Петербург в образном слове
Скачать 376.02 Kb.
|
| ПЕТЕРБУРГ В ОБРАЗНОМ СЛОВЕ (юбилейное заседание в честь проф. Дины Михайловны Поцепни) Н. Г. Бабенко, д-р филол. наук, Балтийский федеральный университет имени И. Канта (Россия) Новая страница петербургского текста (поэтика повести Елены чижовой «Время женщин») В докладе рассматривается, как повесть Елены Чижовой «Время женщин» (2010) соотносится в выражении своих нарративных, хронотопических и др. свойств с ведущими характеристиками Петербургского текста (ПТ), выведенными в ныне уже классическом труде В. Н. Топорова «Петербург и "Петербургский текст русской литературы"». Именно Топоров определил источники, содержательные константы Петербургского текста (ПТ) и описал гарнитуру лексических средств, эксплицирующих эти константы, т. е. осмыслил структуру ПТ, создал его словарь и тем самым отлил матрицу ПТ. Время женщин наступает в городе с мужскими именами (Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград), мужской повадкой и характером (обратим внимание на долгую жизнь гоголевского приема персонификации двух русских столиц) после революций, войн, репрессий, унесших мужчин, — отцов, мужей, возлюбленных, сыновей и внуков. В предложенных историей трагических обстоятельствах Ленинград/Петербург обретает женское лицо — лицо стойкой, собранной, ответственной до самоотверженности, любящей и мудрой женщины. В повести Чижовой актуализируется женский полюс оппозиции «мужское/женское». Текстовое время создается напластованием, перемежением условно реального сюжетного времени (от венгерских событий 1956 г. до начала 1960-х и до наших дней в эпилоге) и времени воспоминаний героинь повести — текущего вспять времени блокадных, сталинских, революционных и дореволюционных испытаний. Прожитое героинями повести время выражается приемом топонимического двоемирия: старухи предпочитают называть Московский вокзал Николаевским, а улицу Декабристов — Офицерской. Условно реальное время эксплицируется разнообразными хрононимами (день, час, затемно, после обеда, Новый год, Рождество, зима, весна, лето, осень) и косвенными указателями даты. В матрице ПТ «материковость» левобережья противопоставляется «островности» правобережья (Васильевскому, Петроградскому и др. островам по правую сторону Невы). Между тем материковость левобережья в приложении к его центральной части весьма условна. Персонажи Чижовой — жители левобережья, но дважды островитяне, поскольку, во-первых, обитают на Казанском острове, граничащем с Коломенским (через Крюков канал), Спасским (через канал Грибоедова) и Адмиралтейским (через Мойку) островами; во-вторых, место их замкнутого и уединенного обитания — граничащая с Коломной оконечность Казанского острова. Помимо водных границ Крюкова и Грибоедовского каналов у этого «островка» есть и сухопутные границы (на северо-западе это улица Декабристов, на северо-востоке — Львиный переулок). В таким образом очерченном локусе, как в капсуле-обереге, четыре женщины растят дитя. За пределами защитного круга их частного пространства — «другое», «чужое». Героини Чижовой много говорят и думают о смерти. Высокая частотность употребления слов тематической группы «Смерть» (сгинуть в значении ‘погибнуть’, гроб, умереть, мертвый, смерть, вымершие) обусловливает выдвижение мотива смерти в семантическом пространстве произведения. Восприимчивый к речам взрослых и лишенный другой речевой среды ребенок усваивает этот мотив как ключевой мотив жизни, именно жизни, но другой. Так в повести «смягчаются», «ретушируются» значение и смысл смерти, подчеркивается выбор жизни. К тому же фантазии девочки смыкаются с постулатом веры в то, что смерть — переход к другому бытию. N. G. Babenko New Page of Petersburg text (Poetics of the Novel «The Time of Women» by Helen Chizhova) The report on the material of the novel «The Time of Women» by Helen Chizhova considers such aspects of expressing the author’s interpretation of the Petersburg text as a type of narrative, the temporal and spatial organization of the story, representation of semantic oppositions «life/death», «masculine/feminine», «natural/cultural», «own/others’», «material/spiritual», «divine/demonic», «negative/positive». Л. Д. Бугаева, д-р филол. наук, Санкт-Петербургский государственный университет (Россия) Петербург как пространство утопии и фантастики В начале ХХ в. конкурирующие теории эволюции становятся центральными в дискуссиях о стратегии общественного развития. В утопиях Уильяма Морриса «Вести ниоткуда» и Эдварда Беллами «Взгляд назад», в произведениях Герберта Джорджа Уэллса, Николая Д. Федорова