Книга рассматривает ключевой вопрос российской истории отношения с мировым лидером, Западом. Как осуществить модернизацию, войти в лидирующую группу стран, сохранив при этом национальное лицо и органические особенности менталитета (результат особенной истории и географии)?
Скачать 6.14 Mb.
|
| Глава пятнадцатая. Исторический перекресток Застоявшийся маятник истории сделал огромное колебательное движение на Запад. На своем пути он разрушил КПСС, СССР, СФРЮ, ЧСФР, ОВД, СЭВ (не говоря уже о менее значимой аббревиатуре), но не достиг трех желанных для новой России высот: подключения к технотронной цивилизации, повышения жизненного уровня, свободы межгосударственного перемещения. Но какой бы ни была амплитуда движения маятника, наступает обратное движение. И мы живем сейчас в мире обратного движения маятника - от "планетарного гуманизма" к осознанию мирового эгоизма, тщетности примиренческих потуг, наивности само внушенных верований, железобетона национальных интересов, своекорыстия внешнего мира. Оставим истории вопрос о подлинной цене наивности, о том, чем самоотвержение хуже самоутверждения. Займемся более конкретным делом, постараемся определить ту точку, которую в своем обратном движении проходит маятник. Единения не получилось, но неизбежен ли "холодный мир?" В традиционном уравнении "Россия - Запад" произошло, видимо, необратимое изменение значимости компонентов. Дело не только в, том, что новая Россия - это лишь половина прежнего Советского Союза. Не менее значимо то, что эта Россия вступила в полосу кризиса - экономического, морального, общественного. Содружество государств не создало надежных механизмов взаимодействия своих частей, не удалось обеспечить сохранения хотя бы самых необходимых экономических и этнических связей. Отдельные части прежде единой страны находились в состоянии коллапса - Закавказье, Таджикистан. Ослабевали центростремительные тенденции стран - учредителей СНГ - Белоруссии и Украины. Россия оказалась, по существу, единственным государством, способным обеспечить хотя бы некоторый прогресс. Но она могла это сделать лишь в дружественном окружении, не теряя связей с частями, находившимися в многовековом родстве. Все более, однако, возникала угроза, что границы России могут оказаться враждебными по всему огромному периоду ближнего зарубежья. Возникала опасность создания вдоль этих границ неких союзов, не включающих в себя Россию, силовых игр, особых отношений некоторых из новых республик с центрами из дальнего зарубежья Запад не был активен ни в помощи России, ни в учете ее геополитических интересов. Это ме няло настроение, создавало опасность возрождения дремлющей тенденции полагаться только на себя. Перспективы отношений с Западом вызывают определенные опасения из-за очевидной противонаправленности в общественном сознании Запада и России по ключевому вопросу окончательных границ СНГ и степени его интеграции. Фактом является глубинное неприятие массами населения России окончательности внешних границ Российской Федерации, Этот факт уже стал устойчивым явлением национальной психики. Для сомневающихся в этом факте, напомним, что ни одна российская политическая партия национального масштаба не посчитала для себя возможным сделать программную констатацию о такой окончательности. И напротив, на декабрьских выборах 1993 и 1995 годов возобладали силы, открыто отрицающие финальность нынешних границ, обещавшие предпринять усилия по реинтеграции. Трудно представить себе, как может быть переломлена эта тенденция. Она жестко проявляется даже сейчас, когда все же открытый русский национализм еще маргинален. С западной же стороны именно самоограничение России становится сейчас критерием в проверке ее готовности жить "неимперским образом", цивилизованно отпуская прежние республики и не драматизируя факт наличия двадцатипятимиллионной диаспоры. Нет сомнения, именно здесь корень грядущего зла. Активизация общего с "ближним зарубежьем" развития немедленно вызовет ре акцию как на концепцию откровенного имперского реваншизма. Здесь, а не в экономике, не в идейном споре или прямом военном противостоянии, таится опасность восприятия Западом идеологии "длинных телеграмм" нового Кеннана о необходимости сдерживания экспансизма российской державы. Происходит нечто важное, на что не обращается достаточного внимания. Рассасывается та прозападная интеллигенция, чьи симпатия, любовь (и даже аффект) в отношении Запада были основой изменения антиамериканского курса при позднем Горбачеве и раннем Ельцине. Именно она создавала в России гуманистический имидж Запада, именно она готова была рисковать, идти на конфликт со всемогущими правительственными структурами ради сохранения связей с эталонным регионом. Именно эта, любившая Америку интеллигенция, слушавшая десятки лет сквозь глушение "Голос Америки", вешавшая на стены портрет Хемингуэя, прививавшая студентам и читающей публике любовь к заокеанской республике, ее культуре, литературе, джазу и т.