* книга первая *
Скачать 7.4 Mb.
|
| МЕЖДУ ДВОРЦОМ И СТАВКОЙ С осени четырнадцатого года Николай много ездил по стране, по фронтовой зоне. Дворцовый комендант Воейков потом подсчитал, что до февраля 1917 года императорский голубой поезд (вместе со следовавшим за ним свитским) наездил более ста тысяч верст. Главный маршрут: Царское Село-Ставка, которая при Николае Николаевиче находилась в Барановичах. В первый раз царь приехал сюда 20 сентября 1914 года. Поезд его спрятали в ольховой роще на специально построенной колее. Каждое утро, ровно в 10 часов, царь приходил в штаб. В присутствии верховного главнокомандующего начальник штаба Н. Н. Янушкевич или генерал-квартирмейстер В. Н. Данилов докладывает ему об обстановке на фронтах. С той же пунктуальностью царь появляется на заседаниях военного совета, которыми обычно руководят Янушкевич или великий князь. Любит посадить рядом с собой священника Г. А. Шавельского (1). Сидит царь на этих совещаниях скромно, почти безмолвно. От вмешательства в обсуждения воздерживается, дяде своему не мешает, авторитета его перед генералами не ущемляет, выглядит рядом с ним просто как почетный гость. Иногда, вытащив из кармана портсигар, достает папироску, объявляет: "Кто желает закурить, курите". Невмешательство его в дела, впрочем, кажущееся. За спиной верховного идет возня. Под него подкапывается придворная клика, возглавляемая Распутиным, вдохновляемая царицей. Николай Николаевич не устраивает ее ни своим необузданным нравом, ни подчеркнуто проантантовской ориентацией, ни демонстративным презрением к обступившей царицу "плебейской швали", которую в глазах великого князя представляли прежде всего, как он однажды выразился, "этот сибирский конокрад (2) и его биржевые клиенты и сотрапезники". Между тем, сам Николай Николаевич помог сибирскому бродяге проникнуть в царский дворец. В 1902 году впервые занесло в столицу юродствующего во Христе странника Григория. С рекомендательной запиской от викария Казанской епархии Хрисанфа явился он к ректору духовной академии Сергию, смиренно моля обратить на себя внимание, помочь небольшим денежным пособием. В этот момент сидели в кабинете Сергия его друзья - Шванебах и Нейгардт, а также инспектор академии и негласный духовник царской четы Феофан. Что-то показалось им в страннике необычным: движения, речь, взгляд. Вскоре Феофан знакомит с богомольным мужиком Анастасию Черногорскую, жену Николая Николаевича (3). Затем великокняжеская пара у себя дома представляет его императрице Александре Федоровне. Как завороженная, сидит ее величество под пронизывающим взором Распутина, слушает его вкрадчивую, пересыпанную мистическими вывертами мужичью речь. Затем следует представление его Николаю II, первое приглашение во дворец, где он быстро овладевает вниманием царской семьи и входит в роль своего человека. Все последующее, что связано с именем Распутина, зарубежные авторы обычно склонны представить как некий плутовской роман - серию необычайных похождений экзотического таежного пилигрима, воспользовавшегося удачной возможностью на царский счет поесть, попить и поразвлечься с дамами. С легкой руки первых белоэмигрантских сочинителей сложилась на Западе манера романтического, приключенческого и этакого сатанинско-демонического изображения распутиниады. Сегодняшние образцы, представляемые книгами Колина Уилсона (4) и Сальветти Гуальтьеро (5), всего лишь повторяют то, что писали прежде генерал Спиридович (6), Алексей Марков (7) и Борис Алмазов (8). А именно: своим амурно - пьяным разгулом и ресторанными скандалами втершийся в царскую семью мужик подорвал ее божественный престиж и, дискредитировав, так сказать, в житейском плане, погубил ее. С той же позиции выступают и западногерманские коллеги Уилсона: и они стараются "деполитизировать" Распутина, отрицая за ним сколько-нибудь существенную