§ 12. Германское гражданское уложение (ГГУ) Литература
BOEHMER, Einfьhrung in das bьrgerliche Recht (2 nd edn., 1965) 65 ff.
COING, «Erfahrungen mit einer bьrgerlich-rechtlichen Kodifikation in Deutschland», Zvgl RW 81 (1982) 1.
DIEDERICHSEN, «Die Industriegesellschaft als Herausforderung an das bьrgerliche Recht», NJW 1975, 1801.
DЦLLE, Vom Stil der Rechtssprache (1949).
«Das Bьrgerliche Gesetzbuch in der Gegenwart», in: Fьnfzigjahrfeier des deutschen Bьrgerlichen Gesetzbuches (ed. Nipperdey, 1950) 14 ff.
ESSER, «Gesetzesrationalitat im Kodifikationszeitalter und heute», in: Vogel, 100 Jahre oberste deutsche Justizbehцrde, Vom Reichsjustizamt zum Bundesministerium der Justiz (1977) 13.
R.GMЬR, «Das schweizerische Zivilgesetzbuch verglichen mit dem deutschen Bьrgerlichen Gesetzbuch (1965).
HDEDEMANN, «Fьnfzig Jahre Bьrgerliches Gesetzbuch», JR 1950, 1.
ISELE, «Ein halbes Jahrhundert deutsches Bьrgerliches Gesetzbuch», AcP 150 (1949) 1.
LAUFS, «Bestдndigkeit und Wandel — 80 Jahre deutsches BGB», JuS 1981, 853.
RABEL, «Zum 25. Geburtstag des Bьrgerlichen Gesetzbuchs», DJZ 26 (1921) 515, reprinted in: Rabel, Gesammelte Aufsдtze I (ed. Leser, 1965) 389.
— «The German and the Swiss Civil Codes», 10 La. L. Rev. 265 (1950). F.SCHMIDT, «The German Abstract Approach to Law, Comments on the
System of the Bьrgerliches Gesetzbuch», 1965 Scand. Stud. L. 131. ANDREAS B.SCHWARZ, Das schweizerische Zivilgesetzbuch in der auslandischen Rechtsentwicklung (1950).
— «Einflьsse deutscher Zivilistik im Auslande», in: Symbolae Friburgens- es in honorem Ottonis Lenel (1935) 425 ff.
WIEACKER, Privatrechtsgeschichte der Neuzeit (2an ed., 1967) 468 ff.
I
Характер кодификации гражданского права определяется в основном особенностями того исторического периода, в течение которого она осуществляется. В ряде случаев авторам ГК удавалось закрепить рождение новых социальных отношений. И можно надеяться, что такие ГК, отражающие суть человека и общества своего времени, не устареют в течение сравнительно длительного периода времени. Другие кодексы,
наоборот, были созданы в период относительно стабильной политической и социальной обстановки в обществе. В них закрепляется дух соразмерности, содержательности и консерватизма, отражающий политические и экономические интересы господствующих классов, давно пришедших к власти. К таким кодексам, консервативным и охранительным по своему характеру, относится и ГГУ. По выражению Радбру-ха, это «конечный продукт скорее ХЕК века, нежели начала XX века» или, как заметил Цительман (см. DJZ, 1900, 3), «это осторожное подведение итогов исторического прошлого, а не смелое вступление в новое будущее».
Действительно, в нем нашли свое реальное отражение общественные отношения бисмарковского государства. Тон в нем тогда задавала либерально настроенная крупная буржуазия, которая нашла общий язык с консервативными силами прусского авторитарного государства в рамках Германской империи. Это был период расцвета экономического либерализма и убежденности в том, что всеобщее благосостояние будет расти само собой, если только развитию свободного предпринимательства не будет препятствовать государственное вмешательство.
Правда, уже в 1870-1880 годах предпринимались попытки проводить социальную политику, хотя и в рамках патерналистского образа мышления. В результате были изданы правовые акты по охране труда и, самое главное, важный закон о социальном страховании. Но эти прогрессивные тенденции не коснулись частного права. В этой области права основное внимание уделялось позитивистскому толкованию. Задачи же большой социальной значимости, выдвигаемые временем и очевидные для вдумчивого наблюдателя, оставались вне поля зрения немецких цивилистов или оставляли их равнодушными. Авторы ГГУ даже не упомянули о коренных сдвигах, которые произошли в классовой структуре немецкого общества в последние десятилетия ХГХ века, о том, что ведущая роль в народном хозяйстве перешла от сельского хозяйства к промышленности и торговле и соответственно стремительно выросло население крупных городов, особенно индустриальных центров с большим числом рабочих.