п., ныне отходит от рычагов общенационального влияния. Когда-то именно они окружали Горбачева, их вера в солидарность демократической Америки была едва ли не беспредельной. Однако следование за Западом в деле внедрения рыночных отношений стало ассоциироваться с потерей основных социальных завоеваний в здравоохранении, образовании и т.п. Ныне, в жестких условиях прогайдаровского рынка эта интеллигенция не только нищает в буквальном смысле, но лишается того, что делало ее авангардом нации, фактором национального обновления - авторами толстых журналов, выпускаемой миллионными тиражами "Литературной газеты", бесплатно печатаемых книг. Значительная часть опускается на социальное дно, некоторая часть этой интеллигенции покидает страну. Мечты о едином культурном пространстве, о возможности купить сегодня билет и быть завтра в Берлине, Париже, Лондоне споткнулись о визовые барьеры как замену "железному занавесу". Эмоциональный порыв идеалистов споткнулся о реальность, оказавшуюся значительно более суровой. Мост между Востоком и Западом теряет самое прочное свое основание. Самое главное; восприятия американской и российской элит не соответствуют друг другу. Поистине, в контакт входят две разные цивилизации, западная и восточноевропейская. Убийственное дело - историографически проследить за переговорами по ядерным или обычным вооружениям между Востоком и Западом. Это в блистательных книгах Строуба Талбота о переговорах по CHВ все логично и рационально. На западных собеседников эмоциональный натиск Востока не производит ни малейшего впечатления. Есть холодное удивление по поводу спешки Шеварднадзе и Горбачева. Кого в США интересовало то, что так волновало устроителей московских торжеств, посетит ли президент США Красную площадь или только Поклонную гору? А вот в Москве не перестают беспокоиться, можно ли посетить встречу "семерик" в Лионе? Стоит лишь положить по одну сторону воспоминания М. Горбачева. Б. Ельцина, А. Добрынина, а по другую, скажем, Дж. Шульца. Дж. Бейкера. Дж. Мэтлока, описывающих одни и те же события, чтобы убедиться в рационально- эмоциональном тупике, доходящем до уровня несовместимости. То, что так важно одной стороне (поцелуи, овации толпы, обращение по именам, дружеское похлопывание, обмен авторучками и прочая тривия), не имеет никакого значения для другой стороны, хладнокровно фиксирующей договоренности, предельно логичной в методах их достижения, демонстрирующей неукоснительное отстаивание национальных интересов. "Новое мышление для нашей страны и для всего мира" жестоко сталкивается с хладнокровным реализмом как единственной легитимной практикой защиты национальных интересов. Самое печальное во всем этом то. что не происходит накопления опыта. Восток и не собирается изменять эмоциональному началу, на Западе и в голову не приходит подменить бюрократию застольем. Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть, Россия "слишком требовательна", когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, такая точка зрения имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых "моральных угрызений". В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря; не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие - он должен быть готов платить за последствия. У бедных только одно оружие против безразличия богатых - они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 году, когда большевики, по существу, провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая, в конечном счете, переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых - плод незрелой модернизации, Россия опустится в окружение "третьего мира" с одним известным багажом - своей сверхвооруженностью. Внутри своего общества американцы очень хорошо знают о жизненной необходимости той или иной степени социальной солидарности. Если же вовне, на мировой арене, они отойдут от солидарности со страной, стремящейся разделить общие ценности и освоить единые цивилизационные принципы, то плата за пренебрежение бедами недостаточно модернизирующейся России может оказаться для США более, чем высокой. Основы буржуазной западной цивилизации