4. Персы как варвары в труде Геродота
Возникновению некоего образа варвара-перса в представлении греков способствовала греческая историография V в. до н.э., и прежде всего, труд Геродота. Подходы «отца истории» к изображению персов получают далеко неоднозначную оценку в современной историографии. Мнения современных исследователей значительно разнятся, от заявлений, что Геродот вообще был свободен от всякой предосудительности и чувства эллинского превосходства над варварами111, и до утверждения, что тема «персидской ущербности» по сравнению с греками вполне очевидна и проходит через весь его труд112. На мой взгляд, представления «отца истории» о персах и Персии в некоторых наиболее важных аспектах заметно близки к тому, что мы обнаружили у Эсхила, афинский патриотизм которого не подлежит никакому сомнению113.
Э. Леви, посвятивший обстоятельное исследование образу варваров в труде Геродота, замечает, что «отец истории» при характеристике негреческого мира стремился выступать с двух позиций: во-первых, как истинный продолжатель традиций ионийской школы логографов, проявляющих интерес к разнообразным варварским народам114, а, во-вторых, как автор труда, в основе которого лежит описание масштабного конфликта между Европой и Азией, с несомненным акцентом на враждебность эллинов и варваров - персов115. Справедливость данного вывода вполне очевидна. Там, где «отец истории» уделял внимание описанию «достопримечательностей», он стремился быть объективным в суждениях,заметно преобладание нейтральных или «положительных» характеристик негреков, в частности, народов Востока. Однака, оценки персов Геродотом становятся во многом иными стоит только обратиться к примерам изложения историком событий Греко-персидских войн, особенно тех мест, где «отец истории» прямо сравнивает греков и персов.
Действительно, труд Геродота определенно распадается на две части: в первой, состоящей из отдельных логосов, преобладают этнографические описания: здесь Геродот реализует одну из заявленных во «введении» целей своего труда, а именно, описать «великие и достойные удивления деяния как эллинов, так и варваров» ( ),чтобы они не пришли в забвение; вторая часть полностью посвящена изображению конфликта греков и персов, и в этом контексте раскрывается вторая цель Геродота: описать то, почему эллины и варвары воевали друг с другом ( ) (см.: Hdt., I p). Причем, Геродот уже достаточно широко пользуется понятием «варвары» (203 раза). Показательно, что из всех случаев использования термина «варвары», 26 приходятся на I – V книги, тогда как остальные 177 – на VI – IX книги116. В последнем случае определение «варвары», наряду с другими, такими как персы и мидяне, употреблялся для обозначения многоплеменного войска Ксеркса, причем, чаще всего, наряду с применением параллельного термина «эллины» в отношении греков. Причем, если в первой части труда Геродота противопоставление эллинов и варваров практически не просматривается, то, напротив, во второй части – эта поляризация наиболее отчетливо проявляется особенно при описании Греко-персидских войн, которые историк представляет как войны против варваров117.
На основании сообщений Геродота в первых книгах его труда можно заключить, что определение «варвары» традиционно продолжало применяться к иноязычному населению (Hdt., I, 57; II, 158). Например, историк приводит прилагательное в значении «чужеземца» при изложении двух оракулов ( ) Бакида (Hdt.,VIII, 20; IX, 45). В ряде случаев «отец истории» связывает прилагательное «варварский» непосредственно со звучанием чужеземной речи (Hdt., II, 57); так, в частности, он сообщает, что пеласги говорили на «варварском языке» ( ) (Hdt., I, 57), а при изложении обычаев египтян, «отец истории» свидетельствует, что «варварами египтяне называли всех тех, кто не говорит на их языке ( )» (Hdt., II, 158).
Однако, уже в VII книге Геродот упоминает варварскую речь уже с некоторым оттенком предосудительности: в эпизоде с бичеванием Геллеспонта: Ксеркс, по словам «отца истории» (VII, 35), говорил варварские и нечестивые слова ( ). В другом месте своего труда Геродот предполагает, что эллины отличались от варваров также своими нравственными ценностями. В частности, он записал предложение Павсанию эгинца Лампона, сына Пифея, поступить в отношении тела павшего Мардония по примеру персидского царя Ксеркса, который осквернил тело Леонида. Однако, Павсаний отвечал, что «таким образом поступать приличествует скорее варварам, чем эллинам, и за это их мы и ненавидим ( )» (Hdt., IX, 9).
