Послесловие
Душа человека страдает от двух великих болезней: от стремления продолжать мстить на протяжении жизни поколений и от стремления навешивать ярлычки на группы людей, вместо того чтобы увидеть в них отдельные живые существа. Авраамические религии оправдывают и первое, и второе — из чего получается взрывоопасная смесь. Только человек, который нарочно закрывает себе глаза, может не заметить, что за большинством — если не за всеми ними — конфликтов в сегодняшнем мире стоит религия. Это, без сомнения, самый важный рассадник вражды на Ближнем Востоке. Те из нас, кто годами из вежливости скрывал свое презрение к этой опасной форме коллективного бреда, должны встать и назвать вещи своими именами. Сегодня иная ситуация, чем раньше. «Все поменялось, и поменялось радикально».
Ричард Докинз
Прошел почти год с того момента, как книга «Конец веры» впервые вышла в США. После этого я постоянно получал письма от читателей и тех, кто не прочел эту книгу, с широким набором откликов — от восторженной поддержки до убийственного осуждения. Тысячи людей прочли эту книгу, и миллионы слышали разговоры о ней в СМИ. Я получал письма и емейлы от ученых и врачей, знаменитых и скромных, от солдат, сражающихся в Ираке, от христианских священнослужителей, утративших веру (или никогда ее не имевших), от мусульман, которые соглашались с моей безжалостной критикой ислама, и от тех, которые приглашали меня зайти в ближайшую мечеть, чтобы мне там помогли лучше понять волю Божью. Я также получал отзывы от сотен активных вольнодумцев, живущих среди консервативных американцев. По их словам, центральная часть США по глупости ее обитателей быстро догоняет пустыни Афганистана. Может быть, слишком наивно надеяться на то, что призывы разумных людей изменят положение вещей.
По данным недавнего опроса, 22% американцев уверены в том, что Иисус вернется на землю в течение ближайших пятидесяти лет. Другие 22% полагают, что, вероятно, так и произойдет. Скорее всего, именно эти 44% ходят в церковь раз в неделю или чаще, верят в то, что Бог в буквальном смысле обещал евреям территорию Израиля и выступают за то, чтобы в школах их детям не рассказывали об эволюции. Такого рода верующие составляют самую сплоченную и энергичную часть американского электората. Следовательно, их представления и предрассудки влияют на все решения национального значения. Похоже, либералы извлекли из этого неверный урок и теперь задумчиво листают Библию, пытаясь понять, как снискать расположение армии избирателей, которые в основном голосуют так, как им подсказывают религиозные догматы. Более 50% американцев «негативно» или «крайне негативно» относятся к тем, кто не верит в Бога; 70% считают, что важной чертой кандидата в президенты должна быть «глубокая религиозность». Поскольку в нашем обществе существует табу на критику религиозных представлений, политические дискуссии о важных для общества вопросах (таких, как исследования стволовых клеток, этика самоубийства при помощи врача и эвтаназии, непристойность и свободная речь, гомосексуальные браки и т. д.) обычно обсуждаются на языке теократии. Неразумие в США сегодня набирает силу — в наших школах, в судах, во всех ветвях федерального правительства. Лишь 28% американцев верят в эволюцию; 72% верят в ангелов. Такая высокая степень невежества, на всех уровнях пронизывающего сверхдержаву, сегодня становится проблемой для всего мира.
Я мог наблюдать, как мои аргументы против веры обсуждают, критикуют, восхваляют или неверно понимают в различных блогах по всему миру, и потому хочу использовать возможность в этом новом издании ответить на самые распространенные возражения или недоразумения. Не я придумал все эти аргументы, они принадлежат реальным людям (в том числе — писавшим рецензии на мою книгу), которые думали, что им удалось решительно опровергнуть мой главный тезис:
1. Иногда религия действительно порождала насилие, но самые великие преступления XX века совершили атеисты. Безбожие — о чем красноречиво свидетельствуют режимы Гитлера, Сталина, Мао, Пол Пота и Ким Чен Ира — наиболее опасное состояние людей из всех нам известных.
