. В конце декабря 1934-го – январе 1935 года дело рассматрива­лось на закрытом процессе в Ленинграде. Председательствовал В. Ульрих. Обвинителем выступал А. Вышинский.

Основным «свидетелем» был Л. Николаев, которого еже­дневно обрабатывали, обещали за нужные показания сохранить жизнь и выпустить через два-три года. Было установлено, что убийство С. М. Кирова организовано «ленинградским террори­стическим троцкистско-зиновьевским центром».

Л. Николаева и тех, кого он оговорил, сразу после процесса расстреляли.

Ф. Медведя, И. Запорожца, Ф. Фомина и других ответствен­ных работников ленинградского НКВД арестовали в 1935 г. и обвинили в преступной халатности. Их выслали на три года в Сибирь. В 1937-1938 гг. против них были выдвинуты новые об­винения. Медведя расстреляли в 1937 г., Запорожца – в 1938 г.

Ф. Т. Фомина в 1938 г. обвинили в попытке покушения на членов Политбюро в момент их приезда в Ленинград 2 декабря 1934 г., но жизнь ему сохранили. В 1937 г. по делу Кирова в Ле­нинграде была расстреляна группа молодых сотрудников НКВД, которые ни по возрасту, ни по занимаемому положению к со­бытиям 1934 г. не могли быть причастны.

О грозящей Кирову опасности знали многие работники НКВД. Прекрасно разбирался в обстановке и мой отец – Т. И. Лордкипанидзе, который был знаком с Кировым и очень уважал его. Осенью 1934 г. отец добивался назначения в Ленин­град, но не встретил поддержки. Все перемещения в руководя­щем звене НКВД преследовали цель поставить во главе цен­трального аппарата и на местах послушных Сталину исполнителей.

Версия о причастности И. Сталина к убийству С. Кирова весьма правдоподобна, хотя и не имеет документального под­тверждения. Однако не оставляет сомнения тот факт, что это убийство было использовано И. Сталиным для расправы с теми руководящими работниками партии и государства, которые были ему неугодны.

«Аргументы и факты», 1989, № 6
О.Г. Шатуновская

ВОКРУГ ТРАГЕДИИ В СМОЛЬНОМ

Уважаемая редакция! В вашей газете от 11 января 1990 года была опубликована статья А. Кириллиной «Трагедия в Смоль­ном», в которой выдвинуты версии убийства С. М. Кирова. Ав­тор пишет: «Комиссия Политбюро, созданная после 20-го съез­да партии для расследования обстоятельств убийства Кирова, не обнаружила весомых доказательств этой версии». Имеется в виду причастность Сталина. Я категорически протестую против этого утверждения, оно прямо противоположно выводам, сде­ланным Комиссией Политбюро. Эта Комиссия была создана в 1960 году во главе со Шверником. Я тоже вошла в состав Ко­миссии, вся ее работа проходила при моем непосредственном участии. Мы опросили тысячи людей, изучили тысячи докумен­тов. Согласно решению 20-го съезда КПСС – а доклад Н. С. Хрущева был принят съездом как резолюция съезда – нами были расследованы обстоятельства убийства и события, ему предшествовавшие. Вот что открылось.

Во время 17 партсъезда, несмотря на его победоносный тон и овации Сталину, на квартире Серго Орджоникидзе, в неболь­шом доме у Троицких ворот, происходило тайное совещание некоторых членов ЦК – Косиора, Эйхе, Шеболдаева и других. Участники совещания считали необходимым отстранить Стали­на с поста генсека. Они предлагали Кирову заменить его, одна­ко он отказался. После того как Сталину стало известно об этом совещании, он вызвал к себе Кирова. Киров не отрицал этого факта, заявив, что тот сам своими действиями привел к этому.

При выборах в ЦК на съезде фамилия Сталина была вычерк­нута в 292 бюллетенях. Сталин приказал сжечь из них 289, а в протоколе, объявленном съезду, было показано 3 голоса «про­тив». Комиссия Политбюро, ознакомившись в Центральном партархиве с бюллетенями и протоколами голосования, устано­вила факт фальсификации выборов. Вызванный в ЦК бывший член счетной комиссии съезда В. М. Верховых сообщил подроб­ности этой истории. Впоследствии почти все делегаты 17 съезда были уничтожены. Из 63 членов счетной комиссии 60 были расстреляны, а уцелевшие репрессированы.