Эллино-варварская поляризация выступает в труде «отца истории» в виде противопоставления греков-свободных и персов-рабов, бедности Греции и богатства Персии, противопоставлении эллинского и персидского способов ведения войны; однако, справедливости ради следует заметить, что не все примеры этой поляризации, приводимые Геродотом, однозначно могут свидетельствовать в пользу превосходства греков над варварами-персами.
В труде Геродота подданные персидского царя, независимо от их этнической принадлежности и социального статуса, называются рабами, а сами отношения их с царем Персии уподобляются отношениям раба и господина. Показательны следующие примеры: Ксеркс говорит об Аристагоре Милетском -–«наш раб» ( ) (VII, 8); карийская царица Артемисия называет рабом царя самого Мардония (VIII, 102)118. Наиболее выразительно Геродот проявляет свое отношение к социальной иерархии внутри Ахеменидской державы словами спартанских послов Сперфия и Булида, обращенных к сатрапу Гидарну: «Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода, - сладка ли она или нет, ты ничего не знаешь ( , )» (Hdt., VII, 135). В уже упомянутом диалоге Ксеркса с Демаратом, довольно показательно характеризующим мировоззренческие установки самого историка, изгнанный спартанский царь заявляет, что хотя спартанцы являются свободными (), сами они признают одного владыку – закон ( ), и боятся его больше, чем подданные – царя Ксеркса (Her., VII, 104). По другому случаю Демарат говорит Ксерксу: «У тебя, самого лучшего из всех мужей, плохие рабы» ( ) (Hdt., VIII, 68); снова здесь проявляется противопоставление царя и его подданных как господина и рабов119.
Проблема нуждается в некоторых дополнительных комментариях. В современной исследовательской литературе предлагаются два основных объяснения происхождения и значения поляризации варвары / персы - рабы и эллины - свободные. Так, согласной одной точки зрения, указанная оппозиция просто отражает веру греков в свое превосходство над варварами120. Однако, в настоящее время в работах ряда исследователей возобладала другая точка зрения, согласно которой возникновение представлений греков о персах как рабах было результатом проникновения в греческий язык персидской социальной терминологии. Эту тему специально исследовала в своей работе А.Миссиу, которая связала появление греческого выражения с древнеперсидским определением manā bandaka, обычно переводимого в соответствующей литературе как «мой слуга», «мой подданный», «мой раб» и т.п. (DB, II, 19-20, 29-30, 49-50, 82; III, 13, 31, 56, 84-85). А. Миссиу заключает, что фраза была калькой терминов, известных нам из трилингвической Бехистунской надписи, а не столько выражением, предназначенным отразить греческий предосудительный образ варваров-персов. Далее, как полагает автор статьи, фраза была заимствованием первоначально из появившегося в официальном переводе документа царского двора, поскольку во многих греко-язычных регионах Малой Азии под персидским контролем народ мог получать царские декреты и другие персидские пропагандистские тексты на греческом121. Если указанная точка зрения верна, то она может быть еще одним объяснением того феномена, что противопоставление греков и варваров / персов в категориях «свободные – рабы» относится только к периоду взаимоотношений греков с Персидской державой, а не имеет более глубоких корней. Основные выводы А. Миссиу находят солидарность прежде всего в современной востоковедческой литературе. Подобные суждения можно встретить в работах П. Бриана, Т. Пти и других исследователей122.