будут в очередной раз стерты внутри России, ксенофобия и социальное мщение будут править бал в стране с тысячами ядерных боеголовок. "Третий мир" получит озлобленного, решительного и готового на жертвы партнера. И тогда нетрудно предсказать новое, теперь уже ядерное средневековье. В конечном счете, Запад - это менее десяти процентов населения Земли, а принцип "все люди рождены равными и наделенными... " распространился повсеместно. Оставить Россию 1996 года один на один со своими проблемами недальновидно по любым стандартам. Свидетельством понимания этого, собственно, является десятимиллиардный кредит МВФ России, данный на три года. Желательно, чтобы помощь была более продуманной и целенаправленной, тогда масса российского населения почувствует то, что цивилизационно она ценит более всего - солидарность. При всем при том обидчивость в политике просто смешна. Если мы будем упиваться несправедливостью, допущенной в отношении нас, сетовать на несовершенство мира, на жесткость решений, принятых без нас, скажем, в отношении НАТО или Боснии, то останемся всего лишь один на один со своей эмоциональной травмой. Нам же нужно всерьез понять, что эволюция американской политики произошла не из-за неких антирусских настроений Вашингтона, а в очень большой степени из-за того, что мы не сумели ясно выразить свои собственные интересы, не сумели показать себя стабильными партнерами - если уж мы стучим в двери Запада. Всплески активности перемежались в нашей западной дипломатии то штилем, то неожиданными угрозами прибалтам, туркам и всем, кто ни попадет под руку. Если уж корабль нашего государства уменьшился, тем важнее для него верный компас и карта, определенный курс и четко намеченные цели. Только тогда мы можем предъявить претензии к тем, кто блокирует наше движение, отказывает в содействии. Холодный практицизм Запада вызвал первое подлинно общенациональное ощущение, что политический смерч рубежа 80-90-х годов был по-разному воспринят Востоком и Западом. Перед Россией встал вопрос о мотивах Запада, еще недавно обещавшего "не пользоваться сложившейся ситуацией". Сразу же выделились две противоположные позиции, "новое" мышление как бы сразилось с "новым старым" мышлением. Одна (быстро уменьшающаяся часть политического спектра России) призвала не менять курса Шеварднадзе-Козырева, оставить сближение с Западом превосходящим все прочие приоритеты, покориться тому, что представляется неотвратимым, и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность НАТО сдерживать конфликты между государствами-членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный централъноевропейский регион, по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные, моральные и людские жертвы ради замирения таких конфликтных регионов как Босния. И идти на сближение с НАТО, даже если скорость Вишеградской группы значительно превышает московскую. Не стоит резко противостоять НАТО в условиях, когда Россия слаба и нестабильна. С точки зрения этого меньшинства: - надо снизить накал эмоций в экспертных оценках; - не определять союзников по принципу "поддерживают они решения НАТО или нет"; - не демонстрировать излишнюю боязнь перед возможным расширением, не втягивать третьи страны в дискуссии - они могут использовать это в своих интересах в отношениях с Россией; - не действовать по принципу "любой ценой отомстить Западу"; прежде всего, не увязывать договор СНВ-2 с вопросом о расширении НАТО; - невыгодно для России и создание блока со странами СНГ, это не альтернатива расширению НАТО. Но пик влияния сугубо прозападной радикально-демократической волны уже позади. Главного, решающего обстоятельства не создано. Она не осуществила союза с Западом, и ее влияние неизбежно ослабло. Вторая, распространившаяся как степной пожар, часть российского политического спектра в свете скудных итогов российского вестернизма пришла к выводу о невозможности следовать курсом "на Запад при любых обстоятельствах". Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму - на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа "вы звали Запад, и он пришел к вашим границам" потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после "холодной войны". Плохо или хорошо, но в отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался "доверчивостью московитов", ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту помимо восточной части Германии четырех прежних ценнейших союзников России - предполагаемые ворота в благословенный Запад. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала "патриотическую реакцию", превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей. В такой обстановке хладнокровный анализ оказался, во многом, жертвой эмоций и политики. Вопрос "кто виноват?" снова стал препятствием на пути решения вопроса "что делать?". Между тем, речь идет о глубинных национальных интересах, где именно хладнокровие наиболее необходимо для выхода из достаточно сложного положения, в которое Россию завел прозападный прозелитизм Шеварднадзе-Козырева. Связанная с выборами пауза не может продолжаться бесконечно, К ее окончанию мы должны определить свои внешнеполитические ориентиры. В противном случае это сделают за нас. Какой же должна быть Россия? Обозначим грани. Худшее, что могло бы произойти, это бездумная ссора России с Западом, легковесная потеря ею авторитета на Западе, потеря ею возможности технологического обновления при помощи Запада, потеря западных инвестиций и кредитов при том, что процесс включения в Североатлантический Союз Польши. Чехии и Венгрии будет идти своим путем, автономно, независимо от реакции Москвы. Наихудшим способом воздействия на данный процесс было бы своего рода кликушество, ламентации самого дурного свойства, эмоциональные срывы, говорящие лишь о политической незрелости, повышенной чувствительности. К сожалению, у нас (уже в новейшее время) накопился подобный опыт параноидального восприятия негативных (с нашей точки зрения) международных процессов. Этот опыт ведет свое начало с первого шага по расширению НАТО, когда в 1955 году в Североатлантический Союз была приглашена ФРГ. Наша пропаганда превзошла себя, предвещая Армагеддон в случае вступления в западный союз Западной Германии. Конца света не случилось, но и дальнейшие шаги советской дипломатии шли в русле ожидания судного дня. В 1983 году советская дипломатия (устами А.А. Громыко) оповестила Запад, что в случае размещения американских "Першингов" на европейской земле "сложится невозможная ситуация". Все 80-е годы прошли под знаком переубеждения американцев в релевантности и полезности СОИ (в Женеве и Рейкьявике М.С. Горбачев по семь часов кряду убеждал Р. Рейгана, что "СОИ - это плохо", нимало не смущаясь тем обстоятельством, что это личная инициатива президента, уже проведенная им через конгресс и получившая финансирование). Самозабвенное кликушество стало едва ли не русской болезнью. Пора покончить с тем, чтобы пытаться улестить, разжалобить, эмоционально перестроить "жестокосердного и хладнокровного" партнера. Пора начать думать о рациональных способах переубедить "черствых" оппонентов. Не вызывает сомнения, что Россия в состоянии сделать много такого, что не может не подействовать на западные державы, не может не вызвать у них новые мысли, сомнения, обеспокоенность, тревогу, недовольство, страх, желание взвесить "за" и "против" нового военного строительства. Недовольство должно проявляться в рациональных терминах, обладать глубиной анализа, передавать суть обеспокоенности страны, дважды спасавшей Запад в нашем веке. Логичными видятся следующие три варианта политики в отношении США. Первый - определенное, твердо выраженное дистанцирование от мирового лидера. Москва должна решить, что она может осуществить совместно с Вашингтоном, а чего определенно не может. Если уж не получилось стратегического партнерства в целом, то необходимо определить, какие его отдельные элементы возможны. В политике всегда полезнее плыть вместе с лидером, а не против него. Должно быть проявлено стремление добиться соглашения с США хотя бы по возможному минимуму. Ведь Россию со Штатами связывает достаточно многое. Нужно вернуться к конструктивному диалогу хотя бы в ограниченных рамках: подтвердить заинтересованность в ООН, в ядерном нераспространении, сходстве позиций на ряде региональных направлений. Второй вариант - устремленность в западноевропейском направлении, использование "германского актива" нашей политики, равно как и англо-французского опасения германского могущества. Активизация европейской политики не может не дать результатов, это - проторенная дорога российской дипломатии: Петр нашел союзников против шведов, Екатерина создала Северную лигу, весь XIX век мы дружили с Пруссией-Германией, в XX веке поставили на Антанту Регион-сосед никогда не был и не является сейчас монолитом. Речь не идет о противопоставлении одних другим, но в политике, как и в жизни, нет статики, а происходящие изменения почти неизбежно порождают возможности. Воспользоваться ими - обязанность нашей дипломатии перед страной. Третий вариант предполагает сближение