Киров, осознавая, что после происшедшего он неизбежно будет уничтожен Сталиным, говорил своим родным и друзьям, что голова его теперь на плахе. Убийцу Кирова Николаева три­жды задерживала охрана Кирова, при нем был обнаружен порт­фель с разрезом на задней стороне, в котором находился заря­женный револьвер и план Смольного. Однако сотрудники Ле­нинградского ГПУ его каждый раз отпускали, угрожая охране. Убийца, явившийся 1 декабря в Таврический дворец на партак­тив, где Киров должен был делать доклад, был предупрежден и перешел в Смольный, так как Киров поехал туда за материала­ми для доклада.

На другой день после убийства на допросе у Сталина в Смольном Николаев заявил, что его в течение четырех месяцев склоняли к совершению убийства сотрудники ГПУ, настаивая на том, что это необходимо партии и государству.

Личный охранник Кирова Борисов, предупреждавший его об опасности, был убит по дороге в Смольный ударом лома по го­лове сотрудниками ГПУ, сопровождавшими его на грузовике на допрос к Сталину.

Тщательное расследование многих других важнейших об­стоятельств, показаний близких Кирову людей и других свиде­телей, все это привело Комиссию к неопровержимому заключе­нию: убийство Кирова было организовано Сталиным.

После убийства Кирова Сталин обрушил на страну лавину ужасающего террора. По всем республикам и областям рассыла­лись контрольные цифры на аресты. В директиве за подписью Сталина и Молотова предписывалось организовывать во всех районах показательные суды, а если нет подходящих больших помещений, устраивать их в церквах.

Несмотря на однозначный результат, полученный Комисси­ей, мне уже не в первый раз приходится встречать публикации, в которых со ссылкой на документы Комиссии делается вывод о непричастности Сталина к убийству Кирова. Я вижу два объяс­нения этому. Возможно, это результат недобросовестности авто­ров подобных публикаций и сознательное искажение содержа­ния исторических документов. Может быть, однако, причина в том, что подлинные документы Комиссии заменены какими-то другими. Я полагаю, что более вероятной является вторая версия. У меня есть серьезные основания думать, что это именно так.

После того как материалы всех расследований (они состави­ли 64 тома) и итоговые записки по ним были сданы в архив, я была вынуждена уйти из КПК. После моего ухода в окружении Н. С. Хрущева нашлись лица, заинтересованные в переоценке выводов Комиссии Политбюро. Они поручили заместителю председателя КПК З.Г. Сердюку вновь допросить главных сви­детелей. Эту работу помогал ему выполнить сотрудник КПК Г. С. Климов. Они вызывали свидетелей, вынуждали их отказы­ваться от ранее данных ими показаний и давать противополож­ные; уничтожали все основные документы и подделывали вме­сто них другие.

Было составлено новое заключение совсем иного свойства: якобы Комиссия не располагает достаточными данными, изо­бличающими Сталина в организации покушения на жизнь Ки­рова.

В июне 1989 года ко мне явился представитель КПК Н. Кат­ков в сопровождении двух прокуроров с целью якобы посовето­ваться о работе Комиссии. В ходе беседы подтвердилось, что по заданию сталинистов из окружения Хрущева был совершен ис­торический подлог. Из документов расследования исчезли:

• 
  Свидетельство члена партии с 1911 года С. Л. Маркус, старшей сестры жены С. М. Кирова, – с его слов, – о тайном совещании на квартире Орджоникидзе и о вызове Кирова после этого совещания к Сталину и подробно о беседе его с генсеком;
  
• 
  Копия полученных на следствии показаний помощника Орджоникидзе – Маховера, присутствовавшего на упомянутом совещании. По этому поводу представитель КПК заявил, что никакого совещания на квартире Серго в дни работы 17 партсъезда не было;
  
• 
  Исчезли также показания старых большевиков Опарина и Дмитриева о сцене допроса Сталиным Николаева 2 декабря, ко­гда убийца заявил Сталину, что к покушению на жизнь Кирова его побудили и готовили сотрудники НКВД. Тогда энкаведисты жестоко избили Николаева и в бесчувственном состоянии дос­тавили его в тюрьму. В материалах расследования были свиде­тельства тюремных врачей.
  