Подобные возражения я встречаю чаще всего. Они же приводят меня в уныние, поскольку, предвидя этот аргумент, я уже дал на него ответ в книге. Хотя некоторые из самых мерзких политических движений в истории не называли себя религиозными, они не отличались рациональностью. Официальные представители этих режимов бесконечно повторяли бредовые идеи — о расе, экономике, национальной идентичности, марше истории, нравственной опасности интеллектуализма. Освенцим, ГУЛАГ и массовые убийства свидетельствуют не о том, что случается с человеком при слишком критичном отношении к неоправданным представлениям, но, напротив, об опасности отсутствия критического мышления в отношении некоторых секулярных идеологий. Надо ли говорить, что, борясь с религией, я вовсе не призываю людей принять атеизм как догму? В настоящей книге я поднял проблему догматических убеждений — которые свойственны любой религии. Я не знаю ни одного общества в истории, которое бы пострадало из-за того, что его члены были слишком разумными.
Как я утверждаю на протяжении всей книги, уверенность в недоказанных вещах всегда вызывает разделения и делает людей бесчеловечными. Фактически, именно уважительное отношение к фактам и разумным аргументам делает мирное сотрудничество возможным. Перед каждым человеком постоянно возникает выбор: прибегнуть к насилию или вступить в диалог. Что еще кроме глубокого желания быть разумным может помешать гарантировать, что мы будем разговаривать друг с другом?
2. Нам нужна вера, чтобы выполнить почти любое действие. Мысль о том, что мы можем обойтись без нее, просто абсурдна.
Я получил одно электронное письмо на эту тему, которое начиналось так: «Мне нравится ваш слог, но вы идиот». Достаточно откровенно. Ниже мой корреспондент, подобно многим другим, говорит, что каждый из нас встает утром с постели и проживает свою жизнь в условиях неопределенности и в условиях ужасающей определенности — например, неизбежности смерти. И позитивное расположение духа, готовность идти по жизни безо всяких гарантий, иногда называют «верой». Так, мы можем посоветовать отчаявшемуся другу «обрести веру в себя». Подобные выражения мы редко произносим с насмешкой, даже если они срываются с ядовитого языка атеиста. Торжественно заявляю, что я не вижу в такого рода «вере» ничего дурного.
Но религия предлагает нам не такую веру. Любопытно понять, почему позитивная установка перед лицом неопределенности неизбежно приводит к нелепым убеждениям о божественном происхождении некоторых книг, к причудливым культурным табу, к презрительной ненависти к гомосексуалистам и к принижению женщин. Если ваши представления чересчур позитивны, вы вскоре увидите, что архитекторы и инженеры направляют летящие самолеты на здания.
В данной книге я пытался как можно яснее выразить мысль о том, что религиозная вера — это вера в исторические и метафизические утверждения, лишенные достаточных доказательств. Когда какая-то религиозная идея почти или совсем не имеет доказательств, или существуют убедительные опровергающие ее факты, люди говорят о вере. В противном случае они просто ссылаются на разум (например, говоря: «Новый Завет подтверждает правоту ветхозаветных пророчеств», «Я видел лицо Иисуса в окне», «Мы помолились, и у дочери остановилось развитие опухоли»). Обычно подобные доводы неадекватны, но они лучше отсутствия всяких доводов. Сами верующие понимают, что разум важнее, и пытаются опираться на разум, когда есть такая возможность. Вера же есть просто позволение, которое они дают сами себе, продолжать держаться за убеждение, когда доводов в его пользу не существует. Когда разумное исследование поддерживает догму, его прославляют, когда же оно ставит догму под вопрос, над ним смеются — иногда верующие переходят от одного к другому в одном предложении. Вера — это известка для замазывания трещин в доказательствах и пробелов в логике, и потому именно вера сохраняет все это опасное для людей здание религиозной определенности в нашем мире.
3. Ислам склонен к насилию не более, чем любая другая религия. Насилие в мусульманском мире объясняется политическими и экономическими причинами, а вовсе не верой.
