Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее


НазваниеПрочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее
страница1/15
ТипДокументы
filling-form.ru > Туризм > Документы
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15
От автора

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться - поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее именно в таком виде, без каких-либо сокращений и приглаживаний. Спасибо вам за это, за моральную, а еще больше - за материальную поддержку, без которой книга эта не была бы издана еще много лет.

Я благодарю за решительную эту помощь министра Лесного хозяйства Валерия Александровича Шубина - так называю руководителя федеральной службы по лесному хозяйству вовсе не из чувства благодарности, а потому, что верю и надеюсь: во имя пользы лесу и Отечеству Служба снова будет Министерством, должна им стать и наверняка скоро станет. Добрые слова мои признательности Виктору Викторовичу Нефедьеву, начальнику Государственного объединения "Леспроект", побудившему меня написать эту книгу, потом помогавшему в работе над ней словом и делом.

ГРУСТНЫЙ ЗАПЕВ

Люблю уходить в лес под тихий шелестящий дождик. Все, кто собирал грибы, цветы, ягоды, кто драл глотку или заливал ее, послушно повернулись, поднялись от костров и ушли к жилью. В лесу наступает та первобытная тишина, которую называют таинственной. Никто не перекликается, не аукает, не оглушает дикими криками и ритмами, рвущимися из магнитофонов, не нарушает лесную симфонию этими какофоническими звуками - надо же по доброй воле так обкрадывать себя, прийти в лес и не услышать птичьего пения, прекраснее которого нет в мире ничего.

Ушли люди, и следом за ними улетучились запахи костров, табака и тревоги. Исчезает беспокоящая опасливость и настороженность: шут их знает, что на уме у этих оглохших от рева.

Лес словно умывается, отряхивается и снова начинает жить своей тихой жизнью - без назойливых гостей, без помех. Каждую секунду нарождается и умирает великое множество существ, издающих какие-то таинственные звуки, напоминающие то едва уловимый лепет, то стон, то шорох и борьбу. Не для нашего слуха эти звуки, потому и трудно человеку расслышать все это.

Я, в прошлом лесовод, знаю лес, дерево и его душу, знаю, что никакого высшего существа в нем нет, а все же услышу стон или лепет и почудится - есть. Предки мои, древляне, даже не сомневались - есть. Не сомневались в этом и все древние народы, совершая жертвоприношения в светлых рощах, величаемых священными. Такие рощи, посвященные Венере, Зевсу, Афродите, Диане, росли на вершинах гор, ближе к небу, к богам. Не сомневались и пытались постичь тайну творения - первая человеческая чета появилась из дерева, утверждают персидские сказания. Многие народы веками почитали дерево родоначальником рода своего: одни - дуб, другие - ясень, третьи - ольху. Народ и тополь латиняне обозначили одним и тем же именем - пополюс (ророlus), а храм Афины-Паллады обсадили священными тополями, популярными в народе.

И сегодня еще встречаю людей, покидающих города и уходящих в лесные сторожа. А сколько было на Руси таких,



кто для духовного очищения и молитвы удалялся в лесную чащу, там никакая земная сила уже не имела власти над ними, и они становились свободными. Так, во имя духовной свободы ушел от мира Сергий Радонежский. Это сейчас там блеск куполов Троице-Сергиевой Лавры, и толпы туристов со всего мира осаждают ее. А были глухие места, сплошь покры- тые дичными лесами.

В ту пору, в первой половине XIV века, свидетельствовал монах Епифаний Премудрый, ученик и первый биограф Сергия Радонежского, "близ того ни сел, ни дворов, ни людей, живущих в них; ни пути людскаго ниоткуда же, и не бе мимо- ходящего, ни посещающаго, но округ места того с все страны все лес, все пустыня".

Первый "путь людской" в десяти поприщах - верстах - от обители пролег позже, когда Иван Калита начнет "собирание Московского государства" и повелит от Москвы до покорен- ного Ростова проторить "большак" - "великий же и широкий путь вселюдской". По этому пути пойдут не только "князья и воеводы с бесчисленными воинствами", но и поселенцы, оседавшие вокруг монастыря. А коли есть поселяне, то появятся и боярские вотчи. Одним из первых владельцев историки упо- минают боярина Василия Борисовича Копнина.

Той деревни-вотчины давно уже нет, но Копнинские пруды, наглухо заросшие мхом и карликовыми деревцами, еще напоминают о далеком прошлом. Они на моем пути: высокая поляна в луговых травах, пруды, окаймленные береговым валом и по валу редкие в этих местах кедры, обижаемые моими современниками, добирающимися и до высоких кедровых ветвей - ради букета.

В этот лес я и хожу, в лес, на который была выдана одна из первых на Руси охранных грамот, жалованная Иваном III - Троице-Сергиеву монастырю в 1485 году.