и Александра Александровича Богданова (Малиновского) проигрываются разные варианты будущего. Круг проблем, которые решают Николай Д. Федоров и Александр Богданов, такой же, как в утопиях Уэллса: что делать с перенаселением, обыкновенный человек vs. гений, репродукция и смерть. Решение вопроса перенаселения связана с делением на высшее/низшее. Художественное решение этой сложной проблемы в утопиях Федорова и Богданова происходит в петербургском пространстве, где топонимика города, особенно в повести Федорова, играет существенную роль. Петербург, особенно ранний, имеет явно выраженный утопический характер. В повести Федорова «Вечер в 2217 году» (1906) Петербург — это страшный утопический город победившего социализма, который позднее послужит прообразом города в романе Е. Замятина «Мы» (1920). В утопии Богданова «Красная звезда» (1908) Петербург — город революционной борьбы, пространство в котором начинается «марсианская» утопия и обыгрываются конкурирующие теории эволюции. В рассказах А. Грина петербургского периода Петербург, напротив, — это фантастическое пространство необъяснимого. L. D. Bugaeva Petersburg as Topos of Utopia and Fantasy St. Petersburg is discussed as topos that can be called «Petersburg utopia» or «Petersburg fantasy». In the focus of attention is the Russian utopian and fantastic prose written in the beginning of the 20th c. (Nikolai D. Fedorov, Alexander Bogdanov, Alexander Grin). Е. А. Быстрова, д-р филол. наук, Дрогобычский государственный университет (Украина) Антропоморфизм образа Петербурга в романе «Белые ночи» Ф. Достоевского Через все творчество Достоевского проходит образ Петербурга. Он становится центром хронотопного комплекса со многими составляющими, которые формируются вокруг протагониста. Но в литературоведении анализ этого образа ограничивался, в основном, произведением «Преступление и наказание». Там образ города становится одним из важных персонажей, но и в других произведениях этот образ приобретает важное художественное значение. В данном исследовании проанализированы функции образа города в произведении «Белые ночи». Философ и литературовед Д. Чижевский подчеркивал важность пути познания художественного произведения в единстве формы и содержания. Подтверждение истинности этого пути он находит и у Достоевского. Его художественная форма — это «антиформа» устойчивости без украшений и поэтизмов. Сквозь все творчество писателя проходит образ Петербурга. Это не просто описание места, где происходят события произведений. Петербург является отражением внутреннего мира героев. Образ города становится трансцендентально-психологическим. Ярко это проявляется в произведении «Белые ночи». Описания картин петербургского лета почти в такой же редакции уже встречаются в третьем фельетоне, а метод антропоморфизации города, перенос страданий и радостей, созвучных главному герою, используется в четвертом фельетоне. Автор изображает психологический образ сентиментального одинокого интеллигентного человека, который представлен нам в заголовке как Мечтатель. Он не может найти свое место в большом, мрачном городе. Поиск самого себя воплощается в поиск своего «уголка» в этом городе. Цепляясь за малейшую возможность найти родственную душу в этом городе, он формирует в своем воображении придуманный эмотивный мир, в котором центральное место занимает живой Петербург. Восприятие города напрямую зависит от состояния эмоций героя. С первой страницы можно видеть, как автор от лица главного героя представляет Петербург как живое существо, которое может понимать эмоциональное состояние протагониста, или вернее, отражает эмоции человека. Мечтатель завел с некоторыми домами знакомство. Наиболее близко главный герой дружил с приятным светло-розовым домиком, с которым произошла беда. Дом пожаловался мечтателю, что его должны покрасить в желтый цвет. Мечтатель комфортно чувствует себя в окружении таких приятелей. Они не могут обидеть, сделать коварный поступок. Главный герой знал многих жителей города, но только в лицо, не будучи с ними знакомым лично. Мечтатель внимательно изучал лицо и следил, в каком настроении встречались ему его незнакомые друзья. Все это создает образ одинокого сентиментального человека. Особенно остро ощущалось одиночество в выходные, когда все состоятельные горожане выезжали на даче. Мечтателю очень хотелось с кем-то поехать за город, но его никто не приглашал. В таком состоянии герой находил облегчение, наблюдая за природой, которая противопоставляется городу. Город по-дружески беседует с героем, пока и герой и город в спокойном, даже веселом настроении. Но