ЭВЕРЕСТ НЕБЛАГОРОДНЫХ И ТРУДНЫХ ДЕЛ Президент фонда помощи детям-отказникам Елена Альшанская рассказала о показаниях и противопоказаниях к волонтерству. Роза Цветкова, «Независимая газета» (Москва), № 32, 19.02.2013, c. 11
Президент фонда помощи детям-отказникам Елена Альшанская рассказала о показаниях и противопоказаниях к волонтерству.
34-летняя Елена АЛЬШАНСКАЯ - президент российского благотворительного фонда (БД) «Волонтеры в помощь детям-сиротам» - помогала людям еще до своей жизни здесь. В Латвии, откуда уехала в Россию в 2001 году, она принимала самое активное участие в экологических программах, в организации помощи детям улиц. И, возможно, поэтому увиденное в одной из московских детских больниц - в палату, где содержались груднички-отказники, даже из персонала редко кто заходил, с малышами никто никогда не гулял, и ощущение, что про этих деток все напрочь забыли, было настолько устойчивым, - подтолкнуло Елену, тогда саму молодую маму, к поиску единомышленников. «Отказной - не значит брошенный» - это утверждение стало своеобразным девизом стихийно возникшей общественной организации шесть лет назад, впрочем, официально закрепившей свой юридический статус благотворительного фонда. Трудно ли быть волонтером и по какому принципу происходит подбор кандидатов для оказания самой разнообразной помощи детям-сиротам, нужна ли добровольцу «регистрационная книжка» - для ответов на вопросы ответственного редактора «НГ-политики» Розы ЦВЕТКОВОЙ у Елены Альшанской нашлось время только ближе к полуночи - все остальное она без остатка и устали отдает детям.
- Елена Леонидовна, у вас на сайте (www.otkazniki.ru - «НГ-политика») на видном месте вывешено предостережение к потенциальным добровольцам: «Не обращайтесь к волонтерству на эмоциях». Но разве в основе желания помогать другим, более слабым или обездоленным, не заложены чувства сострадания, милосердия, добра, в конце концов?
- Безусловно, это так. И все же сначала нужно дать время первой волне таких эмоций пройти, немножко остыть и потом уже начинать что-то делать. Потому что когда человек находится в состоянии полного эмоционального подъема, он уверен, что способен в одиночку изменить, спасти мир здесь и прямо сейчас. Но, как правило, этот порыв сострадания так же быстро и заканчивается, это все равно что попытаться в одиночку взобраться на Эверест - даже если это и осуществить на сильной эмоции, то потом придется очень серьезно думать о том, как оттуда спуститься.
Безусловно, что в добровольческом движении могут быть и есть разовые спасательные акции, но если говорить о волонтерстве в нашей организации, то оно связано с регулярным оказанием помощи. Когда человек берет на себя ответственность помогать, делать какую-то работу не один раз, когда он под эмоциональным впечатлением, но еще и завтра, послезавтра, через месяц и дальше. Это должно быть, повторюсь, осознанное решение, и мы ждем от потенциальных помощников некоего постоянства, мы хотим, чтобы они были рядом не один день и не под влиянием пусть и самых благородных, но впечатлений. Это очень важно, потому что нередко, к сожалению, человек оказывается заложником самим же данных обещаний. Поддавшись порыву и пообещав приходить, помогать, он только потом осознает, что не в силах выполнять поручения - мешает плотный рабочий график, личные дела. Да и не настолько сильно он хочет на этот самый Эверест добрых дел, как ему казалось совсем недавно. Это очень неудобная ситуация для организации, где требуются волонтеры. Самое общее место здесь: волонтер обдуманно подходит к тому, что он становится волонтером. Хотя эмоции и желание делать добро, несомненно, тоже важны и нужны. Без этого никак.
- Кодекс волонтерства - из каких еще заповедей, помимо постоянства, он должен состоять? Как можно понять, будет ли пришедший к вам кандидат в добровольцы добросовестным и более-менее постоянным помощником?
- Эти, как вы выразились, заповеди у нас есть, мы их высылаем всем волонтерам, которые заполняют у нас анкету. Это свод неких правил этического свойства. Волонтерство - действительно некий труд, добровольный, безвозмездный, во имя чужого, а не своего личного блага. У нас очень четко разделяются волонтеры на тех, кто непосредственно работает с нашими подопечными, а все они - дети, и тех, кто с ними напрямую не соприкасаются, а выполняют другую работу.
Те же, кому потом работать с людьми, в обязательном порядке проходят собеседование. Не тестирование, в результаты которого я не очень-то верю, а именно собеседование у психологов и определенное обучение. Не все же приходят абсолютно подготовленными к общению с детьми, тем более с нашими подопечными - отказными. А еще есть волонтеры, выполняющие работу, не связанную непосредственно с живыми контактами. Например, они разбирают склады вещей, присланных в адрес фонда, или же участвуют в благотворительных акциях. Здесь психологическое собеседование не нужно, есть инструктаж и работа в команде. А иногда есть необходимость в том, чтобы что-то откуда-то привезти, или же речь вообще идет о работе на удаленном доступе. То есть когда человек получает на электронную почту анкету, которую нужно заполнить, и описание того, чем занимается наш фонд, он может сам понять, потянет ли он и что именно.