На обманчивость этого аргумента проливают свет теракты со взрывами. Почему мы не видим, как себя взрывают палестинские христиане? Они тоже ежедневно страдают под гнетом израильской оккупации. Почему мы не видим террористов-смертников из числа буддистов Тибета? Они пережили куда более жестокую и циничную оккупацию, чем любая группа мусульман, когда-либо подвергавшаяся давлению со стороны США или Израиля. Где же толпы жителей Тибета, которые мечтали бы убить себя вместе с группой мирных китайских граждан? Там подобных людей не существует. Чем же объясняются такие отличия? Особым вероучением ислама. Это не значит, что буддизм неспособен вдохновить людей на акты насилия с самоубийством. Он может это сделать, и подобные вещи происходили (Япония в годы Второй мировой войны). Но это нисколько не обеляет ислам. Буддисту приходится много трудиться, чтобы оправдать подобное варварство. Для мусульманина пойти на это гораздо проще.
Недавние события в Ираке также подтверждают мою точку зрения. Несомненно, население Ирака десятилетиями страдало от войн и репрессий. Но войны и репрессии не помогают объяснить действия террористов-смертников против Красного Креста, ООН, иностранных рабочих или мирных жителей Ирака. Войны и репрессии не помогают понять, почему в эту страну устремились иностранные боевики, которые готовы отдать свою жизнь просто ради того, чтобы увеличить хаос в стране. Действия иракских мятежников нельзя объяснить протестом против политической или экономической несправедливости. Конечно, у них есть ощущение несправедливости, но ради политики и экономики человек не станет взрывать себя в толпе детей и его мать не будет прославлять сына как героя. Для такого рода подвигов нужна религиозная вера.
Конечно, здесь действуют и другие факторы — государственная поддержка терроризма, принуждение в тех случаях, когда террорист испытывает колебания, — но они не должны заслонять от нас действия веры, которая все здесь охватывает и делает людей безумцами. Нам пора признать истину: ислам содержит особые доктрины мученичества и джихада, которые сегодня служат источником вдохновения для мусульманских террористов. Если мусульмане всего мира не смогут отказаться от богословия, превращающего ислам в культ смерти, подобное разрушительное поведение в итоге распространится по всему миру. Там, где будут происходить подобные трагедии, мусульмане будут стоять на стороне своих единоверцев, какие бы жестокости те ни вытворяли. Подобная злокачественная солидарность — продукт религии. Люди, находящиеся в здравом уме, должны перестать оправдывать ислам. А мусульмане — и особенно мусульманки — должны понять, что сильнее всего от ислама страдают они сами.
4. «Конец веры» — это на самом деле вовсе не атеистическое произведение. Эта книга неявно проповедует буддизм, мистицизм движения New Age и другие формы иррационализма.
Поскольку почти каждая страница моей книги посвящена разбору проблем религиозной веры, мне странно наблюдать, как яростнее всего ее критикуют атеисты, которые чувствуют, что я их предал, когда заговорил о второстепенных вопросах. Я не знаю, существует ли какая-либо другая книга, которая бы с такой же силой сокрушала основы религии. Это не значит, что у моей книги нет недостатков — но я определенно не старался умиротворить сторонников религиозной иррациональности.
Тем не менее, атеисты остались во многом недовольны этой книгой, особенно ее последней главой, где я попытался указать на рациональную основу медитации и «духовности». «Медитация» в моем понимании требует от человека лишь одного — с пристальным вниманием наблюдать за потоком своих переживаний. В этом занятии нет ничего иррационального. На самом же деле оно является единственной рациональной основой для исследования природы нашей субъективности.
