Учебное пособие к спецкурсу по литературному регионоведению Часть П
Скачать 4.54 Mb.
|
| Т.М.Степанова «Родина моей души…». Евгений Шварц в Майкопе. Учебное пособие к спецкурсу по литературному регионоведению Часть П Майкоп 2009 УДК 882.09 (07) ББК 83.3 (2=Рус) 6 С-79 Печатается по решению научно-методического совета Адыгейского государственного университета Рецензенты: Р.Г.Мамий, доктор филологических наук, профессор, зам.директора по науке Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований. Ханаху Р.А., доктор философских наук, профессор Адыгейского государственного университета Степанова Т.М. «Родина моей души…» Евгений Шварц в Майкопе. Учебное пособие по литературному регионоведению для студентов гуманитарных факультетов–Майкоп. 2009. с. (компьютерная верстка - С.Шхахутова. Дизайн обложки - А.Степанов) В данном учебном пособии в качестве практического материала публикуются тексты воспоминаний Евгения Шварца, непосредственно посвященные жизни города Майкопа. Данное издание рекомендовано для студентов гуманитарных факультетов, школьников, преподавателей высших и средних учебных заведений и всех, интересующихся литературным краеведением. Евгений Шварц «РОДИНА МОЕЙ ДУШИ» Майкопская юность писателя Из дневников разных лет 18 августа 1950. Но вот, наконец, совершается переезд в Майкоп, на родину моей души, в тот самый город, где я вырос таким, как есть. Все, что было потом, развивало или приглушало то, что родилось в эти май¬копские годы. Как бы в ознаменование столь важного для всей семьи события мы поехали в Майкоп не обычным путем. В дальнейшем мы ездили туда так: до Армавира или Усть-Лабы поездом, а оттуда на лошадях в так называемом фургоне — до места. На этот раз мы поехали в карете! Прямо до самого Майкопа. Проехав в карете около ста верст, мы попали наконец в мой родной, счастливый и несчастный, город. Остановились в гостинице Завершинского против базарной площади. 20 августа 1950. Из гостиницы Завершинского мы вышли погулять и пошли по улице, столь знакомой мне потом и столь часто появля¬ющейся во снах. В конце улицы, как бы замыкая ее, далеко-далеко стояли синие незнакомые неровные стены. "Что это?"— "Горы",— ответил мне папа. Так впервые увидел я невысокие холмы, отроги Уруштенского хребта Черных гор. Мы шли по улице; невысокие выбеленные дома, как в Екатеринодаре, но поменьше. Панели вымощены плоскими широки¬ми камнями. Все знакомо, кроме гор и мальчишек, продающих цветы. "Что это за цветы?" Мама купила мне букетик. "Это подснежники. Они не пахнут". Я не поверил и впервые услышал особый, сыроватый, земляной запах, кото¬рый впоследствии так ясно говорил, что пришла весна. Так, не спеша, добре¬ли мы до городского сада. Мама похвалила сад, и я с почтением оглядел вы¬сокие акации, широкие аллеи, усыпанные желтым песком, парапет, за¬мыкающий песчаную площадку. И крутой обрыв за парапетом. Весь сад ограничен был обрывом, который упирался в лесок — узкий, но густой. За этим леском блестела река Белая. За Белой — еще лесок, горы. Скоро в мою жизнь прочно вошло выражение: идти за Белую. Это уже считалось настоя¬щей прогулкой. Далекой. Хотя от центра города не спеша можно было по¬пасть за Белую в двадцать минут. В эту первую прогулку мы дошли только до парапета вокруг песчаной площадки. Влево от площадки, боком к ней, а рас¬трубом к главной аллее, стояла белая музыкальная раковина. Посреди же площадки белел четырехугольный пьедестал. Здесь должны были поставить солнечные часы, да так и не поставили. Итак, мы жили в гостинице Завершинского. Очевидно, старшие искали квартиру и ждали, пока придет мебель. Не знаю, как доставлялась она при отсутствии железной дороги. 5 августа 1950. Как я уже говорил, против гостиницы лежала базарная площадь, на которую было интересно смотреть. Возы с сеном, возы с серыми мешками: что в них — зерно, мука, подсолнухи? Волы, кони и даже верблюды, которых я увидел впервые. Как боялись их лошади! По этому поводу мама рассказала легенду об арабском коне, который был недоволен тем, как его сотворил Аллах: требовал лебединой шеи, длинных ног, седла. И Аллах создал верблюда, с длинной шеей и горбами. Лошади с тех пор дрожат, встречая верблюда. Понятно, что после этого я с еще большей жадностью глядел на верблюдов и коней, дрожащих перед ними. Гулять мы ходили в городской сад, который с каждым разом становился все более и более знакомым. Мы входили в белые кирпичные ворота. Прямо от ворот шла широкая аллея, упиравшаяся в