Упоительный шаблон
Скачать 327.68 Kb.
|
2. Светлана Аширова (Бедрий). Пропуск в розовое счастье. Медленное солнце: лучистая живопись строк. Пермь,1995. 64 с. 1000 экз.; Таинственный маршрут: лучистая музыка строк. Пермь, 1996. 80 с. 1000 экз.; Неподсуден: лучистая истина строк. Пермь, 1996. 100 с. 1000 экз.; Разовый пропуск в счастье. Пермь, 1997. 142 с. 5000 экз.; Музыка звуков. Пермь, 1998. 180 с. 3000 экз. Энергия пермячки Светланы Ашировой неисчерпаема и всепроникающа. Именно так, хоть не совсем по-русски, но зато напористо выражаясь, она себя и рекомендует: "расслоившись достойно по Вечности, тут я и там". Вроде Фигаро. Ее поэтическая карьера в Перми ошеломительна. За три года из автора тощих полусамиздатовских сборничков, вызывавших смешки окололитературной братии, она стала любимым поэтом пермской чиновно-политической элиты, автором роскошных целлофанированных томов цветной печати. Стих Ашировой впитал многие веяния. В нем очевидны следы массовой советской, особенно песенной, поэзии 70-х с ее "яростными стройотрядами". Именно оттуда этот характерный навязчивый дидактизм, вялость которого маскировалась искусственно форсированным темпераментом речи: "я не просто о городе думаю, я слагаю легенды о том, как страну мою, как судьбу мою ты вместил в свой подоблачный дом". Но явно преобладает у нее влияние иного письма. Видимо, чрезвычайное впечатление на Аширову произвел ранний отечественный модернизм преимущественно в бальмонтовском изводе, с его заклинательными напевами, стихийностью, эротической экзальтацией и бутафорским космизмом. Отсюда у нее и пристрастие к гипертро- фированным до комизма аллитерациям ("всем женьшеням с жжением не справиться в неглиже на высохшей меже", "в ласк оскаленные скалы скитаться манят аксакалы"), к знаковым для 1900-х абстрактностям на -ость, всем этим "хрустальностям", "неразрывностям", "млечностям", неразлучностям" и прочим "изысканностям", которые испещряют стихи Ашировой. Из репертуара тех же модерновых 1900-х она усвоила характерную, чрезмерно аффектированную позу стихийного гения, поэта-пророка: Пермь, сплетением вер Я тебе напророчу Оголившихся нервов Великие строки. Забавно, но, сама того не ведая, Светлана процитировала тут название скандальной некогда книги "Обнажённые нервы" раннего декадента Александра Емельянова-Коханского: розовая бумага, портрет автора в перьях оперного Демона и посвящение самому себе и египетской царице Клеопатре. Странная цитата. Это как невнятное воспоминание о родине своего языка: "И как же это Вы среди страстей и плясок меня узнали, тихую, как сон?". Каково: жить в Перми "среди страстей и плясок"? Это ведь та же самая брюсовская "радость песен, радость пляск", от которой млели московские дамы style modern на заре века. Махровая прелесть стихов Светланы Ашировой состоит именно в том, что этот ранний московский модерн со всеми его "страстями и плясками" у нее расшит по хорошо проявленной в стихе категориальной канве советского коммунального сознания с его близкими бытовыми горизонтами и невнятной речью. Есть у нее чудная строчка: "Здесь в отдельно забытой стране намечается чувств икебана". Тут вам и цепкое воспоминание о социализме в "отдельно взятой стране", и вековечная мечта об отдельной квартире, и ушедшая в городской фольклор полная "икебана" как синоним всяческого совершенства и гармонии. А на этом коммунальном фоне страсти, пляски, "надменные тайны" и "бесстыдство ласки". Своеобразная эстетика космически демонических грез простой советской девушки, живущей безвыездно в городе Перми, вполне отразилась в книге "Разовый пропуск в счастье". Книга стала триумфом Светланы Ашировой. Может быть, это самый экзотический цветок на ниве не только пермской, но и всероссийской