V
Итог "гнилого компромисса"
На страницах этой книги мы ещё не раз будем возвращаться к вопросу о причинах "признаний" подсудимых московских процессов. Говоря в этой связи о процессе 16 ти, следует подчеркнуть, что это был первый открытый процесс над старыми большевиками. До него к подсудимым показательных процессов ("Промпартии", "Союзного бюро меньшевиков" и др.) смертная казнь не применялась. Ещё более естественным было бы ожидать, что к смертной казни не будет приговорён ни один из старых большевиков. Ведь даже наиболее последовательный и открытый противник Сталина Рютин был в 1932 году приговорён "всего" к 10 годам тюремного заключения.
Вес сталинским обещаниям сохранить подсудимым жизнь могло придать то обстоятельство, что в феврале 1936 года было опубликовано постановление ЦИК об освобождении от дальнейшего отбывания заключения подсудимых, проходивших по процессу "Промпартии", в связи с их "полным раскаянием... в своих прежних преступлениях перед Советской властью" и успешной работой в режимных условиях1. Хорошо было известно и о том, что академик Тарле, согласно материалам того же процесса намечавшийся "Промпартией" на пост министра иностранных дел, находится на свободе, занимается научной работой и завершает подготовку к печати своей книги "Наполеон".
Процесс 16 ти должен был проводиться в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года, которым устанавливалась исключительная процедура рассмотрения всех дел о терроре: эти дела предписывалось вести при закрытых дверях и при лишении подсудимых права на подачу апелляции о помиловании. Однако в изъятие из этого закона судебное заседание, проходившее 19-24 августа 1936 года, было открытым, и на нём, помимо "представителей советской общественности", присутствовали зарубежные журналисты и дипломаты. Конечно, "либерализация" судебной процедуры была весьма относительной. Суд проводился в Октябрьском зале Дома Союзов, вмещавшем всего 350 человек. На нём, как и на всех последующих открытых процессах, не присутствовало ни одного родственника подсудимых. Несколько допущенных на процесс иностранных журналистов терялись среди специально отобранной публики, которая, судя по судебному отчёту, часто смеялась над низкопробными остротами Вышинского по адресу подсудимых. Было объявлено, что все подсудимые отказались от защитников.
За пять дней до процесса был принят указ ЦИК, который восстанавливал право осуждённых по обвинению в терроре обращаться с ходатайством о помиловании. Этот указ был важной частью игры, которую Сталин вёл с подсудимыми. Он был воспринят многими как признак того, что подсудимым будет сохранена жизнь. Сразу же после процесса московский корреспондент английской газеты "Дейли геральд" писал: "До последнего момента шестнадцать расстрелянных надеялись на помилование... В широких кругах предполагалось, что специальный декрет, проведённый пять дней тому назад и давший им право апелляции, издан был с целью пощадить их"1.
Правда, свою обвинительную речь Вышинский закончил восклицанием: "Взбесившихся собак я требую расстрелять - всех до одного!"2. Выражение "взбесившиеся (или бешеные) собаки" широко вошло в лексикон советской пропаганды и многократно повторялось в откликах на процессы, публиковавшихся в печати.
Однако и эта свирепое требование было воспринято подсудимыми как необходимая часть судебной инсценировки. По свидетельству зарубежных журналистов, присутствовавших на процессе, подсудимые встретили смертный приговор относительно спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Опираясь на эти свидетельства о поведении подсудимых, Троцкий замечал: "Они понимали, что придать вес их театральным покаяниям может только смертный приговор. Они не понимали, т. е. старались не понимать, что придать настоящий вес смертному приговору может только приведение его в исполнение. Каменев, наиболее расчётливый и вдумчивый из обвиняемых, питал, видимо, наибольшие сомнения насчет исхода неравной сделки. Но и он должен был сотни раз повторять себе: неужели Сталин решится (на расстрел - В. Р.)? Сталин решился"3.
Соображения Троцкого о том, что подсудимые до своего последнего часа питали надежду на помилование, подтверждаются недавно опубликованными их ходатайствами в Президиум ЦИК (такие ходатайства подали 15 подсудимых - все, за исключением Гольцмана). Подсудимые, по-видимому, надеялись, что Сталина удовлетворит это их последнее унижение, в награду за которое он подарит им жизнь.
