Мифологии
Скачать 3.88 Mb.
|
| POJIAH БAPT МИФОЛОГИИ Барт Р. Б 24 Мифология - Пер с фр., вступ. Ст. и коммент. СН Зенкина - М Изд-во им Сабашниковых, 1996 -312с ISBN 5-8242-0048-3 Издание является первым полным русским переводом книга выдающегося французского критика и культуролога Ролана Барта ??9^1980) "Мифологии" создавались в середине 50-х годов и Представляют собой блестящий анализ современной массовой культуры как знаковой системы
Перевод с французского Сергея Зенкина ==2МОСКВА Издательство имени Сабашниковых Editions du Seuil РОЛАН БАРТ - ТЕОРЕТИК И ПРАКТИК МИФОЛОГИИ Интерпретировать Ролана Барта и легко и трудно. Легко — потому что у него много определенных, четко сформулированных, настойчиво повторяемых идей; трудно — потому что опираются они на богатую и оригинальную образность, а вот уже образы эти, также настойчиво повторяющиеся, оказываются на поверку сугубо двусмысленными, амбивалентными. Книга Барта "Мифологии" (1957) — прекрасный образец такой нередуцируемой многосоставности. Всякая попытка "выпрямить" ее согласно некоторой идейной концепции (а первую такую попытку сделал еще сам автор в теоретическом послесловии) неизбежно ведет к упрощению. Волей-неволей приходится, во-первых, делать предметом анализа и истолкования прежде всего образные структуры, интуитивные авторские реакции и оценки, в которые погружены концептуальные идеи; а во-вторых, заранее исходить из того, что эти глубинные структуры бартовского мышления не были и не могли быть однозначными. Эстетика мифа В творчестве Ролана Барта с очевидностью прослеживается одно сквозное стремление — не быть похожим на себя, на свой "образ автора", который, однажды возникнув, закрепощает своего "владельца". Отсюда стремительная переменчивость Барта — в выборе материала, жанра, метода, отчасти даже идейных позиций. Так ощущает себя не академический ученый, озабоченный как раз последовательностью, логической взаимосвязью своих сочинений, а скорее писатель, остро чувствующий лите- ==5 ратурные "правила игры", почти физиологически переживающий быстрый "износ" творческих приемов, тем и структур. Книга "Мифологии" выделяется даже на этом фоне: в ней переменчивость автора демонстрируется "в движении", в развитии самой этой отдельно взятой книги. Как часто поступают критики (как и сам он нередко делал до и после), Барт составил сборник своих журнальных статей, снабдив его обобщающей теоретической статьей; причем эта статья — "Миф сегодня" — помещена не до, а после цикла критических очерков. Она приписана к ним задним числом, и Барт, избегая мистифицировать читателя (в чем, собственно, и состоит главный пафос "Мифологий"), не маскирует этого факта композиционной перестановкой, открыто демонстрирует ход своей мысли — смотрите, от каких наблюдений я отправлялся и к каким теоретическим выводам пришел. В результате в книге — случай уникальный в творчестве Барта — с самого начала имелись и послесловие, и предисловие, причем второе отчасти служило для оправдания первого: "Обследовав же некоторое количество фактов из текущей хроники, я предпринял и попытку методического определения современного мифа; естественно, я поместил этот текст в конце книги, поскольку в нем лишь систематизируются материалы, обработанные выше"(55)'. Однако в действительности отношение первой и второй частей "Мифологий" — больше, чем отношение поиска и результата. Эти две части ориентированы на разные жанры, разные дискурсы, воплощают в себе разные жесты по отношению к миру, разнонаправленные творческие импульсы. Заключительный раздел "Миф сегодня" — это научная (хотя вместе с тем и политически ангажированная) теоретическая статья, в определенном смысле даже методологический манифест основываемой Бар-том семиологии (семиотики). Что же касается очерков из первого раздела, то они явно не претендуют на академическую научность, но и к традиционной "критике" тоже не относятся. По отношению к теоретическому заключению они, безусловно, представляют собой практику, работу на конкретном жизненном материале, но стоит сравнить их с прочей (достаточно