словесности. Попробуйте достать и прочесть. Уверяю, не пожалеете. В своём оригинальном роде она совершенна. Во всём — от дизайна до стихов. Книга издана в альбомном формате с массой любительских семейных фотографий, виньеток и выглядит совсем как интимный альбом девушки-подростка. Ну, скажем, восьмой класс или ПТУ безмятежных семидесятых. Бытовал такой жанр в подрастающем народе. В подобные альбомы обыкновенно переписывались особо душевные стихи, перлы житейской мудрости, клеились открыточные розы, малиновые закаты, фото подружек в изящных позах: три четверти, кокетливый наклон головы, томный взгляд из-под ресниц. Вот такую книгу издала Светлана. Между прочим, формально сходные художественные задачи решают художники-симуляционисты. Они эксплуатируют языки локальных субкультур: язык дембельского альбома, раскрашенной рыночной фотографии, дешёвой рекламы и всего остального в том же роде, то есть языки городского китча. Но там чувствуется ироническая дистанция, отсвет игры. А Светлана поёт, как птица. Китч — ее родная стихия. Воспроизвести, спародировать такую стилистику почти невозможно, она сама по себе пародийна. И розы на обложке, и страсти в стихах, и девушки в позах на любительских фото — все трогательные детали этого словесно-визуального жанра городского подросткового фольклора в ашировской книге-альбоме соблюдены почти буквально. Такой альбом не обходился, например, без сакраментального кредо подросткового эротического кодекса: "Не давай поцелуя без любви". Пожалуйста, есть это и в альбомчике Ашировой: Не расточай, о чернь, чарующих объятий И необъятности пучину не учи. Любвеобильности мирских мероприятий Полны уж плоть и плотность скорбная ночи. К чему бутон чужой осенней хризантемы? Уж не за тем ли, чтоб спасенье диктовать? Я, принимая роскошь звёздной диадемы, Не разрешу истошность губ поцеловать. В том же духе 125 мелованных страниц. Но особую пикантность альбому Ашировой придало то обстоятельство, что весь этот рифмованный и смачно иллюстрированный вздор вышел в свет в виде официального юбилейного издания к 200-летию Пермской губернии. Это надо видеть. На первой странице пермский герб, портрет губернатора и его обращение к читателю: "Творчество Светланы Ашировой (Бедрий)... продолжает добрые традиции российской поэзии, свидетельствует о том, какой богатый духовный потенциал может быть сохранен и приумножен в наше время. В год 200-летнего юбилея Пермской губернии особенно важно заметить и оценить каждый светлый росток нашей духовной жизни, сочетающий преемственность и обновление. Очень надеюсь, что стихи Светланы принесут вам истинную радость". Иначе говоря, курьезная книжка Ашировой предстала перед слегка ошалевшей пермской общественностью как некий итог двухвековых достижений губернии в области изящной словесности. Ситуация сложилась в духе губернских фантасмагорий Салтыкова-Щедрина. Но пермская общественность этот назначающий помпадурский жест приняла в общем-то с покорностью, реакция была вялая и почти исключительно кулуарная. Успех утроил, усемерил энергию Светланы Ашировой, подтвердив верность избранной ею стратегии творческого поведения, — быть любимым поэтом пермской политической элиты. Года не минуло со дня выхода в свет ее "пропуска в счастье", как она порадовала поклонников новинкой "Музыка звуков". Эта "музыка" была не для разборчивых ушей. Окрыленную победой Светлану несло: Пирамидами принят Придворный примат. А бездействию прима Играет набат. Или: О судьба напрокат, Многократный уют. Взгляд в сто тысяч карат Яд, вибратор и плут. Мы пройти не смогли По отвесной стене. Неуместный верлибр Подпевал сатане. И т.д. и т.