Определенно эта точка зрения поддерживается также знаменитым письмом Дария I своему наместнику Гадату на греческом, сохранившемуся в копии римского времени (II в. н.э.) (ML, 12). В начальных строках письма персидский монарх обращается к Гадату как своему 123. Подобным образом можно объяснить проникновение в греческий язык других персидских терминов – «царь царей», «великий царь», «сатрап», соответствующей атрибутики царской титулатуры124. И то что в интерпретации Эсхила могло обозначаться как - «верные», в трудах более поздних авторов стало заменялось на – «рабы» Если подобные заимствования и объясняют происхождение противопоставления греков и варваров / персов как свободных и «рабов царя», то они должны были иметь место не позднее второй половины VI – начале V в. до н.э. Дальнейшему развитию этой поляризации мог способствовать уже непосредственно накопленный опыт взаимоотношений с персами самих греков, как постоянно находившихся при персидском дворе, так и участников греческих посольств в Персию, часто посещавших Вавилон или Сузы в V – IV вв. до н.э., а также история греческих побед над персами в период военного конфликта. Характерным отображением этого опыта было восприятие греками персидского обычая проскинесиса. Этот дворцовый ритуал был знаком Эсхилу (Pers., 584) и Еврипиду (Orest., 1507), которые считают его одним из существенных элементов восточной системы взаимоотношения царя со своими подданными. Геродот (I, 134) называет проскинесис персидским обычаем приветствия нижестоящим того, кто значительно отличается от него по положению. В греческой традиции глагол обозначает преклонение перед богами. С религиозным ритуалом почитания эллинами и варварами солнца и луны связывает исполнение обряда проскинесиса философ Платон (Plato, Leg.,p.887e). Это противоречие греческой и персидской традиций проскинесиса отмечает Геродот (VII, 136), когда сообщает, что прибывшие в Сузы спартанские послы Сперфий и Булис категорично отказались исполнить проскинесис, даже под угрозой силы, ибо, по их словам, не в их обычаях совершать проскинесис человеку ( ).
Таким образом, греки начинают уподоблять персов рабам в своем собственном понимании, противопоставляя их свободным грекам. Собственно говоря, такое восприятие персов мы уже обнаруживаем у Геродота, который иногда определенно использует термин не как terminus technicus, а в социальном аспекте, с той целью, чтобы провести дифференциацию между качествами персов-рабов и греков-свободных (как мы видели на вышеприведенных примерах). В этом смысле, довольно интересным выглядит наблюдение П. Ханта, что уже «Геродот в ряде случаев подчеркивает, что греки сражались против персидской армии, состоящей из рабов», «ясно заявляет, что персидские военачальники были рабами, также как и остальные отряды», «отец истории» понимает связь между «рабством» и военной слабостью персов125. Так что даже в случае, когда греки заимствовали персидскую социально-политическую терминологию, они давали ей собственную интерпретацию. Классическим примером отождествления Геродотом «рабов царя» и рабов в собственном смысле этого слова является его замечание, что «скифы считают ионийцев как свободных наихудшими из людей и лишенными мужества, а как рабов – рабами, любящими своего господина» ( . ) (Hdt., IV, 142). Эти строки написаны по поводу отказа ионийцев от предложения скифов разрушить мост через Истр, тем самым обречь на погибель персидское войско Дария I и добиться свободы. Здесь особенно примечательно соотношение терминов и -126 Представление варваров как «рабов» найдет свое восприятие в драмах Еврипида, где варвары уже характеризуются исключительно с негативных позиций, а противопоставления варваров и эллинов выражается в утверждении идеи превосходства греков над варварами, и, даже впервые в призыве повелевать над ним. Еврипид неоднократно противопоставляет самодержавную власть у варваров ( ), основанную на отсутствие законов и правды, положению у греков (Eurip. Heracl., 423; Troiad., 933; Med., 536).
В одной из своих трагедий Еврипид вкладывает в уста Елены следующее восклицание, относящееся к варварам – троянцам, но представляющее собой аллюзию на положение дел в Персидской державе: «Все варвары – рабы, кроме одного» ( ) (Eur., Helen., 276). В «Ифигении в Авлиде» драматург выражает идею, что «справедливо властвовать эллинам над варварами, а не варварам над эллинами, поскольку одни рабы, другие же–свободные» ( / ) (Iphig. Aul., 1400-1401), ту самую идею, которая найдет прямое отражение в идеологии панэллинизма, и, особенно, в «Политике» Аристотеля. Стагирит (Pol., I, 1, 5) цитирует указанную сентенцию Еврипида и далее замечает: «Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия...» (III, 9, 3).