богатой) продукцией Барта-критика 1953—1956 гг., когда они писались, чтобы заметить резкое отличие. Видно, что Барт очень рано осознал их жанровую специфику и уже более не отступал от нее, не смешивая эти тексты с обычными своими выступлениями о новинках литературы или театра. ' Здесь и далее ссылки на текст "Мифологии" даются в скобках; указывается страница настоящего издания. ==6 При всей широте интересов Барта, его "практические мифологии" (будем для удобства обозначать таким термином очерки, составившие первую часть книги) поражают своей особенной "всеядностью". "Материал размышлений мог быть самым разнообразным (газетная статья, фотография в иллюстрированном еженедельнике, фильм, спектакль, выставка), выбор сюжета — сугубо произвольным: то были, разумеется, мои темы дня" (55), — признает Барт. Нередко он выходит и за рамки "тем дня", пускаясь в анализ константных величин культуры (по крайней мере французской национальной культуры). В его поле зрения попадает, вообще говоря, весь мир, поскольку в человеческом мире практически все социально осмыслено, все значимо, все поддается критической дешифровке. Эта тенденция к непосредственному "чтению мира", не ограничиваясь одними лишь языковыми или паралин-гвистическими знаковыми явлениями, была энергично подчеркнута в статье Умберто Эко и Изабеллы Пеццини "Семиология "Мифологий"; итальянские ученые приветствовали ее как широкий и плодотворный подход Барта к семиотике: ". .Он инстинктивно поступает с семиологией так, как поступали с нею великие основатели этой дисциплины в Древней Греции... его заслугой было осознание того, что семиология — это общая эпистемология... то есть главное, что он постиг искусство рассматривать мир во всей его целостности как совокупность знаковых фактов"2. В своих более поздних и более академичных семиологичес-ких трудах ("Основы семиологии", 1965, "Система моды", 1967), которые он сам недолюбливал и от которых быстро отошел, Барт искусственно сузил поле своего зрения, ограничив его анализом знаковых фактов, усваиваемых нами через посредство языка (например, не самой моды как реальных особенностей внешнего вида людей, а лишь дискурса модных журналов)3. В "Мифологиях" же поражает именно беспредельная широта материала, отбираемого нарочито субъективно ("то были, разумеется, мои темы дня"), без оглядки на принятую ценностную иерархию предметов. Об этом выразительно вспоминал в 1977 году один из слушателей бартовского семинара 1962 года в парижской Высшей школе практических исследований Ж.-А. Миллер: 2 "Communications", n" 36, 1982, р. 23 3 Он даже сделал известный вывод о семиотике как части лингвистики- каждый внеязыковой код функционирует только через посредство естественного языка, а потому наука о языке поглощает в себе изучение всех этих кодов. — См Р Барт. Основы семиологии. — В кн Структурализм: "за" и "против". М, 1975, с. 115. ==7 "В Ролане Барте меня сразу привлекла та спокойная уверенность, с какой он умел говорить обо всем на свете, и всякий раз справедливо и систематично, — о вещах пустых, легковесных, вульгарных, незначительных Право, было настоящим счастьем каждую неделю встречаться с человеком, который по любому поводу умел доказать, что все на свете значимо . который не отвергал ничего заурядного, потому что все в человеческой жизни структурировалось в его глазах как язык у Соссюра Потому-то с таким незабываемым жаром читал я впервые "Мифологии" ."4 Забавно сопоставить с этим мемуарным свидетельством о "героическом периоде" семиотики другое, относящееся ровно к тому же году, но к другой стране и другой социально-культурной ситуации. Оно принадлежит М.Л.