- Кого в вашем фонде можно отнести к костяку волонтерской помощи, сколько таких у вас добровольцев?
- Несмотря на все наши предупреждения о необходимости осознанного решения и регулярной работы, люди есть люди: не все вначале реально оценивают свои силы, а у кого-то меняется жизненная ситуация, поэтому одни волонтеры уходят, другие приходят. Но костяк регулярной работы - где-то 700 человек, которые не разово, а именно постоянно участвуют в нашей работе в течение года. Плюс человек 300-400 делают это от раза к разу, хотя и нерегулярно, но периодически помогают. Тех же, кто готов на разовую помощь, мы их даже не считаем, их довольно много, но пока кто-то из них не готов прийти сюда во второй раз, мы не можем на них рассчитывать. А значит, и причислить их к волонтерам.
- Как много людей отсеиваются на первичном этапе - сами, добровольно, или когда, допустим, кандидат хочет помогать детям, а вы видите, что он совсем не подходит для этой работы?
- Конечно, сначала всегда присутствует драйв - люди приходят, хотят что-то делать полезное и абсолютно убеждены в том, что смогут этим заниматься. И такого не бывает, чтобы мы сразу им говорили: нет, вы будете заниматься тем-то и тем-то. Мы рассказываем о своей деятельности, а человек сам выбирает занятие себе по душе. Если он хочет к детям, то сначала, как я уже говорила, попадает на разговор с психологом. И на этом этапе может оказаться так, что, осознав степень вовлеченности в это далеко не простое дело, где присутствуют колоссальная эмоциональная нагрузка и физическая регулярная работа, претендент сам понимает, что к этому он не готов - пока или вообще. Редкий случай, когда психолог считает, что некий человек не рекомендован к работе с детьми. По причине того, что он, к примеру, не устойчив к стрессам, и для него самого последствия такой работы будут очень тяжелыми, вплоть до неврозов. Да и детям ни к чему видеть человека, у которого будут постоянно глаза на мокром месте. Это ведь, поверьте, крайне трудная волонтерская миссия - работать с нашими маленькими подопечными.
Здесь важно понимать, что волонтеры - это лишь часть структуры, и поэтому их часть работы - это тоже только кусочек помощи нашим деткам. И что мы реально можем что-то сдвинуть далеко не сразу, через год, а может, и много позже. Но ощущение, что ты не один и что от нас всех вместе зависит пусть и не сразу завтрашнее, но все же будущее этого малыша, переполняет человека совершенно другими чувствами и ощущениями. Не теми, которые он испытывает в своей каждодневной работе, допустим, бухгалтера в офисе. И это однозначно компенсирует тяжести этого труда.
- Как вы относитесь к предстоящему внесению в Госдуму законопроекта Совета Федерации об определении статуса волонтеров? Чем он может быть полезен и чего в нем не должно быть категорически?
- Ну, во-первых, я бы не стала называть это мероприятие предстоящим. Это скорее личная инициатива конкретных сенаторов Совета Федерации, а не то, в чем есть нужда общества. Кому-то зачем-то очень нужно выдвигать свои персональные проекты, которые, я очень надеюсь, не увенчаются успехом - в том формате, в котором они сейчас представлены. Потому что ключевая позиция этого законопроекта, который определяет добровольчество как работу, организованную государством ради решения государственных проблем в совершенно четких законодательных формах, заключается в ограничении добровольчества в каких-то видах. То есть это можно считать добровольчеством, а например, добровольная помощь в пользу политических партий, организаций и ассоциаций, не может существовать. Но если хотя бы немножко задуматься, то почему человек бесплатно не может помогать в период избирательной кампании партии, которой он доверяет? Почему это вдруг может быть запрещено ему законом? Конечно, добровольцы могут ставить себе разные цели, но попытка каким-то образом это ограничить и сформулировать, что именно государство является заказчиком добровольческой деятельности, и при этом ровно такой, какой оно себе ее видит, а все остальное уже не добровольчество, - это совершенно безумная идея. Абсурд, не имеющий никакого отношения к тому, что на самом деле является добровольчеством. Добровольчество, безусловно, движение общественное, а не государственное.
Нельзя разделить добровольцев на официально государственных, с книжечками, реестрами, управляемыми государством ради своих целей и на новую несистемную добровольческую оппозицию. У нас и так уже достаточно разделений, я думаю, нужно работать на консолидацию общества. На то, чтобы люди смогли ощущать как можно больше своей личной ответственности за происходящее, а не сужать это поле до максимальных пределов.
|