• 
  Пропало полученное в ходе расследования заключение, данное хирургом Мамушиным, участвовавшим во вскрытии тела Борисова. Согласно этому заключению Борисов погиб не во время инсценированной сотрудниками НКВД аварии, а от удара по голове массивным твердым предметом.
  

– Отсутствуют также показания Кузова, водителя грузовика, в котором везли Борисова на допрос к Сталину. Вместо прежне­го показания, где Кузов писал, что никакой аварии не было, те­перь имеется показание, что авария произошла. В ней якобы и погиб Борисов.

Круглосуточно находившийся при Николаеве в камере со­трудник ГПУ Кацафа написал в Комиссию, что убийца согла­сился дать следствию требуемые от него показания о якобы су­ществующем «троцкистско-зиновьевском центре» только после обещания следователем сохранить ему за это жизнь.

На суде под председательством Ульриха Николаев сначала отказался от вымученных у него показаний и заявил, что ника­кого центра не было. Ульрих вел допрос Николаева в отсутствии всех остальных обвиняемых и в конце концов сломил его. В пе­рерыве судебного заседания Николаева держали отдельно. Он снова кричал, что никакого центра не было, что он оговорил невинных людей. Об этом пишет в письме на имя Н. С. Хруще­ва конвоир Гусев, находившийся у дверей комнаты, в которой держали Николаева. После объявления смертного приговора Николаев непрерывно кричал: «Обманули!».

О происходившем на суде дала также показания Комиссии присутствовавшая в зале суда знакомая Ульриха. Ее свидетельст­во, так же как и приведенные выше показания Кацафы, исчезли.

Исчез важнейший документ: представленная КГБ в Комис­сию Политбюро сводка о количестве репрессированных с янва­ря 1935 года по июнь 1941 года – по годам и различным пока­зателям – с общим итогом: 19 840 000 000 арестованных, из кото­рых 7 миллионов расстреляны в тюрьмах. Представитель КПК заявил, что в деле имеется якобы лишь моя личная записка с упоминанием двух миллионов жертв. Такой записки я никогда не писала.

В ходе нашего расследования в личном архиве Сталина обна­ружен собственноручно составленный им документ со списками двух сфабрикованных им троцкистско-зиновьевских центров – ленинградского и московского. Причем Зиновьев и Каменев были вначале помещены Сталиным в ленинградский, а затем переставлены в московский центр, так же, как и другие участни­ки вымышленных центров. Этот документ был передан заве­дующим личным архивом Сталина как особо секретный.

Графологическая экспертиза Прокуратуры СССР подтверди­ла, что рукопись составлена собственноручно Сталиным. Два сотрудника ленинградского управления НКВД показали Комис­сии, что в 1934 году, во время своего пребывания в Ленинграде, Сталин располагал, кроме того, списком двадцати двух бывших оппозиционеров, которых начальник ленинградского управле­ния НКВД Медведь представлял Кирову для визы на арест, од­нако Киров в санкции отказал.

В присутствии этих сотрудников Сталин и сфабриковал со­став террористических центров. Этих свидетельств, по словам представителя КПК, в деле нет. Он уверял меня в том, что упо­мянутая рукопись принадлежит не Сталину, а руке Ежова, хотя фотокопия сталинской рукописи и акт графологической экс­пертизы были разосланы вместе с итоговой запиской членам Политбюро.

Над кем же пытались объявить себя победителями на 17-ом съезде? Над народом, против которого Сталин повел с 1928 года войну, под видом построения социализма на селе совершил контрреволюционный переворот, отняв у крестьянства землю и волю и орудия производства, за которые оно воевало с белыми всю гражданскую войну. Теперь же оно уничтожалось и физи­чески в своей лучшей трудовой части. Однако, несмотря на то, что почти все присутствовавшие на съезде лично участвовали во всем этом, многие из них начали осознавать страшную суть со­деянного и роковую роль Сталина в этих событиях.

Судьбоносное, непреходящее значение 17-го съезда в этом и заключается, что партия коммунистов на том съезде последний раз дала бой, оказала действенное сопротивление побеждавшей на долгие годы диктатуре Сталина.

О. Г. Шатуновская, член КПСС с 1916 года.

Москва, 10.02.1990 «Сельская жизнь», 1990, 23.09