п. Тем не менее эта графоманская "музыка" вышла трехтысячным тиражом как официальный юбилейный подарок городской и областной администрации выпускникам школ города к 275-летию Перми. Книга открывается портретами высоких официальных лиц и обращениями к выпускникам. Особенно лиричным оказался председатель Пермской городской Думы Валерий Сухих: "Именно эту книгу хочется сегодня подарить вам — в час, когда прекрасное будущее открывает перед вами свои горизонты". Невольно вторя Блоку, он призвал школьников "вслушаться в музыку слов" Светланы Ашировой и в ответ "услышать в себе чистые ноты будущей инвенции (sic!) своей жизни". Но признания пермских чиновников и политиков, назначивших ее на роль поэта, представляющего Пермь, Светлане показалось мало. Понимая, видно, неубедительность чиновных рекомендаций, она решила испытать на прочность пермскую интеллигенцию. И, представьте, ей это удалось. Книга буквально пестрит рекомендациями известных в городе гуманитариев. Аннотацию к "Музыке звуков" подписал доктор филологических наук. Хотя оценки его уклончиво амбивалентны (филологическое образование сказалось), общий тон поощрителен: "поиски", мол. Но это еще что. Доктор философских наук, академик Российской академии социальных наук рекомендовал книгу "в качестве пособия по совершенствованию самосознания". Известный пермякам музыковед, не сдержав прилива чувств, разразился дифирамбом на страницу: "стихи Светланы <...> сами по себе — музыкальная стихия. Не составляет особого труда чуткому сердцу откликнуться "песнью без слов" на это мастерское плетение словес, нацеленное на пробуждение гармонической памяти нашей многомерной сущности". И, доводя ситуацию до абсурда, к хору гуманитариев присоединился голос врача, рекомендовавшего чтение книги как "надежное средство профилактики и лечения многих заболеваний, в том числе сердечно-сосудистых, онкологических, наркомании и СПИДа". Пахнуло откровенным шарлатанством, но заявление медика интригует: как данную книгу лучше применять. Читаешь все это и глазам не веришь: театр абсурда. Более всего удручило, конечно, участие в рекламе книги Ашировой коллег- гуманитариев. Настораживало какое-то слишком уж блаженное непонимание специалистами того, что их имена используются в откровенно рекламных целях, что авторитет их ученых званий сбивает с толку учителей и школьников. По аналогии припоминается старый литературный анекдот. Мережковский узнал, что толковый критик написал одобрительную рецензию на заведомо бульварный опус. — "Как же Вы, батенька, могли? Неужели Вам это на самом деле понравилось?" — "Да нет, Дмитрий Сергеевич, я знаю, что книга — совершенная дрянь, но уж очень просили... Не сумел отказать". — "Ну, это совсем другое дело, — мигом успокоился Мережковский. — Ежели из подлости, то это ничего. А то я подумал, что Вы всерьез". Да, после "Музыки звуков" еще верилось, что все это не всерьез. Дальнейшие события показали, что все серьезно и искренне. Просто графомания в Перми перестала казаться графоманией. 3. Елена Звездина. A la candelabre. Роман с жизнью. Пермь,1998. 216 с. 1000 экз.; Немое кино: Поэма будней. Пермь, 1998. 60 с. 100 экз.; Преодолеть отражения: Стихи и поэмы. Пермь, 1998, Ч.I. 84. с, Ч. II. 74 с. 100 экз. "Роман с жизнью", которым дебютировала Елена Звездина (невероятно, но, говорят, это не псевдоним), стал в Перми литературным событием минувшего года. Книга в своем роде действительно примечательна, и хотелось бы представить ее читателю в целом, наглядно. Хотя бы в виде дайджеста. Королева, как вы помните, играла в башне замка Шопена и т.