Медитация позволяет человеку наблюдать за потоком своих переживаний с удивительной ясностью, и иногда это приводит к разнообразным открытиям, которые обладают достоверностью и в то же время могут менять личность. Как я говорил в последней главе моей книги, одно из таких открытий заключается в том, что чувство своего Я — ощущение, что я думаю такие-то мысли или переживаю такой-то опыт, — может исчезнуть в тот момент, когда ты систематически за ним наблюдаешь. В это утверждение не обязательно верить, это плод эмпирического наблюдения, подобного тому, которое позволяет человеку обнаружить у себя слепые пятна. Большинство людей никогда не обращает внимания на эти слепые пятна (их происхождение объясняется тем, что зрительный нерв, входя в глаз, закрывает часть сетчатки), но их наличие несложно продемонстрировать любому человеку. Отсутствие Я также можно открыть, приложив надлежащие усилия, но для этого открытия требуется гораздо больше подготовки и учителя, и ученика. Для того чтобы проделать такое исследование, нужен единственный тип веры — вера в научную гипотезу. Эта гипотеза звучит так; при определенном использовании внимания произойдет определенное событие, которое можно воспроизвести. Конечно, все, что случается (или не случается) на пути «духовной» практики, можно интерпретировать в свете самых разных концептуальных систем, и все эти данные должны быть открыты для рационального обсуждения.
Атеисты также критиковали некоторые мои замечания о природе сознания. Большинство атеистов твердо уверены в том, что сознание целиком зависит от работы мозга (и сводится к ней). В последней главе данной книги я попытался кратко показать, почему такая уверенность неоправданна. На самом же деле ученые все еще плохо понимают природу отношений между сознанием и материей. Я не предлагаю делать из моей неопределенности религию или вообще что-либо с ней делать. И уж, разумеется, таинственная природа сознания нисколько не делает представления традиционных религий о боге и рае более правдоподобными.
После выхода в свет книги «Конец веры» можно было наблюдать события, которые подтверждают ее центральный тезис. В некоторые дни почти каждый заголовок утренней газеты свидетельствовал о том, что религиозная вера дорого обходится нашему обществу, а вечерние выпуски новостей порой напоминали фантастические передачи из XIV века. За одной эпидемией религиозной истерии вскоре следовала другая. Вслед за лицемерной вспышкой эмоций по поводу смерти папы (человека, который активно боролся против использования презервативов в Африке и скрывал педофилов в рясах от светского суда) последовал массовый приступ религиозного бреда. Пока я пишу эти строки, мусульмане в нескольких странах бурно выражают свое возмущение, узнав о том, что следователи американской тюрьмы осквернили Коран. Семнадцать человек убиты и есть сотни раненых. Ответ правительства США также наполнен безумием. Сама госпожа генеральный секретарь заверила возмущенных варваров в том, что «правительство США не потерпит проявлений неуважения к священному Корану». Как именно наше правительство будет проявлять эту нетерпимость, она не объяснила. Скоро я услышу стук в мою дверь?
На фоне этих карнавалов неразумия можно было наблюдать за более привычными преступлениями веры, такими, как ежедневные «благочестивые» убийства в Ираке, выступление евангелических христиан против светского правосудия, случаи религиозного принуждения, широко распространенные в ВВС США, попытка переменить определение науки, чтобы включить туда сверхъестественное объяснение происхождения жизни (это происходило как минимум в двадцати штатах), отказ верующих фармакологов отпускать по рецепту противозачаточные пилюли, отказ кинотеатров демонстрировать документальные фильмы, в которых говорится об истинном возрасте земли, и так далее, и тому подобное... Как будто бы ты оказался в XV веке.
Для того, кто имеет глаза, чтобы видеть, уже совершенно очевидно, что религиозная вера остается постоянным источником конфликтов между людьми. Религия вынуждает неглупых людей отказаться от размышлений о важнейших вопросах для нашей цивилизации — или подсовывает им нелепые мысли. При этом критика религии в нашем обществе остается под запретом и ты не вправе даже сказать, что одна религия меньше проникнута состраданием и терпимостью, чем другая. Самая худшая сторона человечества (откровенный бред) защищена от критики, а его лучшие стороны (разум и интеллектуальная честность) приходится скрывать из опасения оскорбить чьи-либо чувства. «Конец веры» — это моя первая попытка призвать всех обратить внимание на то, сколь опасна и сколь абсурдна эта ситуация. Я искренне надеюсь, что читатель найдет эту книгу полезной.
Сэм Харрис Нью-Йорк Май 2005
|