со "второй Европой", с теми восточноевропейскими странами, которые очень быстро убедятся, что в "первой Европе" их не очень-то ждут, что экономическая конкуренция - вещь серьезная, что их ресурсы не вызывают восхищения на Западе. Откатная волна почти неизбежна. Конечно, она не приведет к новому СЭВу, но венгерский "Икарус" и чешскую "Шкоду" ждут только на одном, нашем, рынке. Обоюдовыгодные сделки не могут не дать позитивных итогов. В конце концов, работает восточноевропейский цивилизационный фактор, связи полустолетия нельзя рушить с детским восторгом перед красотой крушения. У нас с Восточной Европой примерно равный технический уровень, и мы примерно на равную дистанцию отстали от ЕС. Мы можем дать энергию (газ и нефть), предоставить свой рынок. Прошлое не восстановимо, но оно и не проходит бесследно. И лишь в случае тупика на трех указанных направлениях мы должны посмотреть на Восток, всмотреться не по-дилетантски в китайский опыт, обнажить суть общности интересов этого успешно (в отличие от нас) догоняющего Запад региона. И начать параллельное движение. Указанные противоречия читатель должен наложить на процесс неуклонного лидерства Запада в технологической революции и на тот факт, что современная Россия обладает двадцатью процентами валового национального продукта СССР 1990 года. Стороны все более переходят в разные весовые категории, Ньютоновская инерция еще действует с обеих сторон, но уже посуровели американцы, и менее уверены в себе русские. Обе стороны еще какое-то время могут действовать, словно подобие биполярного мира еще сохранилось. Но долго инерционный момент не продержится. Помешает, как учит физика, трение. Политико-экономические и цивилизационные трения неизбежны, а в условиях потери взаимопонимания и материальных тягот отчуждение рискует прийти достаточно быстро. Будущее невозможно выстроить в одной плоскости, слишком сложен наш мир. В целях прояснения перспектив есть смысл выделить крайние точки, зафиксировать экстремальные тенденции. Три из них выстраиваются перед нами. Первый вариант развития отношений между Россией и Западом, возглавляемым Соединенными Штатами, видится как торжество западной, прежде всего американской, русофобии и российского западничества. Россия никак не реагирует, не предпринимает специальных инициатив, соглашается на все действия мирового региона-лидера, передоверяет фактически свою безопасность другим. Этот путь уже глубоко освоен в период Шеварднадзе-Козырева, он соответствует идеализму многих западников, он не требует дополнительных усилий и лишних затрат. Возможно он соответствует менталитету части общества. По рекомендации Америки Россию приглашают в Североатлантический Союз, предоставляют права ассоциированного члена Европейского Союза, принимают в Организацию экономического сотрудничества и развития (клуб двадцати шести наиболее развитых стран мира), приглашают на саммиты. Визовые барьеры между Западом и Россией понижаются до уровня, скажем, 1914 года; формируется определенная степень таможенного взаимопонимания, позволяющего хотя бы некоторым отраслям российской промышленности занять нишу на богатом западном рынке. Осуществляется главное, чего желали отчаянные западники 1988-1993 годов союз западного капитала и технологии с российской рабочей силой и природными ресурсами. В результате жизненный уровень в России (ныне десятикратно более низкий, чем в США) повышается, интеллигенция пользуется западными стандартами свободы, в России впервые в текущем веке возникает чувство защищенности и (что бесценно в стране с нашим менталитетом) приобщенности к мировому прогрессу и лидерству. Сбывается мечта Петра, Сперанского, Пестеля, Чаадаева, Милюкова, Сахарова: Россия входит в мир Амстердама, и входит не как квартирант, а как полноправный союзник, участник, составная величина Большой Европы от Владивостока до Сан-Франциско. Чтобы не было мировых войн, чтобы объединился христианский мир, чтобы пятисотлетняя революция Запада, возглавляемого в двадцатом веке Соединенными Штатами, включила наконец в себя - а не подмяла - Россию, избежавшую участи колониальной зависимости в XVI-ХIХ веках, а теперь желающую войти в мировую метрополию. Стоит ли детально говорить о сложностях реализации данного проекта? Эту сложность ощутили на своих плечах все вышеупомянутые деятели русской истории - от императора Петра до академика Сахарова. Не будем говорить об особом человеческом материале, иной культуре, религии, традиции, цивилизации. Скажем о Западе: практически невозможно представить себе приглашение России в НАТО, ОЭСР, ЕС и т.