Но авторы 11У при его разработке ориентировались отнюдь не на мелкого ремесленника или фабричного рабочего, а на зажиточного предпринимателя, сельского хозяина или чиновника, то есть на такого человека, от которого можно
было ожидать разумного, предприимчивого, ответственного и осмотрительного поведения в буржуазном обществе, основанном на свободе договора, частном предпринимательстве и справедливой конкуренции.
II
С точки зрения языка и юридической техники, структуры и понятийного аппарата ГГУ, учитывая все вытекающие отсюда преимущества и недостатки, — дитя немецкого пан-дектного нрава и его глубокомысленной, точной и абстрактной учености. В нем нет ни ясности и здравого смысла Австрийского гражданского уложения, ни наглядности и связи с обычным правом швейцарского кодекса, ни возвышенного стиля ГКФ, вдохновленного буржуазными идеалами равенства и братства. Он обращен не к хражданам, а к экспертам права. Он труден для восприятия и понимания, лишен просветительского воздействия на читателя, поскольку в нем отсутствует наглядность и конкретность в подходе к предмету регулирования. Наоборот, материал изложен языком абстрактных понятий, который должен казаться непрофессионалу, а часто и иностранному юристу во многом непонятным. Но у опытного эксперта, постоянно работающего с ГГУ, в конце концов появляется чувство восхищения этим кодексом, поскольку ему открывается скрытая красота точности и строгости мысли. Такие понятия, как «распоряжение» (Verfьgung), «доверенность» (Vollmacht), «предварительное согласие» (Einwilligung), «незамедлительно» (unverzьglich), «добросовестно» (in gutem Glauben) и многие другие, применяются авторами закона по всему тексту с одинаковой точностью и в одном и том же смысле. Понять механизм бремени доказательства возможно, лишь разобравшись в конструктивных особенностях построения фразы, в которой он в скрытом виде содержится. А повторов удается избежать благодаря отсылочному характеру ГГУ. Элегантность и запоминаемость стиля ГКФ, эпиграммическая лапидарность и сдержанная страстность его формулировок совершенно несвойственны ГТУ. Вместо этого за высший критерий оценки берутся точность, ясность и исчерпывающая полнота норм, что, однако, часто достигается с помощью топорного канцелярского стиля, сложного построения фраз и прямо-таки
готической громоздкости даже в тех случаях, когда живой и наглядный стиль был бы более уместен и можно было бы избежать отсылки. Так что ГГУ отнюдь не является лингвистическим шедевром. Это прежде всего «совершенный юридический арифмометр» (в том же смысле Schwarz A.B. Das Schweiz. ZGB, aaO, S.8), «филигранная юридическая работа исключительной точности» (Isele, aaO, S.6).
«Язык ГГУ является, вероятно, самым точным и логичным языком, которым когда-либо писались гражданские кодексы» (Gmьr, aaO, S. 28). И если у населения Франции, Австрии и Швейцарии национальные ГК вызывают чувство теплой симпатии и сопричастности, то в Германии даже у юристов, не говоря уж о простых гражданах, подобных чувств по отношению к ГГУ не возникает. Скорее, их прохладные чувства можно охарактеризовать как своего рода почти вынужденную дань уважения ГГУ за его неоспоримое техническое совершенство, но не более того.
По структуре ГГУ в соответствии с доктринальными взглядами пандектистов разбит на пять частей (книг) по отраслям права. Две из этих частей охватывают комплекс вопросов, которые на практике приходится рассматривать в тесной взаимосвязи. Это относится к семейному праву (книга IV) и наследственному праву (книга VI). Вещное право (книга III) и обязательственное право (книга II), напротив, исходят из разделения понятий вещных (jura in rem) и личных (jura in personam) прав, заимствованного в римском праве.
В вещном праве рассматриваются поэтому «овеществленные», «предметные» права, такие как собственность, ипотека, узуфрукт, залог. В данном случае каждому принадлежит право собственности на какие-либо определенные предметы, которые он на основании данного права может потребовать у любого другого лица. В обязательственном же праве речь идет о «яичных» правах, приобретаемых на основании договора в связи с неосновательным обогащением или иным деликтом. И эти права могут быть оспорены только в отношении определенных лиц. Такое разграничение помогает яснее представить теорию вопроса. Но на практике это ведет к тому, что тесно между собой связанные жизненные ситуации искусственно разделяются, а совершенно различные по своей природе материи вынуждены по прихоти закона соседствовать друг с другом.
Так, для английского или американского юриста является само собой разумеющимся, что по праву купли-продажи регулируется не только вопрос о праве покупателя требовать от продавца поставки товара в указанные в договоре сроки, но и вопрос о переходе к нему права собственности на уже поставленный товар и о времени этого перехода. В ГГУ же первый вопрос регулируется обязательственным правом (§433 ff.), a второй — вещным правом (§929 ff.), то есть в совершенно другом, значительно отдаленном от первого месте кодекса.