Гаспарову, вспоминающему о своем приобщении к Московско-тартуской семиотической школе. "Когда в 1962 г готовилась первая конференция по семиотике, я получил приглашение в ней участвовать. Это меня смутило Слово это я слышал часто, но понимал плохо Случайно я встретил в библиотеке Падучеву, мы недавно были однокурсниками Я спросил. "Что такое семиотика?" Она твердо ответила. "Никто не знает". Я спросил "А ритмика трехударного дольника — это семиотика?" Она так же твердо ответила "Конечно!" Это произвело на меня впечатление Я сдал тезисы, и их напечатали"5 Два воспоминания примечательны как сходством, так и различием. Сходство их в том, что новой науке присуща манящая неопределенность, бескрайняя широта границ; а различие в том, что для советского литературоведа она все-таки остается исследованием сугубо специальных вещей (таких, как "ритмика трехударного дольника"), тогда как французский слушатель Барта поражен именно неспециальным, скандально "ненаучным" материалом, который трактуется в этой науке. Действительно, при интернациональности основных проблем и идей семиотика в СССР субъективно переживала себя как занятие эзотерическое (и тем защищающее себя от государственно-идеологического контроля), тогда как французская семиотика в лице Барта с самого начала стремилась к "демократической" открытости, ломая узкие корпоративные рамки академической учености и ориентируясь скорее на национальную традицию "светской", обще- 4 Pretexte Roland Barthes Pans, 1978, p. 203 •• "Новое литературное обозрение", 1993, № 3, с 45. ==8 доступной науки Отсюда ее пафос вольного расширения тема тики, освоения "пустых, легковесных, вульгарных, незначительных" вещей, о которых прежде если где-то и говорилось публично, то не в науке, а только в литературе И действительно, от такой широты и небрезгливости в выборе предметов всего один шаг до настоящей литературности; а поскольку в позднейших своих текстах (с конца 60-х годов) сам Барт настойчиво твердил о переходе "от науки к литературе", то этот шаг был сделан и его интерпретаторами. Наиболее решителен среди них Филипп Роже, который в книге под красноречивым заглавием "Ролан Барт, роман" (1986) расценивает очарование "Мифологий" как явление прежде всего эстетического порядка "Еще и еще раз приходится повторить в "Мифологиях" очаровывает не "система" или же "божественный закон" — не грандиозная перекодировка, варьирующая тему "натурализация культуры мелкобуржуазной идеологией", — а само "разнообразие форм", где вперемежку соприкасаются Грета Гарбо и жареная картошка, "ситроен DS-19" и аббат Пьер; чарует волшебное зрелище мира, на которое накладывается, не стирая его, изумление от его "истолкования"6 И все же широта тематического охвата, сколь бы ни казалась она революционной по отношению к специализму традиционных наук, сама по себе еще недостаточна для отнесения "Мифологий" к художественному, литературному роду. Для такого вывода, кроме эпической широты изображаемого мира, требуется еще одна предпосылка — внутренняя завершенность этого мира, которая, в свою очередь, служит залогом его отрешенного, эстетически незаинтересованного изображения Как же выглядит мир "Мифологий" (точнее, мир их первой части) с этой точки зрения? Заметим прежде всего, что тема завершенности и особенно полноты часто возникает в тексте "Мифологий" — пожалуй, чаще, чем в каком-либо еще произведении Барта. Установка на описание целого, завершенного в себе универсума прямо заявлена в названиях некоторых практических мифологий — "Мир, где состязаются в кетче", "Тур де Франс" как эпопея", в других случаях о ней подробно говорится в самом тексте Вот, например, характеристика научно-фантастических романов Жюля Верна: "Берн маниакально стремится к заполненности мира: он постоянно огораживает и обставляет его, делая полным, словно яйцо, он поступает точно так же, как энциклопе- 6 Philippe Roger Roland Barthes, roman. Paris, 1990 (Uvre de poche), p 94 ==9 диет XVIII века или живописец голландской школы, — мир у него замкнут и заполнен исчислимыми, плотно прилегающими друг к другу материалами. Задача художника лишь в том, чтобы составлять каталоги и описи, выискивать в этом мире еще не заполненные уголки и набивать их рукотворными вещами и инструментами" (123)7. Здесь, конечно, сразу можно возразить, что Приведенные слова сказаны Бартом не о себе, а о буржуазном мировосприятии Верна; сам он усматривает свою творческую задачу не в том, "чтобы составлять каталоги и описи", а прежде