меняется внутреннее состояние героя, и начинает меняться облик города. Детали Петербурга мигрируют от произведения к произведению. Эта черта также способствует ощущению творчества Достоевского как метаромана с общими чертами и приметами. Нельзя рассматривать характеры и поведение героев Достоевского вне зависимости от города, где они живут. Образ Петербурга — понятие амбивалентное, а под каждым антагонистическим образованием пульсирует философская основа — не отвлеченная, не схоластическая, а живая, обусловлена жизнью человека, его экзистенцией. Это — «философия практическая, ориентированная на жизнь». E. A. Bystrova The anthropomorphism of the image of Petersburg in the Dostoevsky's novel "White nights" The article is devoted to the research of the singularity of the forming of the image of Petersburg in the F. Dostoevsky’s creative works. The image of Petersburg is analyzing in the context of the whole literary works, but special attention puts for the work «White nights». The author of the article researches the poetical peculiarity of the forming of the cognition image of the town. We analyze the psychological aspect of the demonstration Petersburg in the connection with the protagonist. И. М. Вознесенская, канд. филол. наук, Санкт-Петербургский государственный университет (Россия) Комическое в рассказе Н. Толстой «Туристу о Петербурге» Рассказ Наталии Толстой «Туристу о Петербурге», впервые опубликованный в журнале «Звезда» в 1999 г., откликается на остро подмечаемые автором явления российской городской жизни 1990-х годов. Парадоксы действительности постперестроечного времени в пространстве Петербурга осмысливаются в рассказе сквозь призму комического, отдельные узнаваемые современниками характерные ситуации и люди становятся объектами острого, насмешливого изображения в тексте. Механизмы комического опираются на противоречивую двойственность изображаемых в рассказе ситуаций, комическое содержание которых проявляется в несоответствии реальной сущности явления тому, как оно видится и изображается. В путеводителе по Петербургу, составленном американским автором, последовательно соблюдены основные компоненты содержательной структуры данного жанра, кроме одного — достоверности, соответствия действительности, что и служит основой комического обыгрывания в рассказе. Интерпретируя общий механизм комического, М. Т. Рюмина использует понятия «сущности» и «видимости», трактуя видимость как случай ложного, неадекватного, искаженного проявления сущности. Однако только этого противоречия еще недостаточно для порождения комического эффекта, который возникает лишь в процессе «удвоения видимости» [Рюмина, 2010, с. 78], создаваемого тем, что неадекватность видимого скрыта, т. е. не обнаруживается самим героем, ложный облик ситуации представляется ему так, как если бы он был истинным. Противоречие «сущности» и «видимости» открывается лишь с позиции наблюдателя, в сознании которого эти два плана соединяются в комическую ситуацию. Включенные в текст рассказа фрагменты путеводителя по Петербургу облекаются в пародийную форму, которая подчеркивает основное противоречие сущности и видимости, т. е. исторической достоверности событий (известных читателю) и их видимого (искаженного) изображения. Таким образом, объяснение глубинных механизмов комического требует опоры на план содержания − стоящую за текстом ситуацию, понимаемую в данном случае как тот или иной участок изображаемой действительности. Прототипические представления, закрепленные за определенным фрагментом мира в сознании носителя языка, формируют его ожидания, которые встречаются в комическом тексте с противоречащей этим ожиданиям видимостью, неадекватность которой удваивается тем, что не опознается и не осознается в данном случае с позиции носителя иной культуры (автора американского путеводителя). Эти смысловые механизмы реализуются в форме пародии, объектом которой являются поверхностные национально-культурные стереотипы, а также наивность и заблуждения составителя путеводителя по Петербургу. Специальные языковые средства (стереотипы, иноязычная лексика при обозначении русских реалий) служат инструментом пародирования, подчеркивающего противоречие видимого и сущего. Интерпретация комического в рассказе требует привлечения семантики ситуации в соотнесении с адекватными этой ситуации формой и языковыми средствами. Литература: Рюмина М. Т. Эстетика смеха: Смех как виртуальная реальность. Изд. 3-е. М.: Книжный дом «Либроком», 2010. Толстая Н. Туристу о Петербурге // Электронная библиотека «Грамотей» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:// www. gramotey. com/?open_file=1269067625 I. M. Voznesenskaya The comic in N. Tolstaya short story «For a tourist about St. Petersburg» The report deals with mechanisms of the formation of the comic which this story text style is based on. We handle the comic basing on discovery of contradictory action plans in reality (the contradiction between essence and appearance). Some speech forms which serve as an instrument for realization of the comic contradiction important to expressing the story’s sense, including parody, get uncovered. И. А. Гончар, канд. пед. наук, Санкт-Петербургский государственный университет (Россия) «…Я влюбился без памяти в ваши стальные глаза…» (портрет и характер Петербурга в рок-поэзии Ю. Шевчука) На фоне произведений Ю. Шевчука, посвященных Петербургу и вписывающихся в петербургский текст [Виноградова, 1998], [Крылова, Михайлова, 1999], [Кондакова, 2010] и др., выделяется одно из ранних его стихотворений — «Ленинград» (1986), в котором автор, намечая свое видение города как глобального культурного явления, раскрывает тему в ином эмоциональном ключе: это озорной монолог-объяснение в любви Ленинграду. Текст организован позицией автора / лирического героя, находящегося здесь и сейчас в центре события: неожиданно случившегося среди зимы весеннего дня. Главное действующее лицо ситуации — одушевленный город. Представление города формируется взглядом лирического героя / автора, который находится в движении по отношению к происходящему вокруг, за счет чего создается пространственно-временная объемность текста, которая, по мнению Г. А. Золотовой, передается прежде всего формами глагола: в предикатах совершенного вида реализуется сюжетная динамика таксисных отношений (зима — почернела; ветер — приполз; стая сапог — слетелася; я — влюбился), с «параллельным планом и прослойками несовершенного вида, формирующими описательно-статический фон <…>» (январь — расцветает; ветер — пожирает пересоленный снег; кутерьма — стоит; вода — отражает мосты и т. д) [Золотова и др., 2004, с. 412]. Поэтический рассказ о Петербурге/Ленинграде Ю. Шевчук строит на прототипических петербургских реалиях: каналы, мосты, сфинксы, львы, Аврора, Невский, Марсово поле, Зимний дворец, революция и т. д. Это «смысловое ядро» концепта «Петербург». Затем автор преломляет прототип через индивидуально-авторское поэтическое восприятие и создает уникальный экземпляр, «целенаправленно преобразуя» «сочетаемостные, экспрессивно-стилистические и словообразовательные свойства и соотношения» «используемых словесных средств» [Поцепня, 1997, с. 29]: Петроградище, Марсово пастбище, Зимнее кладбище, культура в целлофане дождей, Ночи Белых Ножей, революцией меченный и т. д. Исключительной авторской находкой следует признать наполнение слотов «история» и «культура»: кроме яркой реализации экспрессивной функции обращения в сквозных повторах Эй, Ленинград, Петербург, Петроградище — трех имен одного и того же города, за которыми стоят эпохальные события, отразившиеся на судьбе города, Ю. Шевчук строит последнюю строфу с особым акцентом на культурном синкретизме Петербурга через формы обращений герр, мсье, Дон, сэр, пан и таким образом включает стереотипы национальных характеров: немецкая обстоятельность, французская изысканность, испанский аристократизм, английский снобизм, польская гордость — все то, из чего складывается именно евроглазый прохожий. Литература Виноградова Т. Е. Тексты русской рок-поэзии и петербургский миф. Аспекты традиции в рамках нового поэтического жанра. // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново. Ивановский государственный университет, 1998. — С. 196—203. Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004. Кондакова Д. Ю. Петербургский текст в лирике Ю. Шевчука (на примере альбома стихов «Сольник»). Русская рок-поэзия: текст и контекст: Сб. науч. тр. — Екатеринбург; Тверь, 2010. Вып. 11. С. 65—69. Крылова Н. В., Михайлова В. А. Литературные реминисценции в «петербургских» текстах Юрия Шевчука. / Сб. научных трудов. Вып. 2. Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь, 1999. Поцепня Д. М. Образ мира в слове писателя. СПб., 1997. I. A. Goncar «…I fell in love crazily with your steel eyes…» (the portrait and nature of St Petersburg in Yuri Shevchuk’s rock-poetry) Current paper deals with language peculiarities in one of the early works by Yuri Shevchuk — «Leningrad» (1986). Author is in the same chronotope as the events described and creates a vivid figurative image of what is observed. He uses a range of language devices such as applying original titles to the city and thus uncovering the idea of its cultural syncretism. Eventually we get a 3D view of the personified city. Ф. Н. Двинятин, канд. филол. наук, Санкт-Петербургский государственный университет (Россия) Лингвопоэтический комментарий к стихотворению Мандельштама «Люблю под сводами…»: методологическое послесловие Последние полвека были временем расцвета монографического анализа поэтического текста. Нынешний этап существования этого филологического жанра связан с попытками найти новые задачи и возможности. Предлагается обратить особое внимание на две таких области. С одной стороны, имеет смысл — ничуть не преуменьшая роль своеобычных и неповторимых элементов языковой и поэтической структуры каждого текста и, соответственно, необходимости аналитика быть готовым к эвристическому поиску и последующей характеристике именно таких индивидуальных особенностей — все же сосредоточится и на определении узкого круга областей внимания и аналитических техник, значимых практически для каждого разбираемого текста. Таковыми предположительно являются, помимо стиховой структуры, исследуемой всеми средствами современного стиховедения, полное рассмотрение грамматической (морфолого-синтаксической) структуры текста, в русле «грамматики поэзии» Р. О. Якобсона, и то направление в анализе лексической структуры, которое определяется описанием повторов, синонимических и мотивных сближений и группировок и выделения антонимических смыслов (семантических оппозиций). Полный учет всех фактов поэтической грамматики текста и описание его лексико-семантической структуры (задаваемой цепочками повторов, конфигурацией семантических полей и семантических оппозиций) — вот, как можно предположить, две основные задачи лингвистической поэтики применительно к анализу практически любого поэтического текста; на эту основу, в свою очередь, накладываются любые индивидуальные стратегии описания данного текста в его языковой и поэтической уникальности. С другой стороны, усиливается и в принципе должна приветствоваться тенденция соотносить разбор данного текста с рассмотрением эволюции всей поэтической традиции. На практике это обычно означает углубленный, выделенный анализ тех элементов текста, которые показывают его роль в традиции — новаторскую, типичную, переломную, цитатную или какую-то другую. Эти особенности обычно заданы на нескольких уровнях структуры текста и проявляются в предпочтении определенных стиховых, звуковых, грамматических, лексических, композиционных или интертекстуальных стратегий — соответственно, описание всех тех особенностей текста, которые делают его (предположительно) значимым звеном поэтической традиции в этих областях, справедливо получает более подробную разработку. Исходя из этих положений, в стихотворении Осипа Мандельштама «Люблю под сводами седыя тишины…» выбраны для специального анализа использование особых звукосмысловых сближений, которые предложено называть омосиллабическими, частотные обороты с приименным беспредложным родительным падежом как значимый элемент грамматической структуры текста, синонимические серии, построение особого подтекстового поля, связанного с культурной историей Петербурга. Эти явления рассматриваются на фоне предварительного сплошного анализа поэтической грамматики текста, его лексико-семантической структуры и особенностей стиховой организации (преимущественно в сфере строфики). Dvinyatin F. N. Osip Mandelstam’s Люблю под сводами седыя тишины…: Linguistics and Poetics The report discusses homosyllabic phonosemantic series, non-prepositional genitives, synonyms series and special subtexts associated with the cultural history of St. Petersburg in a poem by Osip Mandelstam Люблю под сводами седыя тишины… Л. В. Жаравина, д-р филол. наук, Волгоградский государственный социально-педагогический университет (Россия) Визуальные мыслеобразы Петербурга: двуипостасность города — двуипостасность поэта Д. Максимова Крупнейший исследователь русской поэзии, ведущий университетский профессор Д. Е. Максимов — истинный петербуржец со всеми интеллектуально-культурными коннотациями. Хотя он гордился своим царскосельским происхождение, основная часть его жизни связана с «классическим» пушкинско-блоковским Петербургом. Тем не менее, он поэт петербургско-ленинградский; эти две линии, перекрещиваясь, разграничиваются не только исторически, но и психологически, этически, эстетически, ономастически. Поиски псевдонима — Игнатий Карамов (первоначально), затем Иван Игнатов — не только форма идеологической самозащиты, но и выражение двуипостности собственной души, которая