роль в государственных делах, квалифицируя его поведение главным образом как "монашеский курьез", а обвинение его в государственных преступлениях - как недоразумение. Если Распутин и оказывал какое-нибудь влияние на царскую чету, то оно-де не выходило за рамки религиозной нравственности и фамильных проблем, а также некоторой способности лечить внушением. Это был "монах с причудами - и только" (9) Во дворце он ни на что не претендовал, лично для себя ничего не выпрашивал, ему и в голову не приходило добиваться положения "грауэ эминенц" (закулисного правителя), он вообще был "политически индифферентен". "Только тогда, когда все на него ополчились - министры, депутаты думы, церковная иерархия и пресса, он стал отвечать, используя единственное оружие, которым обладал, - расположение царицы. Если он в конце концов и стал в России политической силой, то лишь будучи вынужденным к этому из самообороны" (10). Распутин, по словам Уилсона, был во дворце фаворитом; бывали же там фавориты и сто, и двести лет назад, и никто этому не удивлялся. Конечно, состояли при царях фавориты и шуты и в прежние времена. Являлись они обычно из толпы тех же придворных, зачастую и из аристократов. Ни на кого из них Распутин не был похож. Он в своем роде уникален. Это фаворит неслыханный и небывалый. Пришел из тайги во дворец, дошел до императорского трона и, как писал Алексей Толстой, "глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой". Не он ищет милостей у царедворцев, а они заискивают перед ним. Какие бы сводные обзоры его похождений ни составляла тайная полиция, препровождая их в царский кабинет, все отскакивает от него, как горох от стенки. В разгар его деятельности уже немыслимо рождение во дворце идеи или проекта, которые не связывались бы с его именем. И поныне он котируется на западных пропагандистских биржах как непреходящая, неувядающая историческая сенсация. Он стал героем по меньшей мере 20 кинофильмов и телефильмов, поставленных голливудскими, мюнхенскими, лондонскими и прочими продюсерами только за последние 25 лет (11). Он стал героем десятков книг, включая специально ему посвященные поэмы, повести, романы и даже трилогии. Но если отбросить псевдоромантическую шелуху и эротический гарнир (а того и другого больше чем достаточно в романах и фильмах о Распутине), то фигура эта выглядит несколько по-иному. Проницательный и хитрый ум помогает ему освоиться с обстановкой императорских покоев, недоступных многим самым высоким сановникам империи. Неряшливый, невежественный мужик с плохо расчесанной бородой сидит вечерами за чайным столом царской четы, часами плетет витиеватую несуразицу о таинствах общения с небом и прочих туманных материях. Скрытой энергией пронизана его сухощавая, слегка сутулая фигура. Незнание этикета, корявость речи и неуклюжесть манер компенсируются наглой самоуверенностью. Он держится с Николаем и Александрой Федоровной спокойно, ласково и непринужденно. Войдя, целуется с ними, обращается к ним на "ты", позволяет себе фамильярно и, вместе с тем, осторожно тронуть царя за руку, прикоснуться к его плечу. Пообвыкнув, "Распутин стучал на царя кулаком" (12). Царь и царица называют его "Григорий Ефимович" или просто "Григорий", он их - "папа" и "мама". Он начал в семейном кругу Романовых с роли божьего человека, знатока христианских догм, испытывающего постоянную жажду общения со всевышней силой. В его застольных проповедях - сначала перед царем, а потом в аристократических салонах - смешались мистическая евангельская фразеология со старым хлыстовским словоблудием о единстве плоти и духа. Его ведущий тезис: спасение души возможно лишь через грех и покаяние. Не нагрешишь - не покаешься, не спасешься. Чем больше наблудишь, тем выше будет оценен подвиг покаяния там, в небесах. В странствиях по монастырям он научился молиться крикливо и