п. Этого не хочет Запад, как бы ни бились в истерике западники козыревского набора. И Шенгенские визовые правила не будут изменены ради въезда российских пролетариев умственного и физического труда - слитком велико напряжение собственного социального котла с 18 млн. безработных. И инвестиции западных фирм не польются в криминализированный мир русского полубеззаконья. Тогда очертим другую крайность. Второй вариант развития российско-американских, российско-западных отношений предполагает отторжение России в северную и северо-восточную Евразию. НАТО, таможенные барьеры и визовые запреты встали на пути России в западный мир и ей приходится устраивать свою судьбу собственными усилиями, как мобилизуя оставшееся влияние в рамках СНГ, так и за счет поиска союзников вне элитного западного клуба - прежде всего в Азии, в мусульманском, индуистском и буддийско-конфуцианском мире. В этом случае Россия снова восстанавливает таможенные барьеры с целью спасения собственной промышленности, С той же целью она просто обязана будет заново выйти на рынки своих прежних советских потребителей в Средней Азии, Закавказье и, по мере возможности, в восточно-славянском мире. Прежние военные договоры с Западом потеряют силу. Парижский договор 1990 года о сокращении обычных вооружений будет восприниматься как величайшая глупость всех веков. (Ведь Горбачев подписал его, уже загоняемый Ельциным в угол, едва ли не в состоянии стресса. И главное - подписал его в связке с Хартией о новой Европе, безблоковой, свободной, стремящейся к единству. Где эта Хартия? Почему блок НАТО существует и расширяется?). Россия восстановит способность массового выпуска стратегических ракет с разделяющимися головными частями, создаст новые закрытые города, мобилизует науку. Ростки федерализма погаснут, окрепнет унитарное государство с жесткой политической инфраструктурой, что предопределит судьбу прозападной интеллигенции. Сценарий конфронтации предполагает мобилизацию ресурсов с целью сорвать строительство очередного санитарного кордона. Стране не привыкать к очередной мобилизации - это почти естественное состояние России в двадцатом веке. Потребуется автаркия, подчеркнутая внутренняя дисциплина, плановая (по крайней мере, в оборонных отраслях) экономика, целенаправленное распределение ресурсов. Для внешнего мира наиболее важным было бы укрепление военного потенциала страны: - выход из Парижского соглашения по ограничению обычных вооружений, прерывание соглашения по ограничению стратегических вооружений (ОСВ-1), отказ от ратификации ОСВ-2, денонсирование конвенции по химическому и биологическому оружию, воссоздание армии континентальных масштабов, увеличение числа ракет, оснащенных разделяющимися головными частями; - воссоздание ракет среднего и меньшего радиуса действия (РСМД), восстановление поточного производства мобильных ракет средней дальности СС-20;. - Варшава, Будапешт и Прага, в случае переориентации военных систем их стран на Восток, официально назовутся целями российских ядерных сил; - интенсифицируются усилия по формированию военного блока стран СНГ, пусть и в ограниченном составе, осуществится координация действий стран, оказавшихся "за бортом" НАТО, причем не только из СНГ; - возобновится военное сотрудничество со странами, далекими от симпатий к Западу. Главная цель этих недвусмысленных усилий заключается в том, чтобы показать серьезность обеспокоенности страны, на чей суверенитет многократно посягали в ее истории, в том числе и в XX веке. "Расширители" НАТО должны будут подумать о негативных последствиях пренебрегающего интересами России шага. Шага неспровоцированного, вызывающего. Шага, который Запад жестко делает, вопреки ясно выраженной озабоченности России, не принимая многочисленных компромиссных предложений Москвы, не щадя ее национальную гордость, заведомо отсекая российские аргументы как незрелые. Пусть Запад взвесит плюсы и минусы введения в свое лоно трех-четырех держав, которые уже и без того находятся в западной зоне влияния. Если, скажем, Франция не считает свое членство в Североатлантическом союзе достаточной гарантией своей безопасности и параллельно развивает ядерные силы, то почему Россия, двукратная спасительница Франции в нашем веке, должна положиться на судьбу, не раз ее подводившую? Отторгнутая Западом Россия укрепит связи с жаждущими военного сотрудничества Ираном, Ираком и Ливией, но глобально будет строить союз с Китаем, допуская товары китайской легкой промышленности на российский рынок, модернизируя