Вообще, конечно не было ничего нового в том, что Еврипид называет варваров «рабами», однако, несомненной его заслугой было то, что он уподобил варваров –«рабов царя» непосредственно рабам-варварам у греков, которые в огромном количестве были задействованы в афинской экономике. Отсюда следует вывод, который оказал огромное влияние на восприятие варваров впоследствии, и продолжает быть определяющим при изучении в современной исследовательской литературе как греческой теории рабства, так и образа варвара в общественном сознании греков –«раб и варвар по своей природе понятия тождественные» ( ) (Arist., Pol., I, 1, 5)127. Однако, даже в этом случае, непосредственная аллюзия на положение дел в Персидской державе может быть вполне очевидной.
Обратимся теперь к прояснению позиции «отца истории» по отношению к поляризации богатства и бедности. В этой связи вполне можно согласится с наблюдением Дж. Редфилда, что в исторических воззрениях Геродота определенная роль отводится противопоставлению «суровых» и «изнеженных» народов (hard and soft peoples)128. «Суровые» народы не достойны завоевания, так как ничего не имеют. «Изнеженные» же, в свою очередь, могут быть завоеваны, но после завоевания, они получают возможность мести изменив образ жизни завоевателей129. Что касается персов, то Дж. Редфилд справедливо замечает, что Геродот их представляет в процессе «культурного изменения»: персы сначала изображены «суровым» народом, но затем, после завоевания Мидии, и, особенно Лидии,они превращаются в «изнеженных»130.
Приступая к описанию Лидийско-персидской войны, Геродот (I, 71) словами некоего лидийца Санданиса, обращенными к Крезу, проводит различие между образом жизни персов, отличающихся своей бедностью и воздержанностью, и лидийцев, которые наслаждались всевозможными благами жизни: «Царь! Ты собираешься в поход на людей, которые носят кожаные штаны и другую одежду из кожи; едят же они не столько, сколько пожелают, а сколько у них есть пищи, так как обитают в земле суровой. Кроме того, они не пьют вина, а довольствуются лишь водой. Если ты и одолеешь их, то что возьмешь у народа, лишенного всех благ? С другой стороны, подумай о том, чего ты можешь лишиться в случае поражения. Ведь вкусив прелести нашей жизни, они так привяжутся к нам, что мы не сможем уже их изгнать [из нашей страны]. Я благодарю богов за то, что они не внушают персам мысль воевать с лидийцами». Далее, «отец истории» комментируя это высказывание, замечает, что до покорения Лидии персы действительно не знали ни роскоши, ни богатства ( ) (Hdt., I, 71). Однако, в описании битвы при Птерии (I, 76-77) и при Сардах (I, 80), лидийцы представлены воинами, не уступающими персам ни в мужестве, ни в других боевых навыках. Геродот считает, что потеря лидийцами своих качеств произошла позднее и была следствием совета плененного Креза, адресованного Киру, в связи с восстанием лидийца Пактия. Совет состоял в том, чтобы повелеть лидийцам не иметь боевого оружия, носить под плащами хитоны и высокие сапоги на ногах, обучать своих детей игре на кифаре и лире, заниматься мелочной торговлей. Тогда, по словам Креза, скоро лидийцы из мужей обратятся в женщин ( ) (Hdt., I, 155).
В заключении своего труда Геродот (IX, 109) проводит идею о непосредственной зависимости характера народов и их боевых качеств от принятого ими образа жизни. Эту идею он выражает в совете Кира персам готовится к тому, что они не будут больше владыками, а станут подданными, ибо в благодатных странах люди обычно бывают изнеженными (примечательно выражение ), и одна и та же страна не может производить удивительные плоды и порождать доблестных воинов ( ) (Hdt., IX, 109)131. Однако, далее Геродот добавляет, что персы предпочли, владея скудной землей, властвовать над другими народами, чем быть рабами на плодородной земле (в связи с первоначальным намерением персов переселиться из Персиды в одну из более благоприятных завоеванных стран). Здесь историк следует видению антитезы «свобода – рабства» во внешнем, межгосударственном аспекте (Hdt.,VII,190).