д. Что-то в этом роде у Звездиной, вроде метасюжета. Итак, в "замке любви" у "хризантемно-коралловых вод", "вся первобытно-влюбленная", Она грезит "на вулканическом пуфике" — "полюшко чувственных дум вспахано сном наобум". В сих "чувственных думах" являются Ей то "юные пророки" — поэты (они же — "прелестные шалуны"), то мелькнет "младехонький корнет", то покажется "юный граф", то — "герцог безрассудных зелий". Она "врастает в бездны упоенья", и вот уже "у подножья ветвистой любви сочится поэтической влагой". Словом, "слагает вдохновенье сонеты красоте". Тогда-то "из недр конвертного жеманства" на читателя изливается "лепестковый бред", где перемешаны "хризантемы влюбленных васильков", "помада музыки", "звездно-струйные шелка", "звучальная лунность тревог", "бутоны глаз", "кудрей безбрежные сонеты", "орхидеи окон", снова "бутоны тайны и тишины", "любви сгоревшая комета в гробу хрустальном пышных нот", опять "бутоны слез", ну и, как положено, свечи, вуали, терзания, пажи, упования, кареты, кларнеты, вдохновения, фиалки, хрустали, скрипки, множество зеркал и, конечно же, канделябр. Далее "тайны ласковые свечи в канделябрах глубины" гаснут, а тут, как водится, "талии выпустят алости и распояшутся шалости". Вот уж "сорвали с облака штаны", "нет нелепости одежд", и "пленно пенится спинной, захребетный поцелуй"... "Бессонной ночи акварель" ударно завершается "спазмом плети в спине между рифмами ног". Апофеоз. "Восторга боль под ля бемоль". Вот так, если вкратце, хотя и сгущая отчасти колорит, но используя подлинную авторскую фразеологию и следуя оригинальным мотивам, можно пересказать "Роман с жизнью", показав попутно смачную манеру письма Елены Звездиной. Манера эта, если без обиняков, представляет собой донельзя претенциозную, но невероятно смешную смесь стилистических штампов времен Бальмонта и Северянина с мыльной эстетикой Санта-Барбары. Все это густо заправлено порядочной порцией безграмотности. Право же, ничем, кроме неуверенного владения русским языком, не объяснишь выражений вроде "прокрустный", "умертвлен", "спинной жест" и "грудная влюбленность", "чешуя глазниц", "глаз мимозы симметричны наизусть", "изрекать пены", "вкус вколочена в язык" и такое чудо грамматики, как "прими касательно мой глас компрессом к утомленью глаз". О синтаксисе умолчим, что за чем следует и к чему относится, понять порой просто невозможно. Елена Звездина, как видно по приведенным примерам, в простоте не произносит ни словечка, любит выражаться замысловато и красиво, галантерейно-страстно. Такую манеру письма можно назвать а la candelabre. Помните, как Екатерина Васильева в "Бумбараше" в роли бандерши-эстетки с утрированным прононсом исполняет романс с неподражаемой по интонации концовкой: "И тогда я сама, я сама потушила надоевший уже канде-элябрр!"? Этот "кандэлябр" — метонимия чрезвычайно распространенной и действенной эстетики. Нехитрый, но с таким дивно звучным иностранным именем свечной прибор стал непременным атрибутом представлений о какой-то головокружительно красивой, утонченно-изящной жизни с корнетами, хризантемами и роковыми страстями. Иначе говоря, это эпигонский вариант модерна, модерн для "бедных". Вслед за Ашировой, но гораздо круче Звездина подтверждает удивительную его живучесть. Машина стихов Елены Звездиной заправлена действительно гремучей смесью стилевых стереотипов от 1830-х до 1900-х годов: от рифмы "сладость–младость" до "звучальной лунности". Провинциальные барышни, начитавшиеся Бальмонта и Брюсова, подобными стихами наполняли местные газеты еще в начале нынешнего века. Столетие на исходе, а песни все те же. Только если в начале века они были относительной новостью, то сегодня звучат как пародия. Такая манера — вернее, машина! — письма, овладевшая Еленой Звездиной, питается, конечно, энергией неразвитого, если не сказать вульгарного, вкуса. Как и у Светланы Ашировой, в ее стихах господствует все та же неразборчивая склонность к трескучему, блестящему, бросающемуся в глаза: ко всему, что "чересчур" и "слишком". Слишком уж явно автор предпочитает вычур ное простому, крикливую экзальтацию ("чувств гремучая смесь") — ясности переживаний. Эти провалы вкуса — прямое следствие неукорененности в культуре. Да, хотя внешне, в отличие от той же Ашировой и тем более Гребенкина, знаков культуры в стихах Звездиной навалом: то у нее Кант (но под инициалом Э.!), то Кастанеда, то Л. (sic!) да Винчи, все это — звонкие пустые оболочки, аксессуары. Написано "Кант" — читай "канделябр". На деле автор как-то до обидного мало обеспечен эстетическим тактом, чувством уместности и меры. Отсюда посвящение "Мариночке" Цветаевой, отсюда "шаловливый" кивок Чайковскому: "Как Вы светлы сегодня, Петя!". И как объяснишь, почему все эти дамские фамильярности отдают такой — словно ножом по стеклу! — фальшью, если для автора вообще в норме потрепаться с Цветаевой: Я умираю над строкой твоей о лжи, Как не повеситься потом, Марин, скажи? Как узнаваем этот интонационный и фразеологический жест: "я умираю"! Девочки-подростки так объясняются сегодня по поводу Ди Каприо. Впрочем, хорошо хоть не сказано "я тащусь!", и на том спасибо. Подытожим: вульгарный вкус + неразвитое чувство языка + поверхностное знакомство с поэзией русского модернизма — такой вот представляется формула стихов Елены Звездиной. Это хрестоматийно типичный образец графомании, очередная аватара капитана Лебядкина. Следует оговориться. Все оценки, по видимости звучащие так жестко и, возможно, обидно для авторов, принципиально не имеют в виду житейские личности Александра Гребенкина, Светланы Ашировой или Елены Звездиной. Они относятся исключительно к их авторской, литературной роли. Опасно смешивать человека в жизни и человека в письме. Сплошь и рядом это две большие разницы. Письмо, оно как одушевленная и часто агрессивная машина: захватывает и тащит пишущего порой совсем не туда, куда он хочет, а по своей собственной программе. Объясняя природу графомании в терминах "машинной" модели, можно сказать, что не графоман управляет машиной письма, а наоборот. Это его родовой признак. Соблазн для графомана в том, что тот самый миг, когда он попадает под власть машины письма, он принимает за прилив вдохновения: его ведь действительно прорывает и несет. В таких случаях даже незаурядный, тонкий человек в письме может выглядеть дурак дураком. Что ж, не в свои сани не садись. Еще одно замечание — о самосознании автора-графомана. Один пример для сравнения из пермской же литературной практики. Недавно в поселке Майский с населением где-то около 5 тысяч тамошние самодеятельные литераторы издали сборник стихов с подзаголовком: "стихи жителей поселка Майский". Какой, между прочим, тактичный, точный и исполненный достоинства жест предъявлен этим подзаголовком. Жест в полном смысле культурный. Жители Майского осознают себя адекватно, они культурно вменяемы. Об Александре Гребенкине, Светлане Ашировой, Елене Звездиной этого не скажешь. В отличие от скромных поселковых авторов, они-то убеждены, что решают глобальные задачи. Каждый по-своему. Гребенкин отчаянно воюет с "бездуховностью" и воспитывает "любовь к своему Отечеству, к матери, к женщине, природе, культуре, искусству, литературе, а также к поэзии". Аширова развивает "концепцию бесконечного творческого развития человека, города, мира" и борется со СПИДом. Звездина тоже "несет что-то тайное миру". Ни больше, ни меньше. Такую глухоту к себе трудно объяснить чем-либо иным, как неспособностью адекватно идентифицировать и оценить себя в пространстве культуры, осознать свой статус. Это и есть культурная невменяемость, еще один родовой порок графомании. Но, с другой стороны, что с них спрашивать. Они действительно любят поэзию, самозабвенно пишут стихи, и делают это как