тяжелую и военную промышленность своего крупнейшего соседа, чей ВНП через пятнадцать лет превзойдет американский. Такое сближение "второго" и "третьего" миров создаст новую схему мировой поляризации при том, что больше половины мировой продукции будет производиться не в зоне Северной Атлантики, а на берегах Тихого океана, где ожесточенная Россия попытается создать из Приморского края свою Калифорнию. Надо ли подчеркивать, что для России этот вариант будет означать ренационализацию промышленности, воссоздание внутренних карательных органов и формирование идеологии, базирующейся на сопротивлении эксплуатируемого Юга гегемону научно-технического прогресса Западу. Рационализация противостояния не займет много времени, состояние национальной мобилизации и мироощущение осажденного лагеря привычный стереотип для России двадцатого века. Запад будет отождествлен с эксплуатацией, безработицей, коррупцией, криминалом. Неоевразийство будет править бал, резко усилится тихоокеанская обращенность, ориентация на азиатскую дисциплину, а не на западный индивидуализм. Острова Южно-Курильской гряды будут в совместном управлении с Японией, чьи сборочные заводы появятся в Находке. Фаворитом Москвы будет Сеул. Пекин получит свободу рук в Южнокорейском море, а граница по Уссури-Амуру-Казахстану будет признана окончательной. Российско-китайско-японско-южнокорейские компании приступят к последней кладовой мира - Сибири. Усилятся связи с Латинской Америкой, еще одной жертвой Запада. Главное препятствие реализации этого проекта - евроцентрическое мироощущение, царящее в образованных кругах не только России, Юго-Восточной Европы, но и Закавказья и даже Средней Азии (за исключением моджахедов Таджикистана), Москве будет нелегко разрушить петровскую Россию и строить восточный мир на путях Скобелева и Куропаткина. Ведь Витте и Столыпин мечтали сделать "восточную империю" дополнительной опорой веса России в Европе. Перемещение центра тяжести потребует такой идеологии, в которой либо социальный момент (коммунизм), либо "оскорбленность отверженного" будут стержневыми элементами. Но вся русская культура восстает против этого антизападного противостояния, и любая фантазия замирает при виде последнего похода восточных славян к Охотскому морю как завершающего эпизода великого переселения народов. Более полная реализация этого сценария потребовала бы жесткой политической воли, готовности населения, материальных жертв и адекватных физических ресурсов. Именно последнее делает невозможным силовое реагирование в ответ на расширение НАТО. Предел силовому реагированию ставит та экономическая катастрофа, которая постигла страну в течение пяти последних лет. За это время валовой внутренний продукт России сократился на 55 процентов. Инвестиции в российскую экономику сократились на 73 процента. На 84 процента сократились расходы на военную промышленность. В 1990 году ВВП России составлял 5 процентов мирового (СССР - 8,5 проц.). Ныне на страны НАТО приходятся 45 процентов мирового ВВП, а на Россию - 2,4 процента. Военные расходы НАТО в 1995 году составили 46 процентов мировых - не менее, чем в десять раз больше российских. Численность вооруженных сил НАТО сейчас составляет 7,3 млн. человек, а у России - 1,7 млн. При таком раскладе сил, даже если учитывать, что нам не привыкать затягивать пояса, сугубо силовая реакция на действия НАТО едва ли сулит успех. Зато велика опасность окончательного обескровливания нашей промышленности, замедления технологического роста. Перспективы действий в этом направлении не обнадеживают. Если ослабевшая Россия антагонизнрует самый влиятельный регион мира, будущее не обещает особой надежды. Объективные обстоятельства диктуют менее воинственное поведение, делают почти обязательной большую готовность к реализации компромиссного сценария. Реализм диктует, что драма "или-или" - довольно редкое явление в истории. Третий вариант менее экзотичен и более реалистичен. Сценарий компромисса базируется на идее договоренности с Североатлантическим Союзом, обеспечивающей определенные смягчающие условия его распространения на восток. Обязательной задачей российской дипломатии становится изучение возможностей заключения между Россией и НАТО особого соглашения или договора, предваряющего, обусловливающего или, в крайнем случае, дополняющего расширение альянса на Восток. Договор этот может иметь ту или иную форму, но несколько пунктов соглашения представляются непременными:
В процессе обсуждения, переговоров и выработки договора между Россией и НАТО критически важно достичь понимания того, что альтернативой договорному сближению может быть некое второе издание "холодной войны". В связи с этим обе стороны должны учитывать: 1) возможность параллельности процессов интеграции СНГ договоренностям России и НАТО, 2) исключительное благоприятствование взаимоприемлемым условиям договоренности о западной экономической помощи России; 3) предшествование двустороннего договора России с НАТО расширению Североатлантического Союза на Восток. Задача российской дипломатии состоит в том, чтобы реализовать идею создания такой системы европейской безопасности, в которой взаимозависимыми элементами могли бы стать Россия-НАТО-европейские институты. Не имеющая ясной и привлекательной идеологии, харизматических и упорных лидеров, подобия плана (а не его бюрократической замены-суррогата) реинтеграция на просторах СНГ завязнет в мелочных спорах и в обычной готовности видеть источник своих неудач не в себе, а в соседе. Проза жизни будет заключаться в том, что НАТО, вопреки восточным ламентациям, расширится до Буга и Карпат. Но при этом Запад, не допуская в свой лагерь, будет все же выдавать России антиаллергены в виде займов МВФ, в виде полудопуска на раунды "семерки", в виде давосских шоу, фондов, льготных контактов и т.п. Восточная Европа станет зоной влияния Запада, Украина - полем довольно жесткой битвы, Прибалтика - западным бастионом. Российская тяжелая промышленность опустится на дно, но не оскудеет труба трансконтинентального газопровода и часть нефтегазодолларов смягчит евразийский пейзаж Русская интеллигенция разорится (9/10) или уедет (1/10), властителями дум на короткий период станут специалисты по лизингу и маркетингу, а затем воцарится смягченный вариант компрадорской философии. Материально-морально-идейные различия между двумя столицами и российской провинцией, а не мечты о сверхдержаве, станут главной проблемой и темой. Усеченная, замиренная Россия в границах 1992 года будет постепенно терять рынки в соседних странах, международное влияние и даже исконную любовь 25 миллионов зарубежных русских, отверженных в странах своего проживания. Россия перестанет быть одним из бастионов мировой науки, она станет бедным потребителем второсортных товаров из Европейского Союза, превращаясь постепенно из субъекта в объект мировой политики. Скорее всего, очевидцы не ощутят драмы: погружение будет медленным и смягченным западной благотворительностью. Но определенно закроется петровская глава русской истории. Не Амстердам, а Манила станет ее аллегорическим будущим. Идея быть вместе с Западом или против него - заглавная тема нашей истории. Наши предки испытали оба пути, они так или иначе делали свой выбор. Теперь этот выбор предстоит сделать нам, и, похоже, что это будет последний выбор. Ибо скорость научно-технической революции такова, что, опоздав к экспрессам "Североатлантический" и "Восточноазиатский", мы рискуем в лучшем случае стать Бразилией, а в худшем Индией. Обе эти страны имеют право на уважение, но обе они смотрят в хвост улетающим в будущее экспрессам, и не они будут определять судьбу грядущих поколений. |
Похожие:
 | Г. А. Куманев, доктор исторических наук, профессор, академик раен, руководитель Центра военной истории России Института российской... | | Книга составлена преподавателями исторического факультета мгу им. М. В. Ломоносова с учетом требований, предъявляемых на вступительных... |
| Шесть авторов посвятили свои статьи проблемам русской и советской идентичности, русско-украинским отношениям, банкротству неолиберальной... | | Размещение в сети моей книги «Колокола Истории» требует предварительных замечаний, поскольку книга вышла в 1996 г., а писалась –... |
 | Учебная дисциплина «Проблемы истории Малых стран Западной Европы в Новое и новейшее время» предусмотрена компетентностно-ориентированным... | | Цкки) субъектом кредитной истории и пользователем кредитной истории запросов о представлении информации о бюро кредитных историй... |
| Отечества, истории Древнего мира, Средних веков, Новой и Новейшей истории зарубежных стран. Его главная задача- сформировать у старшеклассников... | | Человек, работающий переводчиком должен владеть не только иностранным и родным языком, но также иметь широкий кругозор, обладать... |
| Российского университета дружбы народов (зам зав кафедрой д-р ист наук, проф. Н. Н. Марчук); д-р ист наук, проф. Л. С. Окунева (мгимо... | | Составной частью экзамена по истории и философии науки является подготовка аспирантом реферата по истории соответствующей отрасли... |