вышеописанную площадку с парапетом. Не доходя до этой площадки, влево начиналась главная аллея, которую отделяла от обрыва аллея поуже. Посреди сада стояло большое круглое деревянное здание, которое называлось ротонда. Перед ротондой бил фонтан. Сразу же за воротами сада по правую руку сиял белый магазинчик. Верхняя половина стен магазинчика была отстегнута и лежала позади него на траве. На верти¬кальной стойке блистали серебром конфеты. В магазинчик не заходили—все покупали снаружи. В другой стене магазинчика было прорезано окошечко, через которое продавались напитки: лимонад и содовая. Пройдя через сад, обогнув ротонду, мы попадали в оранжерею, отделенную от остального сада забором. Кроме собственно оранжереи, в этой части сада помещались бассейн, где плавала живая рыба, высокая беседка, в которую надо было подниматься по лестнице, и большие клумбы с цветами. После гостиницы Завершинского мы переехали в дом Родичева. Старшие говорили, что квартира велика. Мне она тоже казалась огромной. Зал. Спальня. Папин кабинет. Сто¬ловая. Еще две-три комнаты без определенного назначения. 10 августа 1950. Я узнал впервые, что папа находится под негласным надзором полиции. Это не произвело на меня никакого впечатления. Узнал я еще, что папа занимает должность город¬ского врача. Посылая прислугу в колбасную Карловича, мама наказывала: "Скажите, чтобы дал самую свежую, что это для городского врача". В обязан¬ности отца входило и наблюдение за доброкачественностью продуктов. Однажды мы услышали гневные вопли из кабинета. Выбежав, мы увидели, что по четырем-пяти ступенькам, ведущим из передней к выходной двери, спотыкаясь и бормоча что-то, спешит большой плотный человек с бородой, а отец, потрясая кулаками, стоит в дверях своего кабинета. Отвращение и ужас, с которыми обсуждали потом старшие наглый поступок мясника, по¬смевшего предложить отцу взятку, заразили и меня. Кроме осмотра лавок и базарных ларьков, папа обязан был давать свидетельства лицам, постра¬давшим в драке. Таких было много. Я, крайне чувствительный мальчик, холодно смотрел на вопящих и причитающих мужчин с окровавленными лицами, которые стучали и звонили в парадную дверь, требовали скорее, скорее свидетельства, необходимые в те годы для составления полицейского протокола. Но возвраща¬юсь к нашей квартире в доме Родичева. Жили мы в ней недолго, но для меня это — целая жизнь. Большая наша квартира глядела на заросшую травой, бесконечную, на мой взгляд, площадь, на пустырь, в конце которого краснели невысокие больничные здания. Через пустыри по низенькой насыпи шла к больнице пешеходная дорожка. Не знаю, всегда или только весной стояла среди травы глубокая и просторная лужа, подходя к самой насыпи. Лужа эта мне памятна потому, что я уговорил мою няню, девочку лет пятнадцати, в этой луже искупаться. Недавно приехавшая из станицы няня, введенная в заблуждение насыпью, приняла лужу за пруд, разделась и бросилась в мутные желтые воды. Посреди лужи она даже поплыла, по-бабьи колотя руками и ногами. Я же, сидя на берегу, караулил ее одежу. Отец, возвращаясь из больницы домой, вместе с доктором Островским, увидел няню в луже и меня на берегу и долго потом, смеясь, рассказывал об этом событии. 12 августа 1950. Вообще Майкоп был несмирный город. Край ходил на край "на голыши", то есть дрались камнями. Вечно рассказывали о том, что кого-то зарезали, кого-то убили из-за угла. Толпой бродили уличные мальчишки, свистели, били окна, звонили у чужих дверей. На заборах, на верхних досках торчали острые гвозди. Помню, вокруг сада какого-то грека шел кирпичный забор, сверху усыпанный вделанным в цемент битым бутылочным стеклом. Но Майкоп был вместе с тем и веселый город. Никогда не забуду свадьбы, идущие по улице пешком, с музыкой, провожали невесту в дом жениха. Впереди плясали пожилые жен¬щины с такими красными щеками, каких в других городах я и не видывал. Это были свахи. За ними и рядом с ними плясали и шагали, пошатываясь, муж¬чины с белыми повязками на рукавах. Это дружки жениха. Дальше плясали и шли в беспорядке гости и подружки невесты. За ними следовали не слишком твердой походкой новобрачные — они были выпивши, сильно выпивши, как все участники шествия. За ними шагали музыканты. Инструментов их не помню. Кажется, были скрипки. Наверняка был бубен. Его слышно было из¬дали, и мальчишки с криками: "Свадьба, свадьба" — бежали на его бой. От мамы я узнал, что краснолицые свахи были накрашены. Накрашены были и так называемые плантаторские девки, ходившие, взявшись за руки, по улицам и по городскому саду. Эти, работавшие на табачных плантациях вокруг Майкопа, пришлые и приезжие молодые женщины пользовались весьма дурной репутацией. И я хоть и не понимал тогда, в чем грешны эти разбитные, крикливые, намазанные создания, глядел на них со страхом и отвращением. Майкоп, хотя нефть еще и не была обнаружена в его окрестностях, был город не только несмирный и веселый, а еще и довольно богатый. 