умеют. Еще любят публиковаться, и умеют это делать очень хорошо. Можно только пожелать им дальнейших успехов. Нечего спрашивать и с чиновников. Они действуют в меру своего вкуса и понимания. Ну, нравится им творчество Светланы Ашировой, что с этим поделаешь. Главный спрос с экспертов, кто как не они отвечает за различение, что есть хорошо, а что плохо, что полезно, а что вредно. Светлана Аширова рискнула проверить пермских гуманитариев на прочность. Оказалось: ничего, не кусаются, вполне свои. Но и при этом оставалась надежда, что в нужный момент свое слово скажут профессиональные филологи, литературоведы, они-то и расставят все по местам. Филологи сказали свое слово с выходом книги Звездиной. Случай Звездиной пермскую ситуацию проявил с окончательной, не оставляющей сомнений ясностью. То, что она была встречена самыми благожелательными рецензиями в газетах, еще более или менее обыкновенно. Но о Звездиной по горячим следам первой книги (случай пока беспрецедентный!) заговорили филологи. Творчество (!) Звездиной стало предметом углубленного литературоведческого рассмотрения на ученых конференциях. В одном из докладов со ссылками на Канта, Кассирера, Гуссерля, Ницше и Бахтина трактовалось ни больше, ни меньше как о "духовном синтезе в поэзии Елены Звездиной". Вообще-то, положа руку на сердце, трудно даже вообразить ситуацию и условия, при которых сочинения, подобные звездинским, можно квалифицировать иначе, чем графоманские. Сделаем невероятное усилие, закроем глаза на все нелепости языка, и даже неграмотность попробуем объяснить безразмерной "творческой индивидуальностью": так, мол, видит поэт. Пусть. Но встречая (сплошь!) в стихах современного автора молью траченные красоты из прабабушкиного сундука вроде "звездно-струйных шелков" или "небесногрудого гибкого стана", воспринять их иначе, чем цитату либо литературную игру, просто нельзя. Таков уж контекст современной культуры. Ну, а если подобное пишется всерьез, с претензией и даже пафосом, то перед нами автор явно литературно невменяемый, то есть графоман. Нет, говорят пермские литературоведы, гений народился, "духовный синтез": "Явление всякого поэта уникально. Поэтический Космос Елены Звездиной суперуникален", ее стихи "замечательны своей переливчатой диалектичностью", им еще "предстоит найти своего читателя, наделенного полифоническим слухом, своего критика, способного к многомерным суждениям, и даже своего теоретика, искушенного опытом исследования метафизики души". Это фрагменты предисловия к "Роману с жизнью". Чем вызвана такая дикая и ведь довольно массовая по масштабам города аберрация восприятия? Остается признать, что условия идентификации явлений культурной жизни, сформулированные для нормальной культурной ситуации, в Перми сегодня уже не действуют. Все более и более тональность жизни города определяет полная дезориентация причастных к культуре инстанций: творческих, экспертных и властных. Пермь вяло погружается в транс провинциализма. * * * Что же делать с графоманией? Педагогическое сознание требует решительных мер по прополке территории хорошего вкуса. Архивный подход более гуманен и экологичен: всякому документу найдётся местечко на полке. Тем более границы хорошего вкуса изменчивы, ракурсы восприятия многообразны, а Дмитрий Александрович Пригов, неутомимый санитар леса русской поэзии, привил-таки читателю пытливую терпимость к любым завихрениям языка. Вот только одно тревожит — дети, школа. Как ни говори, а ведь изучение литературы кое-что сообщает человеку для жизни, что-то устраивает в его сознании, в способностях и способе думать, чувствовать, говорить. А в новые программы вводится обязательное знакомство с местной литературой. Немаловажно все-таки, что будут наши детки читать. Из новых авторов в Перми рекомендуют читать Гребенкина, Аширову, Звездину. ————————— 1 Среди немногочисленных работ, посвященных такого рода литературе, вспоминаются, в первую очередь, две: Марков В. Можно ли получить удовольствие от плохих стихов, или о русском чучеле совы. СПб., 1994. С.278-292; Жолковский А. Графоманство как прием (Лебядкин, Хлебников, Лимонов)// Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С.54-70. 