порождена двуипостасностью городского топоса: совмещением петербургской и ленинградской составляющих. В поэзии благодаря визуализации достигается идентификация авторской мысли с объективированной в поэтическом образе реальностью. В русской традиции художественное слово о Петербурге было, как правило, предметно визуальным. У Максимова же визуальная конкретика подвергается редукции: поэт часто воспроизводит исторические реалии через артефакты. Так, сближается «в грозном громе крыл судный столб» с Александрийским столпом [Максимов, 1994, с. 95]. А вот образ Ленинграда (советизированной «превращенной» модели Петербурга) визуализирован детально: «глуби серые дворов», кривые улицы, подворотни, чердаки и пр. Стихи, дающие негативное осмысление петербургской топографии, воссоздают опустошение города как опустошение душ («Кирпичное», «Поэт на Лиговке», «Душа в городе» и др). Игнатий Карамов / Иван Игнатов как будто не ощущали городского аристократизма: им, отщепенцам, место на «задворках»: «…Безлюдье. Кошачье пение. / Ржавые бревна. Свалка…» [Максимов, 1994, с. 83]. Наиболее конкретно визуальность представлена в блокадных стихах: аэростаты в небе напоминают паучков; дети видят, как из-за нехватки каши «рвалась» душа тети… [Максимов, 1994, с. 45]. Экстремальные условия выживания заметно ослабили образную оппозицию Петербург — Ленинград. Возродилось молитвенное слово, воспроизведенное поэтом позднее: «Камни, дайте нам хлеба! / Брызните в сердце водой!» [Максимов, 1994, с. 99]. Отсылка к евангельскому изречению «Я есмь хлеб жизни» (Ин.: 6, 35) наполнила новым духовным содержанием городские твердыни (уже неважно — петербургские или ленинградские). В итоге образ Города приближается к мыслеобразу, который можно характеризовать термином А. Ф. Лосева «гилетический» [Лосев, 1999, с. 91], т. е. уходящий в самые сокровенные (метафизические) глубины мира и души. Поэтому во многих стихах, типа «Возвращение блудного сына», «Сияет боль» и др. нет ни Петербурга, ни Ленинграда как таковых, но есть общий фон — Город (Urbi), который, выходя за пределы прямой визуальности, приобретает визуальность ментальную, расширяя виртуальную возможность слова-образа. Литература Лосев А. Ф. Методологическое введение //Вопросы философии, 1999, № 9. С. 76 — 79. Максимов Д. Стихи. Составление и вступительная статья К. М. Азадовского. Подготовка текстов Д. М. Поцепни. СПб., Изд-во СПб. университета, 1994. L. V. Zharavina Visual mental images of Petersburg: duality of the town — duality of D. Мaksimov-poet The article is devoted to the peculiarity of the poetical world of D. Maksimov as represented by correlation of Petersburg’s / Leningrad’s images. This correlation is examined from different aspects: the meaning of verbal and visual models, in opposing ideological paradigm, on the level of artistic mentality, as expression of creative duality of the author in the process of existential problems’ evaluation in 20th century. В. П. Казаков, д-р филол. наук, Санкт-Петербургский государственный университет (Россия) Цепочки номинативных предложений в романе Е. С. Чижовой «Время женщин» Цепочки номинативных предложений принято рассматривать в качестве одного из явлений экспрессивного синтаксиса [Акимова, 1990, с. 98]. С их помощью «лаконично и выразительно воссоздаются синхронно воспринимаемые субъектом (или возникающие в его воображении) зрительные или слуховые образы» [Иванчикова, 1977, с. 230], «обстановка и события прошлого передаются как раскрывающиеся «на глазах» у наблюдателя» [Скобликова, 2006, с. 162]. Одним из таких наблюдателей в романе Е. С. Чижовой «Время женщин» становится Сюзанна — девочка, которую воспитывают мать и три старушки, соседки по коммунальной квартире. Особенностью романа является то, что повествование ведется от лица разных героев, в том числе от лица Сюзанны и Антонины, ее матери. Цепочки номинативных предложений отражают как мир ребенка, так и размышления Антонины. Мир Сюзанны, представленный номинативными предложениями, — это улица, комната, игрушки. Например: Перед домом сквер. За ним памятник: к площади передом, к нам — задом (во время прогулки). В повествовании Антонины на первый план выходят хлопоты по хозяйству: кухня, прачечная, магазин. Например: В подвале, во дворе общая прачечная. Которые хозяйки — туда ходят. Вначале тоже ходила. Потом зареклась. Жар, духота, котлы эти огромные. (Объяснение того, почему стирать приходится дома.) Номинативные предложения в повествовании Сюзанны и Антонины различаются не только тем, к какому вещному миру они обращены, но и тем, в какие модусные рамки они