21 августа 1950. Майкоп был основан лет за сорок до нашего приезда. Май¬коп на одном из горских наречий значит: много масла, на другом — голова барыни, а кроме того, согласно предани¬ям, был окопан в мае — откуда будто бы и пошло имя Майокоп. Несмотря на свою молодость, город был больше, скажем, Тулы. В нем было пятьдесят тысяч населения. Городской сад я уже описал. С левой стороны примыкал к нему Пушкинский дом (на этом месте ныне – Национальный театр Республики Адыгея – примечание Т.Степановой), большое, как мне казалось тогда, красивое кирпич¬ное здание. В одном крыле его помещалась городская библиотека, окна ко¬торой выходили в городской сад, а все остальное помещение было занято те¬атром. Занавес театра представлял собою копию картины Айвазовского— Пушкин стоит на скале низко, над самым Черным морем. Помню брызги прибоя — крупные, как виноград. Автором этой копии был архитектор, стро¬ивший Пушкинский дом. Старшие, к моему огорчению, не одобряли его ра¬боту. Это мешало мне восхищаться занавесом так, как того желала моя душа. Я вынужден был скрывать свои чувства. 23 августа 1950. Вокруг Майкопа лежали с одной стороны великолепные черноземные степи, засеянные пшеницей и под¬солнухом, а за Белой начинались леса, идущие до моря, до главного хребта, до Закавказья. Майкопский отдел богат, Майкопский отдел — житница Кубанской области; если бы городское хозяйство велось как следует, то город давно был бы вымощен, освещен, украшен и так далее и так далее. Все это я привык слышать чуть ли не с первых дней нашего пребывания в Май¬копе. А пока что город летом стоял в зелени, казался чистым из-за вы¬беленных стен, но ранней весной, осенью да и теплой зимой тонул в черноземной грязи. На тротуарах росла трава. На тротуарах майкопских, между каменными плитами, между булыжниками, пробивалась трава, а дорога была либо покрыта пылью, которая тучами носилась над улицами, либо грязью. Пока грязь была жидкой, ее называли сметаной. Когда она, высыхая, густела, то теряла свое прозвище. Грязь, просто грязь разделяла улицу, хватала за ноги. Перейти с одной стороны на другую удавалось только там, где были уже протоптаны дорожки. 24 августа 1950. В Майкопе появились у нас следующие знакомые: доктор Штейнберг, доктор Островский Григорий Яковлевич, доктор Соловьев Алексей Федорович, доктор Соловьев Василий Федорович и их семьи. Кроме того, бывал у нас архитектор, построивший Пушкинский дом и написавший занавес с брызгами воды, напоминавшими мне виноград. Доктор Штейнберг был человек суровый, со мной не разговаривал и памятен мне только тем, что поймал во дворе петуха, положил его на стол, провел у клюва меловую черту — и петух остался лежать, как привязанный. Однажды я проснулся ночью от звона разбитых стекол, ветер выломал раму, и мы отправились ночевать к доктору Штейнбергу. У него были белые мыши в клетке, которые мне очень понравились. Доктор Островский был высок, черен, лысоват, в гимназии, как он рассказывал, его дразнили верблюдом, но я скоро привык к нему и зачислил, как всех, с кем дружил тогда, — в красавцы. Нравилась мне и жена его, Татьяна Яковлевна, добродушная, полная, черноглазая. А с сыном его, Борей, у меня установились полудружеские отношения. 26 августа 1950. Соловьев Алексей Федорович жил с Анной Александровной в ста¬ринном доме, похожем на особнячки в московских приарбатских пере¬улках. Одноэтажный просторный этот дом стоял на углу. В одной его половине, выходящей окнами на широкую улицу, жила владелица дома, которую взрослые называли "Пиковая дама": седая и очень, очень старая и бледная. Буду продолжать по порядку. Сегодня мне кажется, что дом, где жил Алексей Федорович Соловьев, не так уж был похож на московские особняки. Но у него были высокие сводчатые окна, высокие потолки, и, несмотря на молодость города, дом считался и казался старинным. Рассказывали, что был он выстроен вскоре после основания Майкопа для важного офицера, коман¬довавшего частью, стоявшей здесь. Пиковая дама появилась