всего в том, чтобы подвергать их идеологической критике. На уровне сознательных интенций Барт описывает, вообще говоря, не мир, но миф, то есть ложный, социально отчужденный, деформированный образ действительности; однако на практике отношение Барта к такому "мифологическому" миру сложнее, амбивалентнее. Оно не исчерпывается чувством "невыносимости" и раздражения, о котором Барт писал в предисловии к "Мифологиям". Тринадцать лет спустя, в одном из интервью, он вспоминал: "Меня раздражал в то время специфический тон большой прессы, рекламы, вообще всех так называемых средств массовой коммуникации Раздражал и одновременно интересовал"8. Эти слова сразу обретают ироническое "двойное дно", если учесть, что интервью предназначалось для иллюстрированного журнала "Экспресс" — одного из тех самых изданий "большой прессы", которые "раздражали" Барта в пору "Мифологий" (характер вопросов, на которые ему приходилось отвечать, должен был и теперь вызывать подобное же чувство...); оговорка "раздражал и одновременно интересовал" тоже наводит на сомнения и раздумья. Заинтересованность Барта "ненастоящим", за-мифологизированным миром явно не исчерпывается отстраненно-познавательным любопытством натуралиста к экзотической флоре и фауне; в этом любопытстве слишком много личного, страстного интереса9. С этой точки зрения надо рассматривать и завершенность, имманентность мира С одной стороны, для Барта это раздража- 7 Ср. буквально сходные выражения в бартовскои книге о Ж Миш-ле. - Roland Barthes CEuvres completes, 11. Paris, 1993, p. 259 8 R.Barthes. Le grain de la voix Paris, 1981, p. 92-93 9 В другом интервью, годом позже публикации в "Экспрессе", разговаривая с куда более компетентным собеседником Стивеном Хитом, Барт высказался определеннее "— По-моему, в "Мифологиях" ясно чувствуется, что вы сами очарованы теми кодами, которые стремились разоблачить — Совершенно верно Вплоть до того, что я бываю очарован даже агрессивными формами кода, такими как глупость" (R Barthes. Le grain de la voix, p 138 ) К оглавлению ==10 ющая черта враждебного, мелкобуржуазного мышления, предмет сарказмов: "Мелкая буржуазия больше всего на свете уважает имманентность; ей нравится все, что в самом себе содержит свой предел" (127). С другой стороны, она может быть окрашена и сентиментальной ностальгией; ср. пассаж о деревянных игрушках, где автор явно вспоминает собственные детские переживания: "Из дерева получаются сущностно полные вещи, вещи на все времена" (104), — здесь понятие "полноты" расценивается явно позитивно. Да и вообще, возьмем, например, такой "антибуржуазный", пассаж: "Даже отвлекаясь от прямого содержания фразы, сама ее синтаксическая сбалансированность утверждает закон, согласно которому ничто не совершается без равных ему последствий, каждому человеческому поступку обязательно соответствует возвратный, противонаправленный импульс; вся эта математика уравнений ободрительна для мелкого буржуа, она делает мир соразмерным его коммерции" (128). Если исключить слова "для мелкого буржуа", "его коммерции", то окажется, что "закон", от которого Барт брезгливо отстраняется, на самом деле является общим законом эстетики и художественного творчества: "все это замыкает мир в себе и вселяет в нас чувство блаженства" (128). Осуждая эстетику завершенности на уровне идеологических оценок, Барт тем не менее не отрекается от нее на уровне интуитивных переживаний. Именно поэтому в теоретическом послесловии "Миф сегодня" он неявно "вступается" за изначальную полноту первичного мира-"смысла", которую убивает, опустошает паразитирующая на ней вторичная идеологическая "форма": "...Смысл мифа обладает собственной ценностью, он составляет часть некоторой истории — истории льва или же негра; в смысле уже заложено некоторое значение, и оно вполне могло бы довлеть себе, если бы им не завладел миф и не превратил внезапно в пустую паразитарную форму. Смысл |
Похожие:
 | Приглашаем к участию в викторине всех обучающихся, желающих продемонстрировать свои знания, смекалку, кругозор в области Древнегреческой... |