В пользу англо-американских взглядов говорит тот факт, что различные элементы единой по своей сути жизненной ситуации регулируются комплексом норм, собранных в одном месте. А в поддержку немецкой точки зрения может быть высказано то соображение, что право собственности на вещь может быть приобретено не только на основании договора о купле-продаже, но и путем дарения или обмена. И в данном случае единое регулирование служит той цели, чтобы привести во внешне стройную (что, кстати, нельзя недооценивать) и внутренне непротиворечивую систему весь правовой материал, связанный с приобретением права собственности.
С другой стороны, юристам общего права не удалось выявить внутреннюю правовую связь между правом купли-продажи и деликтным правом. Поэтому они различают также и при преподавании право купли-продажи (Law of sale) и деликтное право (Law of tort) как две совершенно самостоятельные отрасли права. В ГГУ же в случае как купли-продажи, так и деликта одно лицо может «что-то требовать» у другого. Так что обе «материи» отнесены к обязательственному праву и вплоть до сегодняшнего дня рассматриваются в рамках единого учебного предмета.
Этим четырем книгам об обязательственном праве, семейном праве, вещном праве и наследственном праве предпосылается пятая книга — Общая часть. В ней наиболее отчетливо проявилась сомнительная ценность пандектистики, унаследованной ГГУ.
В общей части не нашлось места для общих норм регулирования правоотношений в обществе или для принципов толкования законов обычного права, усмотрения судей или бремени доказательства, что было бы вполне разумно и даже можно было бы приветствовать. Вместо этого выделяются
определенные правовые институты, общие как для вещного, наследственного или семейного, так и для гражданского права в целом, чтобы их раз и навсегда урегулировать в общей форме или, как удачно выразился Густав Бёмер, «вынести их за скобки». Считалось, что таким образом можно будет сохранить логическую целостность и повысить внутреннюю экономичность закона, избежать ненужных повторений. Выделенные в Общей части правовые институты не были разработаны самими авторами ГТУ. Они попросту позаимствовали их у пандектистов XIX века, которые, в свою очередь, создали их в результате длительной и кропотливой обработки правового материала, взятого ими из практики и обобщенного теоретически. Такие общие нормы касаются физических лиц (правоспособность, совершеннолетие, лишение дееспособности, домициль) и юридических лиц, затем шло детально разработанное право союзов и фондов, которому в принципе не место в Общей части, за этим следовали некоторые определения из области вещного права, и наконец, общие нормы о правовых сделках и сроках давности.
В большинстве случаев отнесение указанного материала к Общей части объясняется чрезмерным стремлением к абстракции. Особенно вызывает удивление, почему нормы о физических лицах (§1 и ел.) и о вещах (§90 и ел.) не поместили в разделах, посвященных соответственно семейному и вещному праву. Аналогичным образом, что касается понятия «правовой сделки», то речь идет об абсолютной абстракции (см. т. II, §1). Согласно немецкой доктрине, это понятие шире традиционной сделки купли-продажи или договора аренды по обязательственному праву и включает в себя так называемое «вещное соглашение» и особую договоренность между сторонами, требуемые немецким правом в случае, если вещное право должно быть перенесено на какую-либо вещь, не упомянутую в договоре о сделке, или если эта вещь должна служить обоснованием для получения такого права.
Правовая сделка является также договором по семейному праву в случае усыновления или при помолвке в государственном учреждении. Наконец, понятие правовой сделки может включать в себя завещание, заявление о расторжении или оспаривании договора, а также, например, решение общего собрания акционеров какого-либо акционерного обще-
ства увеличить уставный капитал. И хотя мотивировка для квалификации различных юридически обоснованных действий в качестве правовой сделки весьма разнородна как по своему источнику, так и по значимости, ГТУ устанавливает правило об оспоримости ошибочных действий, действий, основанных на обмане или с применением угроз, правило, касающееся представительства, условий и т.д., и безапелляционно провозглашает, что эти правила в принципе следует применять ко всем видам правовых сделок независимо от их типа.
Сказанное со всей очевидностью свидетельствует о том, что Общая часть служит постоянным источником противоречий в вопросах сферы применения общих норм. В принципе авторы ГТУ при составлении §116 и ел. имели в виду традиционный тип договора (в рамках обязательственного права), и только для подобного типа правовых сделок были разработаны соответствующие нормы. Поэтому заслуживают предпочтения предписания закона, согласно которому проблема оспаривания действий, совершаемых по ошибке, с применением обмана и угроз, а также проблема представительства и т.д. решаются на основании норм договорного права, которое обязывает судей соответственно применять эти нормы, если они подходят и к другим правовым актам, действиям и правоотношениям (см., например, ст. 7 ZGB 1324 ГК Италии, §876 ABGB).