в Майкопе в стародавние времена. Помню, как мы, сидя у Соловьевых в гостях, пили чай под деревьями, а Пиковая дама, поддерживаемая горничными, спустилась в свой сад и уселась в креслах. И взрослые тихо говорили о том, что старуха была когда-то красавицей, женой офицера, жившего здесь. Из-за нее дрались на дуэли. Из ее туфельки пили вино. Что такое дуэли, мама объяснила мне, и я понял. Но вино из туфельки я не понял, да мне и не объясняли. Мама ответила на мой вопрос: "Ну пили и пили". Не случайно вспоминаю я чайный стол у Алексея Федоровича. Говорили, что самовар у них не сходит со стола и всегда кто-ни¬будь в гостях. Сам Алексей Федорович — невысокий, бородатый, плотный — все помалкивал строго. Как явление природы, не подлежащее обсуж¬дению, принял я от старших сведение о том, что у Алексея Федоровича тяжелый характер. Папа жаловался, что он хоть и привык к Алексею Фе¬доровичу, но и его угнетает мрачное молчание, в которое тот погружался на недели. Но тем не менее дом его всегда был полон друзьями. Вероятно Анна Александровна была этому причиной. Худенькая, легенькая, спокойная, на носу пенсне, неизменно приветлива. Как мне кажется, она была учительницей. Она вела дом так, что он привлекал людей. И я там любил бывать, хоть и боялся хозяина. Побаивался я и пойнтера их, по имени Лорд. Пожилой этот и толстый пес любил класть башку на колени гостям. Но стоило гостю пошевелиться, как Лорд рычал угрожающе. Но зато мне нравилось, как он таскал в зубах из комнаты в ком¬нату свою подстилку. Устраивался поближе к хозяину. 29 августа 1950. Перехожу теперь к дому, который стал для меня впоследствии не менее близким, чем родной, и в котором гостил я месяцами. До наших дней сохранилась близкая связь с этим домом. Это дом старшего брата Алексея Федоровича — доктора Ва¬силия Федоровича Соловьева. Этот дом стоял на углу (ныне – угол ул. Комсомольской и Победы – примечание Степановой Т.М.), недалеко от армянской церкви (находилась на территории современного Северо-Кавказского филиала центрального музея искусств народов Востока (угол Первомайской и Победы)- – примечание Степановой Т.М.), которая еще только строилась в те дни. Был он кирпичный, нештука¬туренный. К нему примыкал большой сад, двор со службами. Направо от кирпичного дома стоял белый флигель. Здесь Василий Федорович принимал больных. На площади вечно, как на базаре, толпились возы с распряженными конями. На возах лежали больные, приехавшие из станиц на прием к Василию Федоровичу. Он был доктор, известный на весь Майкопский отдел. Практика у него была огромная. Отлично помню первое мое знакомство с Соловье¬выми. Мы пришли туда с мамой. Сначала познакомились с Верой Констан¬тиновной, неспокойное строгое лицо которой смутило меня. Я почувствовал человека нервного и вспыльчивого по неуловимому сходству с моим отцом. Сходство было не в чертах лица, а в его выражении. Познакомили меня с девочками. Наташа—годом старше меня, Леля — моя ровесница, и Варя — двумя годами моложе. Девочки мне понравились. Мы побежали по саду, поглядели конюшню, запах которой мне показался отличным, и нас позвали в дом. |
Похожие:
 | М 38 Маркетинг в ресторанном бизнесе (часть 1): Учебное пособие. / Кемеровский технологический институт пищевой промышленности. Кемерово,... |  | Учебное пособие no speak English Часть I состоит из 5 рассказов современных американских писателей |
| Безопасность жизнедеятельности / Под редакцией д-ра экон наук, проф. С. Г. Плещица. Часть 1: Учебное пособие.– Спб.: Изд-во Спбгэу,... | | Деловой английский язык. Часть I. Business English. Part I : учебное пособие / Ю. А. Вишневецкая, Л. М. Калянова. — Тюмень : Тюмгнгу,... |
| Данное учебное пособие прнедназначено для студентов 1 курса миу и является первой частью пособия по общему языку | | Учебное пособие предназначено для студентов широкого спектра специальностей, которым придется заниматься вопросами энергосбережения... |
| «Владимирский государственный университет имени Александра Григорьевича и Николая Григорьевича Столетовых» | | Учебное пособие предназначено для его использования при проведении практических занятий по психодиагностике и дифференциальной психологии.... |
| Учебное пособие предназначено для руководителей центральных исполнительных органов государственной власти и органов местного самоуправления,... | | Учебное пособие предназначено для студентов, изучающих часть 2 «Организация и методика библиографической работы в библиотеке» в разделе... |