Тихо шелестит дождик. Ни души вокруг. И мне даже кажется, что современная жизнь как бы отпрянула, а я вступаю в тот мир, который и предки мои видели, разве только чуть измененный. Только в лесу возникают у меня такие чувства -будто в далекое прошлое иду. А выйду к опушке - тут же исчезают эти ощущения. И всего-то передо мной в кисее дождя холмистое пространство, на котором, сутулясь, мокнут ветхие деревеньки, бывшие когда-то монастырскими, коровы на лугу сгрудились в кучку, словно испугались, что их так мало осталось на огромном этом пространстве...

Спасибо тебе, теплый грибной дождик. Я не ищу покоя, но так думается лучше. И видится лучше. Глазами не грибника, а лесовода. Хоть и давно я не работаю в лесу, а никуда не денешься от того, что знаешь. От увиденного мне грустно: на каждом шагу замечаю запустение, беспризорность, небрежение. Порою даже кажется, что лес давно уже остался без всякого присмотра, без ухода, да и вообще существует лишь чудом и в любой день может исчезнуть с лица земли, стать ненужным, как никому уже не нужны дрова для топки, не нужны лесные покосы и выпаса.

Однако я не только лесовод. Я знаю еще и то, что мне, лесоводу, не дано было знать, но от этого знания только тяжелее...

Поначалу я не поверил. Не поверил, хоть и говорили об этом должностные лица в микрофон, да еще и перед телекамерой. Нет, не может такого быть, это ложный слух, который они в панике приняли за реальный факт и всполошились: "Допустить этого нельзя!".

Я думал: ну кому же могло взбрести в голову ставить завод по обезвреживанию токсичных отходов в нескольких километрах от Лавры, от посада - города, известного, пожалуй, всему христианскому миру. Сюда приезжают склонить голову перед величием духа народного, проникнуться чувством покаяния пред лицом ушедших поколений и минувших событий нашей истории.

Нет, я не слышал от паломников этих слов, но, кажется мне, губы их как молитву вышептывают слова Павла Флоренского: "Чтобы понять Россию, надо понять Лавру"... Не ради этого ли и едут, едут сюда тысячи и тысячи паломников, путешественников, туристов со всех городов и весей отечества, со всех стран мира?

Я знал уже, что и без этого завода в небо над зеленейшим районом более двух тысяч предприятий ежегодно выбрасывают из труб 16 тысяч тонн вредных веществ, загрязняющих воздух, почву и воду, убивающих лес. Своими глазами видел, как после теплого летнего дождя (живительного, говаривали раньше) лужи были окаймлены желтым налетом. Первобытное сознание близкого к природе человека подсказало: это цветочная пыльца так обильно пала на землю. Но, присмотревшись, увидел ее не только на лужах, но и на всех листьях деревьев, на траве. И сколько ни шел, - километров десять осталось позади, - всюду была эта пыльца. Огляделся кругом, вспомнил: никакие растения в это время не цветут, даже липа уже отцвела давненько. То была химическая пыльца, оставившая бурые ожоги на листьях.

Вышел зимой из дому - и остолбенел: что с глазами моими? Нет, я все видел, и небо, и деревья, и снег, укрывший землю. Но снег был не белый... Он был розовато-малиновым... Разгреб его валенком - и отлегло от сердца: с глазами пока все нормально, снег действительно белый, и только сверху он покрыт каким-то ярким налетом. И тоже сколько ни шел на лыжах - всюду розовато-малиновые снега. Мелькнула мысль: зачерпнуть в баночку и отвезти в какую-нибудь химическую лабораторию. Но не зачерпнул - есть специальные лаборатории, работники которых и без меня на страже: следят, проверяют, докладывают, куда надо. И еще тем успокоил себя, что в районе немало знающих людей - заинтересуются, спросят. Спросят пусть и не публично, - у нас слишком долго не принято было спрашивать об этом публично, - но кто-то где-то в каком-нибудь кабинете о выпавших осадках все же скажет и виноватых накажут, а выбросы прекратят. Не прекратили - еще не единожды розовел снег в ту зиму. Видимо, как и я, знающие тоже понадеялись на кого-то другого, тоже подумали, что где-то кто-то обязательно доложит.

И все равно - вот ведь какая сила самообмана - я то ли думал, то ли верил, что живу в самом чистом районе (как недавно все мы охотно соглашались, что живем в самой чистой стране, едим самые добротные продукты, пьем свежайшую воду). В заблуждение меня вводило то, что район один из самых лесистых, а лес, мне ли не знать, очищает воздух от всяческих вредных примесей, обогащает его кислородом. Словом, "легкие планеты". И все, кто приезжал ко мне, ахали восхищенно: зелень, красота, воздух - не надышишься! А родники окрест - струится целительная вода, испить и умыться склоняется каждый.