включаются. Если Сюзанна видит и рисует (перцептивный модус), то Антонина часто думает, вспоминает, мечтает (ментальный модус). Сравним примеры: [Сюзанна рисует.] Сверху облако. Под облаком дом большой. Внизу канал длинный. Вдоль него загородка. [Антонина мечтает о покупке квартиры.] «Вот, — шепчу, — и я бы купила». Дорого, небось… Ну и пусть, думаю. И комната своя, и кухня. На окне занавески льняные — в синюю полоску. И уборная своя: стены светлые, крашеные… В заключительной главе синтаксический облик текста меняется. Здесь нет цепочек номинативных предложений, нет ни одного номинативного предложения. Непосредственное восприятие событий сменяется рассказом о прошлом из настоящего. Цепочки номинативных предложений появляются в романе при переключении речи «на время непосредственного наблюдения за событиями со стороны … персонажа» [Рогова, 2012, с. 365], и исчезают, когда рассказчик выходит из хронотопа описываемых событий. Литература Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М.: Высшая школа, 1990. Иванчикова Е. А. Синтаксис текстов, организованных авторской точкой зрения // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Проза / Отв. ред. А. И. Горшков, А. Д. Григорьева. М.: Наука, 1977. С. 198—240. Рогова К. А. Семантико-функциональная классификация односоставных предложений // Грамматика и стилистика русского языка в синхронии и диахронии / Отв. редакторы С. В. Вяткина, Д. В. Руднев. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2012. — С. 360—367. Скобликова Е. С. Современный русский язык. Синтаксис простого предложения (теоретический курс). 3-е изд., испр. и доп. М.: Флинта: Наука, 2006. V. P. Kazakov Chains of Nominative Sentences in Elena Chizhova΄S Novel «The Time of Women» The nominative sentences in Elena Chizhova's novel "The Time of Women" describe past events to which the narrator was a witness. The peculiarity of the novel is that the narration is being carried by different characters. It is interesting to compare nominative sentences in the internal speech of one of the main characters — Susan and those in the reflections of her mother Antonina. The distinctions concern both real world which is reflected in nominative sentences, and the contexts of their use. А. С. Кулева, канд. филол. наук, Л. Л. Шестакова, д-р филол. наук, Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН (Россия) Петербург в именах и названиях (по материалам «Словаря языка русской поэзии XX века») «Словарь языка русской поэзии ХХ века» [СЯРП] — это сводный словарь поэтического языка конкретной эпохи, совмещающий в себе черты конкорданса и объяснительного справочника [Шестакова, 2011]. Статьи Словаря содержат стихотворные строки из произведений десяти виднейших русских поэтов Серебряного века. К настоящему времени опубликованы четыре тома Словаря, находится в печати пятый, идет редактирование шестого (доклад подготовлен на материале 4 и 5 тт.). Созданный на основе [СЯРП] «Словарь имен собственных» (http://lexrus. ru) является продолжением книги [Григорьев и др., 2005] и включает в себя личные имена, географические названия и т. п. Встречающиеся в Словаре имен географические названия показывают, что мир Серебряного века был в значительной степени европоцентричным (Париж встречается 50 раз, тогда как Байкал — 1), хотя наиболее пристальное внимание поэтов было обращено все же к родной стране. Так, различных географических названий, относящихся к Российской империи (СССР), в рассматриваемом материале 162, к Европе — 65, к библейской и античной географии — 26, 6 неологизмов, весь остальной мир представлен 37 названиями (Марокко, Мексика, Патагония, Персия, Перу, Мичиган, Ляоян, Медина, Мукден, Нагасаки, Нью-Йорк, Пекин и др.). Различается и степень подробности отражения мира: если Азия и Америка представлены в основном названиями крупных географических объектов (страны, реки, столицы), то в Европе и России поэты видят и более мелкие населенные пункты (области, города, пригороды, деревни, улицы, известные здания): Нормандия, Неми (озеро), Монмартр, Пикадилли, Лувр; Поволжье, Мурманск, Нерчинск, Малахов (курган). Особый интерес представляет лексикографический «портрет» российских столиц. Так, по количеству словоупотреблений обе столицы представлены в целом одинаково (примерно по 200 названий), однако образ Петербурга существенно отличается от представления о Москве. Поэты используют разные варианты названия города (Петербург, Петроград, Петрополь, Питер, Ленинград). Если в Москве поэтами описан преимущественно центр (Лубянка, Охотный (ряд), Петровка, Поварская), то география