Разумеется, с точки зрения правоприменительной практики не имеет большого значения месторасположение в законе понятия домициля, норм о представительстве или о праве оспаривания противоправных действий, основанных на обмане. Опытный юрист или адвокат, постоянно имеющий дело с законом, отыщет без труда требуемый параграф, а с помощью комментария — также практику его применения, независимо от того, занимает этот параграф место, отведенное ему «правильной» классификацией, или нет. Однако «математическая» система понятий Общей части может ввести в заблуждение не только новичка, но иногда и опытного практика. Поэтому для правильного решения жизненных проблем гораздо важнее иметь четко упорядоченную систему понятий, занимающих соответствующее их назначению место, и уметь с ней обращаться, конкретно и наглядно представлять перед своим мысленным взором данную практическую ситуацию.
(В отношении дискуссии в Германии, касающейся преимуществ и недостатков Общей части ГГУ, см. Wieacker, ааО, S. 486 ff.; Schwarz. Das Schweiz. ZGB, ааО, S.25 ff.; Boehmer, aaO, S. 68 ff.; Koschaker. Europa und das Rцmische Recht, 1953, 279 ff.; Folke Schmidt. The ger-man abstract approach to law. Comments on the Bьrgerliches Gesetzbuch. Scand. Stud. L.9, 1965, 131.)
Справедливости ради следует отметить, что в истории немецкого права трудно отыскать феномен, подобный созданному немецкими пандектистами «общему учению» и разработанной на его основе Общей части ГТУ, который нашел бы столь горячий отклик за границей. Уже упоминалось о сильном влиянии этого учения на итальянскую правовую науку (см. §8), о его значении для австрийской и швейцарской доктрин речь впереди. Даже во Франции систематика Общей части оставила следы своего влияния благодаря посредничеству пионера компаративистики Раймона Салея. Своими работами, прежде всего об общем обязательственном праве в ГКФ и теории волеизъявления, он оказал влияние на французскую доктрину. И сегодня благодаря его усилиям французские учебники гражданского права отошли от систематики ГК Франции и излагают общие проблемы так, как это принято в немецких работах. В Англии учение пандектистов нашло слабый отклик. И это не удивительно для страны, в которой институты римского права и образ мышления римских юристов всегда отвергались, а английские юристы всегда сопротивлялись попыткам реформировать правовую науку с помощью понятий и систематики лишь для того, чтобы сохранить «таинственность» и запутанность английского права и тем самым обеспечить монополию своей юридической техники. Но на узкую прослойку английских профессоров-правоведов немецкие пандектисты все же оказали большое влияние. Речь идет прежде всего о Джоне Остине (1790-1859), основателе юриспруденции — английского аналога континентальной общей теории права.
Тщательно изучив гражданское право и его теоретические основы, он пришел к выводу, что английский юрист, который уезжает на континент изучать право, «покидает империю хаоса и тьмы и прибывает в мир, кажущийся ему страной порядка и света» (Lectures on jurisprudence, 1885, 58). Но и другие известные английские и американские юристы, такие как Холланд, Сэлмонд, Энсон, Поллок и Мэйтланд, были знакомы с немецкой пандектистикой и в своих учебниках,
знакомы с немецкой пандектистикой и в своих учебниках, посвященных юриспруденции и праву договоров, использовали ее метод систематизации знаний при изложении материала.
Сколь высоко эти английские юристы ценили интеллектуальные достижения немецких пандектистов, можно судить по тому, что для Мэйтланда вступившее в силу ГТУ было «лучшим в ,мире кодексом». Он писал: «Я убежден, что никогда еще до сих пор в законодательный акт не было вложено столько первоклассной интеллектуальной мощи» (цит. по Andreas В. Schwarz, aaO, S. 471). Общая часть ГТУ с некоторыми изменениями бьша воспринята кодексами Бразилии и Португалии, а также греческим и японским ГК (см. §12, IV; 28, III), ГК Нидерландов.
Во Франции сразу после второй мировой войны были разработаны планы (так и не осуществившиеся) реформы ГК, причем серьезно обсуждался вопрос о включении в него вводной части, которая должна бьша содержать по крайней мере нормы о юридических сделках (см. Travaux de la Commission de reform du Code civil, 1945/46, p. 91 ff.; 1946/47, 229 ff.; Travaux de l'Association Henri Capitain, I, 1945, 73 ff.).
В конце концов было решено разработать вводную часть для ГК, но включить в нее главным образом положения о действии норм МЧП во времени и пространстве. Теорию правовых сделок предполагалось изложить в специальной четвертой части, посвященной лицам, наследственному праву и вещному праву (см. Julliot de la Morandiиre in: Avantprojet du code civil. Hrsg. Minister de la justice, 1955, 25 ff.). Общая часть ГТУ не была воспринята в Швейцарии и Италии (по вопросу в целом см. |