припадочно, бормотать священные тексты невнятно, заумно и отрывочно, и теперь, в царском дворце, все это ему пригодилось. От глашатая и пророка - один шаг до спасителя. Он олицетворяет и грех, и спасение, и блаженство. Он, кроме того, ниспослан провидением охранять династию, ограждая от опасностей и случайностей жизнь тяжело больного престолонаследника (13). За чаепитием в обществе старца семейство забывает о времени. Все в нем восхищает: и мурлыкающая скороговорка, и молитвенная экзальтация, и программа "чудес". С первых месяцев знакомства с ним Николай то и дело записывает (14): "Снова собрались с нашим Другом"; "Слушали его за обедом и в продолжение всего вечера до часу (ночи)"; "И все бы слушать и слушать его без конца"; "Вечером имели утешение побеседовать с Григорием - с 9 часов 45 минут до 11 часов 30 минут"; "Вечером опять побеседовали с Григорием". Одна из записей фиксирует, что Распутин прибыл в 3 часа дня, пробыл до вечера, при этом семья открыла ему доступ в свои интимные апартаменты: "Он обошел все наши комнаты". Он попал в царскую спальню. Его особенно интересовали такие укромные уголки. Он еще не раз сюда попадет (15). Пока же царь записывает: "Сидел с нами Григорий". И долго еще, почти до конца царствования, даровано было Николаю II наслаждаться обществом трясуна: "Всякое от него слово для меня радость; при нем оживаю душой" (16). Эти многочасовые сидения царя с мужиком могли бы показаться сюжетом для квазинародного лубка, если бы не реальность способов, с помощью которых хитрый сибирский оборотень сыграл на некоторых психопатических чертах своей клиентуры. Роберт Масси в своей 500-страничной монографии (17) доказывает, что Распутин запугал царскую чету угрозой гибели сына. Это верно, но лишь отчасти. Старец запугал чету угрозой и ее собственной гибели. Он научился эксплуатировать страх царя и царицы. Уверовав в прочность своих внушений, в значительной степени гипнотических, он ездил на этом коньке до конца жизни. Усердное служение Распутина своим патронам не исключало ни нажима на них, ни даже прямого шантажа. "Став необходимостью для императрицы, он уже грозил ей, настойчиво твердя: наследник жив, пока я жив. По мере дальнейшего разрушения ее психики, он стал грозить более широко: "Моя смерть будет вашей смертью" (18). Он говорил окружающим в Царском Селе, что, когда его не будет, тогда и двора не будет" (19). Распутин разглядел свою клиентуру, понял ее. Он с презрением отверг светский этикет, запрещающий громко сморкаться, плеваться в обществе и чавкать за едой. Он смекнул, что салонного душки из него все равно не получится, грубый же контраст с окружением может сыграть ему на руку. Его мужицкий вид и повадки придают ему во дворце "почвенный" колорит, "пейзанскую" занимательность, и он нарочито выставляет себя корявым, неотесанным. Наблюдения подсказали ему, что мистический выкрик или смутное заклинание зачастую производят на царскую чету более сильное впечатление, чем отработанный логический аргумент. Нечленораздельным бормотанием, таинственными завываниями старец отгоняет бесов от семьи, заговаривает гемофилию Алексея (20), наколдовывает династии в целом благополучие и безопасность. Молитвенные бредни, не поддающиеся расшифровке и переводу на человеческий язык, производят сильнейшее впечатление. Слоняясь по монастырям, он научился загадочно тянуть слова и фразы, "божественно" мычать и бормотать - так, чтобы никто ничего не понял и вместе с тем проникся трепетом. Истинно святое такое косноязычие, в котором ничего не улавливается ни слухом, ни разумом. Чем туманней околесица, тем больше в ней магической силы, и тем выше ее цена. Конечно, если нужно, Григорий Ефимович может унизиться до нормальной человеческой речи. Но идет он на это неохотно. Особенно усердствует он, когда находится в отъезде и с дальней дистанции хочет продолжать