Петербурга шире и пространственно, и исторически: Лиговка, Лосий (=Васильевский о-в), Марсово (поле), Нарвская (застава), Петропавловка, Приморский (парк); с образом города тесно связаны названия пригородов (Лигово, Павловск, Петергоф и др., ср.: Подмосковье, Люберцы, Подольск). Столицы по-разному соотносятся со своими водоемами (Москва, Москва-река — 10 словоупотреблений, Нева, Нева-река — 79). Образ обоих городов включает в себя имена собственные, как общеизвестные, так и современные поэтам (Медный (всадник), Ноев — владелец цветочного магазина в Москве). Интересно и пересечение названий (что составляет особую лексикографическую проблему): Моховая (ул. в Москве) и Моховая (ул. в Петербурге). Отражение в словаре поэтического языка имен и названий позволяет по-новому взглянуть на образ Петербурга в поэзии Серебряного века. Более подробно об этом будет рассказано в докладе. Литература Григорьев В. П., Колодяжная Л. И., Шестакова Л. Л. Собственное имя в русской поэзии XX века: Словарь личных имен. М., 2005. СЯРП — Словарь языка русской поэзии ХХ века. Т. I—IV—. М., 2001—2010—. Шестакова Л. Л. Русская авторская лексикография: Теория, история, современность. М., 2011. A. S. Kuleva, L. L. Shestakova Petersburg names and place names (on the materials of the«Dictionary of Russian Poetry of the XXth Century») Proper names and place names in «Dictionary of Russian Poetry of the XXth Century» contribute to the creation of the image of Petersburg. В. М. Мокиенко, д-р филол. наук, проф., Санкт-Петербургский государственный университет Петербургская чудес палата у И. А. Крылова (комментарий к басне) В докладе анализируется история выражения чудес палата, употребленного в басне «Любопытный» И. А. Крылова. Басня была впервые напечатана в журнале «Сын отечества», 1814 г. (ч. XVIII, № 40, стр. 69). Написана она не позднее первой половины сентября 1814 г., о чем свидетельствует и конкретная история рождения ее сюжета. В. Ф. Кеневич приводит рассказ современника о том, как на обеде у А. С. Норова приезжий провинциал рассказывал о своем посещении Академического музея («Кунсткамеры»), останавливаясь на самых мельчайших предметах. На вопрос же, видел ли он слона, отвечал: «Виноват, слона я не заметил» [Кеневич 1869, с. 152]. Конкретные обстоятельства, ставшие импульсом к созданию басни, гарантируют ее оригинальность. Время и место ее написания как будто исключают наличие литературного прототипа, который часто вдохновлял баснописцев (в том числе и И. А. Крылова), на подражание Эзопу, Федру, Лафонтену. Басня о Кунсткамере имеет явно петербургскую «прописку». Этот факт легко опознается и при детализированном лексико-фразеологическом разборе самого текста басни. Выражение чудес палата — стержневой компонент всей басни уже потому, что оно метафорически оценивает locus действия разворачиваемого в ней сюжета. Все увиденное и пересказанное Любопытным провинциалом — это именно «чудеса» петербургской Кунсткамеры. Компонентный состав этого словосочетания предельно точен. Слово палата — одно из древнейших европейских заимствований в славянских языках и восходит к ср.-греч. παλάτιον, которое, в свою очередь, взято из лат. palātium ‘дворец’. сочетание чудес палата емко впитало в себя культурологические ассоциации, сохранявшие свою живительную связь с «чудесами» Кунсткамеры времен И. А. Крылова. Неудивительно, что басенный оборот и в наши дни используется именно как характерологическое наименование Кунсткамеры. О его популярности свидетельствует не только цитируемое в литературе и интернете выражение, но и попытки — увы, весьма неловкие, подражать нашему баснописцу. |
Похожие:
 | Решите записанные в словесной форме примеры. Если вы их решите, то сможете отгадать закодированное слово (число букв в слове равно... | | ... |
| «под ключ» (пир, смр, поставка волс) для организации каналов передачи данных телеметрической и служебной информации на участке: Лот... |  | |
| Сегодня мы наблюдаем очередной интерес к риторике, науке древней и вместе с тем всегда новой, возрождающейся в те исторические периоды,... | | Санкт-Петербург 07. 07. 1977г., проживающегопо адресу: Санкт-Петербург, ул. Морская кв. 7 |
| Адрес: Санкт-Петербург, пр. Народного ополчения, д. 101, литер А, помещение 5Н. Телефон: 573-90-28 | | Публичным акционерным обществом «банк «санкт-петербург» собственных размещенных акций |
| Для работы сотрудников цпк москвы и филиала Санкт-Петербург в бд системы созданы два реестра | | Я, Иванов Иван Иванович 1980 года рождения, паспорт 4000 100000, выданный 01. 01. 1999г. 100 отделением милиции Калининского района... |