2 Первоначально это был цикл рецензий на книги стихов, выходившие в Перми в 1995-2000 годах. Рецензии публиковались в местных газетах. Позднее они были собраны в статью, опубликованную в малотиражном уральском журнале: Графоман в "законе", Из очерков литературной жизни Перми, Уральская новь. №1. 1999. Статья вызвала определенный резонанс, появилась в Интернете. См., например: http://cascenka.pisem.net/abashev.html. 3 Механизм "машины творчества" был описан автором в другой, того же времени, но неопубликованной работе "Труженики пера: Опыт погружения". Процитируем соответствующий фрагмент: "В том, что не боги горшки обжигают, убеждён каждый труженик пера. В самом деле, любой относительно грамотный человек после небольшой тренировки успешно овладевает навыками изготовления несложных, но вполне читабельных словесных изделий. Работа над стихом обыкновенным включает несколько рутинных операций по подбору и комбинации слов при заданных условиях чередования безударных и ударных слогов — ямб, хорей и т.п. Что касается рифм, то нескольких десятков стандартных двойняшек (кровь-любовь, тройка-бойко, слёзы-морозы, тумана-обмана и т.п.) хватает для изготовления сотен небольших (обычно 2-3 строфы) стихотворений. Итак, главный производственный принцип труженика пера заключается в том, что он, как правило, пишет на тему. Именно тема играет главенствующую роль в стихе обыкновенном. Тематический репертуар труженика пера невелик: весна, зима, лето, осень, детство, труд, война, любовь (к России, женщине, детям, миру, матери, труду), гражданские чувства. Поэтому начинающему следует прежде всего практически освоить типовые модели, по которым развёртываются основные темы. Так сказать, освоить схемы тем. Бессознательно, кстати, такими схемами владеет каждый из умеющих читать. Итак — литературные модели. Поскольку лирических тем вообще немного, в поэзии достаточно быстро складываются стандартные способы (схемы) словесного развития каждой темы. Это и есть типовые тематические модели. Простейшие из них быстро выходят из творческого оборота, поскольку возникает жёсткая связь сюжетики, словаря и ритмики — появляются штампы. Эти отходы творчества поступают в полное распоряжение профессиональных тружеников пера. Модели, которыми они пользуются, немногочисленны, просты в обращении и чрезвычайно продуктивны. Например. Если весна, поэт радуется, верит в будущее и надеется на скорую встречу с Ней, ежели осень — с грустью провожает стаи птичек, улетающих на юг, тоскует, но верит, что они вернутся, и вернётся Любовь. Зимой, как правило, поэт сидит у жаркой печки, обнимая Её драгоценные плечи или мечтая о весне, летом бродит над речкой в лунном сиянии, вдыхает запах мяты и вспоминает о свиданиях с Ней ... Каждую типовую модель можно представить в виде простой блок-схемы. Для практического руководства мы предлагаем описание нескольких расхожих моделей стихотворений обыкновенных. Принцип их действия мы проиллюстрируем примерами, составив соответствующие заданной схеме тексты. Один практический совет. Приступая к изготовлению стихотворения, не напрягайтесь, расслабьтесь, постарайтесь безвольно отдаться звучанию избранного вами мотивчика (тра-та-та/ тра-та-та и т.