"Глубоко раскаиваясь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, - писал Каменев, - прошу, если Президиум не найдёт это противоречащим будущему дела социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь". В столь же уничижительных тонах было выдержано заявление наиболее стойкого из подсудимых - И. Н. Смирнова. "В конце жизни я сделал огромную ошибку: пошёл за Троцким и в течение ряда лет вёл борьбу против партии как троцкист, - нанизывал Смирнов ритуальные формулы. - Эта сначала оппозиционная борьба перешла в контрреволюционную и закончилась тем позором, который я переживаю сейчас... Я много раз видел смерть в глаза, но это бывало тогда, когда я бился за свой родной класс и свою партию, и не испытывал я страха смерти тогда. Сейчас надо мной занесён меч пролетарского правосудия, и ужасно умирать от руки своего же государства"4.
Все заявления были написаны сразу же после оглашения приговора, который был зачитан Ульрихом в 2 часа 30 минут ночи. Наиболее точная дата стоит на заявлении Зиновьева - 4 часа 30 минут. Подсудимые, очевидно, ожидали, что им предстоит жить ещё по крайней мере 72 часа - столько времени указ ЦИК отводил на подачу и рассмотрение ходатайств о помиловании. Однако сразу же после получения от них апелляций их повели на расстрел. 24 августа в газетах был опубликован текст приговора, а 25 - сообщение о приведении его в исполнение. Таким образом, Сталин не только беззастенчиво надругался над подсудимыми в их последний час, но и продемонстрировал в очередной раз надругательство над собственными законами.
Сталин не отказал себе в удовольствии поглумиться над памятью о подсудимых после их смерти. 20 декабря 1936 года в Кремле был разыгран кощунственный спектакль. Устроив приём руководства НКВД по случаю годовщины основания ЧК, Сталин особо отметил "заслуги" организаторов процесса. Когда участники банкета изрядно выпили, начальник личной охраны Сталина Паукер, известный своими склонностями к шутовству, устроил импровизированную клоунаду. Он издевательски изображал поведение Зиновьева в момент, когда его неожиданно поволокли на расстрел. Поддерживаемый под руки двумя коллегами, игравшими роль охранников, Паукер упал на колени и, обхватив руками сапог "охранника", завопил: "Пожалуйста... Ради бога, товарищ,.. вызовите Иосифа Виссарионовича". Глядя на эту сцену, Сталин неистово смеялся. Ободрённый этим Паукер, отлично знавший об антисемитских наклонностях Сталина, дополнил представление ещё одним эпизодом. Он простёр руки к потолку и закричал: "Услышь меня, Израиль, наш бог есть бог единый". Лишь после этого Сталин, захлёбываясь смехом, начал делать Паукеру знаки прекратить этот спектакль1.
Комментируя поведение подсудимых, согласившихся пожертвовать своей честью ради спасения жизни, Троцкий вспоминал слова Ленина, переданные ему в марте 1923 года ленинскими секретарями. Готовясь открыть решительную борьбу против Сталина и рассматривая Троцкого как союзника в этой предстоящей борьбе, Ленин советовал ему не идти на уступки Сталину, поскольку тот "заключит гнилой компромисс, а потом обманет". "Эта формула, - писал Троцкий, - как нельзя лучше охватывает политическую методологию Сталина, в том числе и в отношении 16 подсудимых: он заключил с ними компромисс через следователя ГПУ, а затем обманул их - через палача" (Троцкий, разумеется, не мог знать, что "гнилой компромисс" с Зиновьевым и Каменевым был заключён Сталиным лично).
Троцкий отмечал, что методы Сталина не были тайной для подсудимых. В этой связи он вспоминал, как в начале 1926 года, когда произошёл разрыв Каменева и Зиновьева со Сталиным, в рядах левой оппозиции обсуждался вопрос о том, с какой частью распавшейся правящей фракции следует заключить блок. При этом Мрачковский сказал: "Ни с кем: Зиновьев убежит, а Сталин обманет". "Эта фраза стала вскоре крылатой, - добавлял Троцкий. - Зиновьев заключил с нами вскоре блок, а затем действительно "убежал". Вслед за ним, в числе многих других, "убежал", впрочем, и Мрачковский. "Убежавшие" попытались заключить блок со Сталиным. Тот пошёл на "гнилой компромисс", а затем обманул. Подсудимые выпили чашу унижений до дна. После этого их поставили к стенке"2.
|