свое воздействие на царскую чету. Из Тюмени или Нового Афона идут во дворец телеграммы, которые непосвященному могли бы показаться плодом белой горячки, августейших же адресатов повергают в благоговение (21): "Увенчайтесь земным благом небесным венцом в пути с вами Григорий". "Не опоздайте в испытании прославить господа своим явлением". "Не забудьте владыке за гулянку по Костроме пусть носит духом радостно молюсь и цалую". "Вставку государю императору владыко просит пропеть величанье своеручно благим намерением руководит бог Григорий". "Ставка государыне императрице письмо да здесь что то выбрано для меня скорби чертог божий прославит вас господь своим чудом". "Славно бо прославился у нас в Тобольске новоявленный святитель Иоанн Максимович бытие его возлюбил дом во славе и не уменьшить его ваш и с вами любить архиепископство пущай там будет он". "Ставка Вырубовой моего птенца из гнезда трепещущей пташки жалостливой мамы гостью опять на испытание понедельник я верю вам это ширма и для чего нам такая ширма они еще скажут загородить весь свет огородом что нам в пользу то дайте как волки овец ой не нужно твердыня это бог а узники дети его довольно пусь мой дух будет на небе не на земле Распутин Новых" (22). Об этих произведениях старца издаваемый Владимиром Бурцевым журнал в 1917 году восхищенно отозвался, что "писаны они хорошим русским языком, стилем крепким и ядреным". Впрочем, тут же было пояснено, что "по стилю они напоминают отчасти и язык начетчиков, отчасти условный воровской язык", то есть "многое, кажущееся нам непонятным и странным, его собеседниками воспринималось, по-видимому, легко" (23). Загадочно бормочет что-то старец на своем "ядреном" языке, но, когда обстоятельства требуют, он может и отступить от мистического словооборота. Тогда в его скороговорке улавливается реальный смысл. Ему то и дело приходится отрываться от всевышней силы, чтобы обслужить свою публику на земле. Речь идет о том, что А. Н. Хвостов уже после Февраля назвал распутинской "торговлей влиянием" (24). Опираясь на свой авторитет во дворце, старец берется - за мзду, конечно - помочь любому ходатаю в любом затруднении. На комиссионных началах он обеспечивает сановнику желанную должность; промышленному магнату - интендантский заказ или концессию; банкиру - контрольный пакет акций; генералу - командование войсками; полковнику - генеральский чин; осужденному уголовнику - помилование; пленному германскому офицеру - освобождение (25). Насколько более внятным становится в таких случаях его стиль, показывают следующие образцы эпистолярного наследия старца: Председателю совета министров И. Л. Горемыкину: |
Похожие:
 | Технология творческого решения проблем (эвристический подход) или книга для тех, кто хочет думать своей головой. Книга первая. Мышление... | | В хорошем концлагере: Рассказы. 2-е изд., испр и доп. – Екатеринбург, 2009. – 534 с |
 | Это первая книга Лисси Муссы, написанная в 2003 году и вышедшая в свет в сентябре 2004 года | | Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким... |
| Кир-Кор старался не думать о том, что будет, если побег состоится. «Будет макод, – подсказал ему внутренний голос. И тихо добавил:... | | Эта книга для тех, кто перегружен десятками задач, требующих немедленного реагирования. Прочитав ее, вы узнаете, как выделять приоритеты,... |
| Секст Эмпирик. Сочинения в двух томах. Т. Вступит, статья и пер с древнегреч. А. Ф. Лосева. М., "Мысль", 1975. 399 с. (Ан СССР. Ин-т... | | Роман "Казаки" первая книга трилогии, посвященная событиям Русско-японской войны и революции 1905 года |
| Освободитель первая книга Виктора Суворова. Переведена на 23 языка. По отзывам критиков, никто прежде не говорил о Советской Армии... | | Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М. Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы... |