Представление о богатстве Персии читатель получает из описания Геродотом тех сокровищ, которые захватили греки в виде военной добычи после своей победы при Платеях. К этой теме «отец истории» обращается несколько раз. В первый раз он сообщает о запрете Павсания греческим войнам присваивать себе добычу и о приказе илотам снести её в одно место: «Илоты же рассеялись по персидскому стану и нашли шатры, убранные золото и серебром, позолоченные и посеребренные ложа, золотые сосуды для смешения вина, чаши и другием питьевые сосуды. С павших врагов они снимали запястья, ожерелья и золотые мечи…» (IX, 80). В другой раз Геродот сообщает, что после посвящений с добычи в Дельфы, Олимпию и в храм Посейдона на Истме, греки «распределили всю остальную добычу»: персидских наложниц, золото, серебро, прочие ценности и вьючных животных. Геродот продолжает: «Каждый получил то, что ему подобало. А сколько дали сверх этого воинам, особо отличившимся при Платеях, – об этом мне никто не мог ничего сказать. Впрочем, как я думаю, им были даны [почетные дары]. Павсаний же получил вдесятеро больше: женщин, коней, талантов, верблюдов, а также и других ценностей» (IX, 81). Наконец, после описания осмотра Павсанием шатра самого Мардония с золотой и серебряной утварью и мягкими коврами и угощения военачальников персидским обедом, Геродот завершает описания персидского богатства замечанием:«После этого платейцы находили еще много ящиков с золотом, серебром и другими драгоценностями» (IX, 83)132.
Геродот противопоставляет «персидскую роскошь» и «бедность греков» не столь часто, как следовало бы ожидать. Однако, можно привести несколько классических иллюстраций этой поляризации, в тех частях его труда, где ведется рассказ о Греко-персидских войнах. Прежде всего, примечательны слова Демарата, адресованные Ксерксу: «Бедность ( ) в Элладе существует всегда, тогда как доблесть ( ) добыта приобретенной мудростью ( ) и суровым законом ( ). При помощи этой доблести Эллада защищает себя от бедности и деспотии» (Hdt., VII, 102). Следует назвать уже упомянутое выше описание Геродотом (IX, 82-83) осмотра военачальником Павсанием персидского лагеря после битвы при Платеях. По словам «отца истории» (IX, 82), великолепие шатра самого Мардония привело в столь большое изумление Павсания, так что он созвал греческих стратегов и не удержался от замечания в их присутствии: «Эллины! Я собрал Вас, чтобы показать безрассудство этого предводителя мидян, который имея такой жизненный уклад (), тем не менее пришел к нам, чтобы лишить нас нашего скудного ()» (cf. Athen., IV, 15).
В первых книгах своего труда Геродот также нередко дает «положительные» характеристики некоторых восточных «варварских» народах, в том числе персов, и, прежде всего, именно в связи с их военными качествами. Так, «отец истории» в I книге заявляет, что «в то время в Азии не было народа мужественнее () и отважнее () лидийцев» (I, 79), «ведь из всех известных мне народов именно у персов более всего в почете доблестные войны ( )» (VII, 238), или, например, «главная доблесть персов – мужество (-)» (I, 136). Однако, уже в VIII книге Геродот как бы вносит коррективы в эти свои наблюдения и поясняет на примере описания им действий персов в сражении при Саламине то, в чем он видит причину «мужества» персидских воинов: «Между тем варвары на этот раз бились гораздо отважнее ( ), чем при Эвбее. Из страха перед Ксерксом ( ) каждый старался изо всех сил, думая, что царь смотрит именно на него» (VIII, 86). Следует также вспомнить и приводимый «отцом истории» диалог Ксеркса с Демаратом: персидский царь заявлял, что люди, находящиеся под началом одного человека, из страха перед ним могли бы прослыть лучшими и под ударами бичей напали бы даже на численно превосходящего врага (Hdt., VII, 103). И хотя Геродот считает, что персы могут быть даже отважными воинами (и в этом смысле он соглашается с Эсхилом), но прямое сравнение с эллинами естественно оказывается совсем не в пользу персов. В контексте описания Геродотом конфликта греков и персов можно увидеть значительное большинство примеров их поляризации. В частности, примером прямого противопоставления варваров – персов и эллинов может служить приведенная «отцом истории» речь Аристагора Милетского, обращенная к спартанцам: «Ведь варвары вовсе не отличаются мужеством ( ), в то же время как вы достигли высшей военной доблести ()» (V, 49). Поскольку речь предназначена убедить спартанцев оказать помощь Ионийскому восстанию, то мы вправе ожидать найти в ней ярко выраженный контраст между греками и персами. Однако, другие примеры не менее показательны. Повествуя о доблести греков, Геродот отмечает, что эта доблесть является их свойством. Показателен следующий пример. «Отец истории» сообщает о прибытии в персидский лагерь неких перебежчиков из Аркадии. Когда один из персов спросил их, что теперь делают эллины, то аркадяне отвечали, что справляют олимпийский праздник. На вопрос о награде победителю, они сказали, что наградой является оливковый венок. Тогда Тигран, сын Артабаза, воскликнул: «Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди сражаются не ради денег, а ради доблести» (VIII, 26)133.Таким образом, здесь имплицитно подразумевается, что высшей ценностью персов являются деньги (), а греков – доблесть ().