д.). Стихи обыкновенные настолько накатаны, что они сами вывезут вас, куда надо. С каждой темой и напевом автоматически связаны соответствующий словарь, мотивы, рифмы. Это жёсткие, окостеневшие структуры, и в вашем сознании заложены сотни подходящих стандартных словосочетаний, сравнений. Ваша задача, в сущности, сводится к тому, чтобы заполнить пустые клетки схемы словами, которые вам заранее известны. Модель 1: "Ласточка с весною в сени к нам летит" Слово ВЕСНА действует на труженика пера возбуждающе. Основу самой ходовой модели ВЕСНЫ составляют два тематических блока: ПРОБУЖДЕНИЕ ПРИРОДЫ и ПРОБУЖДЕНИЕ ДУШИ. Связаны они по принципу параллелизма. Вариации создаются за счёт смены ключевых слов каждого из блоков (каждому блоку соответствует свой словарь) и изменения ритмики. Широко, например, варьируются компоненты блока природы: "таяние снега", "ручьи", "капель", "цветение" (черёмуха, калина-малина, верба и т.п.), "пение птиц", "солнце", "небо" и т.п. Варьируя эпитеты, можно сконструировать сотни вариантов словосочетаний. Для "душевного блока" также предусмотрено немало вариантов: "возвращение молодости", "возрождение веры в будущее", "ожидание любви", "жажда счастья" и т.п. Большое разнообразие в конечный продукт вносит изменение способа связи блоков: пересечение, прямое следование, контраст. Итак, за дело: Расцвела за окошком калина, Белопенным пролилась дождём. Роща песней полна соловьиной, Вешним солнцем омыт окоём. И на сердце растаяли годы, Словно талой водой унесло. Вновь пахнуло дыханьем свободы, И душа расправляет крыло. Можно ограничиться двумя строфами. Можно дописать третью, как бы неожиданно переключив тему в интимный план. Добавим, например, воспоминание о былой любви: Настежь ставни, волной ароматной Грудь наполню, и годы — долой. ...Твои губы с привкусом мяты, Светлый месяц, туман над рекой... Не смущайтесь перебоем ритма в третьей строчке. Это вышло нечаянно, но кстати. Нечаянная удача лучше всего имитирует отсутствующий творческий компонент производственного процесса. Представьте, что лёгкая запинка (выпал слог во второй стопе анапеста) будто бы выражает внутреннее волнение, охватившее вашу душу при воспоминании о первом свидании. Так что не надо стремиться к тотальной правильности. Труженик пера, помни завет великого Пушкина: "Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю...". Кстати, начинающему труженику пера следует заучить несколько подобных выражений "великого Пушкина" и время от времени вставлять их в свою речь. Дело в том, что профессиональные труженики пера любят ссылаться на Александра Сергеевича (Сергея Александровича) как на своего главного литературного начальника и не избегают подчеркнуть, что выполняют именно его личные указания (заветы)". 4 Выражение труженик пера здесь не случайно. Оно входит в разработанную автором этих строк типологию графоманов в уже упомянутом "трактате" "Труженики пера". |
Похожие:
 | Рассмотрим новый шаблон Navigation Drawer Activity. Создадим новый проект и выберем нужный шаблон |  | Общие шаблоны, включая шаблон Normal dot, содержат настройки, доступные для всех документов. Шаблон Normal dot это универсальный... |
| Электронный бланк используется многократно, поэтому он создается не как обычный документ, а как шаблон. Шаблон остается основой для... | | Необходимо только пометить места вставки данных из R/3 при помощи закладки (например закладка «Дата», см приложение 1) и (или) метки... |
| Подскажите, пожалуйста, в чем состоит суть понятия "Доля внесения платы, размер доли в %" (Excel-шаблон "Шаблон импорта лс", Лист... | | Шаблон-инструкция для составления бизнес-плана может быть использована следующим образом |
| Гос, Фгос, фгос 3+), по которому обучались выпускники, открыть соответствующий файл Шаблон спо (гос) – для Государственных образовательных... | | |
| |