Элементы греко-персидской поляризации можно обнаружить при описании Геродотом двух сражений – при Саламине и Платеях. При описании сражения при Саламине Геродот сообщает, что эллины сражались на море с большим умением и в образцовом порядке ( <> ); варвары же действовали беспорядочно и необдуманно ( ) (VIII, 86). В изложении хода самой битвы «отец истории» словами Ксеркса проводит контраст между мужеством Артемисии, царицы Галикарнасса, эллино-карийское происхождение которой было всем хорошо известно, и трусостью персов: «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами ( )» (Hdt., VIII, 88). Оценивая битву при Платеях, «отец истории» замечает: «Персы не уступали эллинам в отваге и телесной силе; у них не было только тяжелого вооружения () и к тому же еще боевой опытности… Не могли они сравниться с противником также боевым искусством» (IX, 62–63). При описании сражений при Саламине и Платеях Геродот приводит примеры храбрости как греков, так и персов. Однако, в случае битвы при Платеях «отец истории» в отношении персов ограничивается следующим замечанием: «В войске варваров наиболее отличились пешие персидские войны и конница саков, а из отдельных воинов - Мардоний» (IX, 71). Это краткое замечание контрастирует с подробным изложением примеров доблести греков (IX, 71-75). Важное значение при характеристике взглядов Геродота на эллино-варварскую поляризацию имеет описание им инцедента, произошедшего между фокидянами и персами незадолго до битвы при Платеях. По словам «отца истории», для участия в военных действиях на стороне персов прибыл отряд фокидян в 1000 человек под командованием Гармокида. Мардоний приказал фокидянам расположиться на равнине отдельно от всех остальных отрядов и неожиданно перед ними появилась вся персидская конница; одновременно прошел слух, что Мардоний по побуждению фессалийцев намерен уничтожить всех фокидян. Тогда их стратег Гармокид обратился к своим войнам с речью, в которой, в числе прочего, сказал следующее: «Пусть теперь каждый проявит свою доблесть! Лучше ведь пасть в борьбе, храбро защищая свою жизнь, чем сдасться врагам на милось и погибнуть позорной смертью. Дайте врагам почувствовать, что они варвары, коварно замыслившие гибель эллинам ( )» (Hdt., IX, 17). Воодущевленные этой речью, фокидяне выстроились кругом, фронтом против врага, сомкнув свои ряды как можно теснее, чтобы противостоять персидским конным лучникам. И персы отступили, а Мардоний пообещал фокидянам безопасность (Hdt., IX, 18). Удивительное дело, но Геродот полагает, что даже эллины, сражавшиеся на стороне персов, не теряли своих нравственных и военных качеств, которые отличали их от варваров. В других пассажах Геродот только подтверждает эту мысль. Например, при описании битвы при Платеях, «отец истории» обращает внимание читателей на проявленные боевые качества греков, сражавшихся против своих же соплеменников на стороне персов: «Ведь приверженцы персов среди фиванцев показали себя далеко не трусами а, напротив, храбрыми воинами» (IX, 67); «все варварское войско бежало, и только конница, главным образом беотийская, отважно билась с врагом, прикрывая отступление» (IX, 68). Таким образом, Геродот в ряде случаев все же достаточно определенно говорит о превосходстве греков над варварами-персами.
|