Сейчас я с досадой думаю: каким же я был наивным, почти первобытным в своем неведении и в своих надеждах человеком. Жил, любовался красотой и не знал, что не в таком уж отдалении от меня есть "зона комплексного очага геохимиче- ского загрязнения", которую для краткости в бумагах (не в народе, а именно в недоступных народу казенных бумагах) называют "пятном". Не знал, что "пятно" это расплылось по району почти на 150 квадратных километров. И уж вовсе не знал и не догадывался, что из-за этого "пятна" район мой вовсе не самый чистый, а красота, меня окружающая, давно больна. Узнал, и что-то оборвалось во мне - он давно уже самый грязный в области.

А результат - страшный. Как вдруг обнаружилось, катастрофически растет заболеваемость жителей района. И не просто растет, а по некоторым болезням превышает среднеобластной показатель в 2-3 раза. Возрастает детская и общая смертность, "на что впрямую влияет техногенная и экологически необоснованная хозяйственная деятельность в нашем районе" - вычитал я в докладе главного государственного санитарного врача И.В.Степанова.

И от обиды зубы стиснул. Да до каких же пор я, человек, не вправе буду знать, что вокруг меня происходит, чем дышу, какую воду пью и с какими "приправами" ем огородину, которую до сего дня считал чистейшей, так как давно уже выращиваю без применения химии. Я не применяю, а она, выходит, с неба проливается, оседает на первородную землю, насыщая и отравляя ее всякой гадостью.

Скажут чиновники, то был "благородный обман". А я бы по-другому оценил эти действия. "Благородные обманщики", даже не желая того, прикрывали тех, кто лишь в одном наловчился - в аварийных выбросах. Эти ловкачи хорошо усвоили, что о подобных безобразиях говорить публично у нас не принято (и не следует, настаивают они), поддерживали и нашу привычку молчать (чтобы не подумали о нас худо на Западе!) , и попукивали в небо.

Теперь-то я знаю, почему по ночам, а чаще всего перед дождем или во время дождя вдруг начинает погромыхивать, и небо озаряется всполохами, но вовсе не в той стороне, откуда дождевые тучи надвигаются. Это мастера аварийных выбросов "подлаживаются" под явления природы - так в толпе ведут себя пакостники. После этих погромыхиваний и всполохов и появляется пыльца, покрывающая всю землю окрест. А сколько невидимых глазу веществ оказалось в воздухе, в каплях дождя, в питьевой воде - лишь ученый химик может дознаться, да медик, фиксирующий катастрофический рост заболеваний, которые и лечить не знают как, потому что причина заболеваний неведома, а источником заболеваний служит сама среда обитания.

Вон куда увели меня мысли. А дождик все шелестит и шелестит по листьям. Благодатный, грибной дождик. Неужели и он несет в себе отраву? Есть, наверняка есть и в нем. И в нем растворено сколько-то тонн. Деревья опустили отяжелевшие ветви - отдыхают. А мне кажется - вянут. И становится страшно: неужели грядет погибель? А я так хотел рассказать про лес, про его историю, беды и проблемы. "Про лес, сей- час?" - вопрошает внутренний голос. "Да, про лес", - отвечаю я с вызовом, потому что и самому вроде бы не до леса, когда мир рушится. И все же цепляюсь за спасительную мысль: все минется, жизнь человеческая когда-нибудь наладится, а жизнь природы неугасима, и лес в этой жизни выполнял и будет выполнять наиважнейшую роль, ибо по степени воздействия на экологическое равновесие в биосфере с ним не сравнимы ни моря и океаны, ни степи, луга и нивы со всей их буйной зеленью. Нет на планете природных объектов, равных ему! Может, многие экологические беды как раз таковыми и стали потому, что все мы перестаем думать и заботиться о ле- се. Он вдруг потерял в нашем сознании не только материальную, но и культурную и историческую ценность свою, как бы выпал из нашего сознания, оказавшегося в шоке от радиации, выбросов, загрязнений не только воды, воздуха, почвы, но и продуктов питания, ставших адом.

Мое сознание тоже поражено этим страхом. Но однажды на совещании лесничих, на котором я укорил нынешних лесоводов в лености духа и тела, укорили и меня. Сказали: "Если ты, бывший лесовод, давно уже ничего не пишешь о лесе, отвернулся, предал его, то и не надейся, что кто-то другой подаст свой тревожный голос". И я дал слово подумать. Что бы там ни было в нашем человеческом мире, а лес пока еще существует, лес растет, продолжает украшать землю и поддерживать жизнь на планете. И слава Богу, что он есть. А если вдруг исчезнет, умрет, мы тут же задохнемся.

Мне подтвердили: может исчезнуть. И в доказательство сообщили факт, который меня ошеломил. Сами понимаете, сообщили вполне доверительно, тем тоном, каким и сообщают о фактах, говорить о которых публично у нас не принято даже в пору гласности - не стоит тревожить народ.

Оказывается, массовое усыхание лесов из-за загрязнения природной среды наблюдается не только в Западной Европе и Северной Америке, как о том мы знаем из наших газет, но и леса Подмосковья, особенно хвойные, сосновые да еловые боры, из-за химического загрязнения уже задыхаются. Уже сегодня - впервые за всю историю! - в спелых лесах запас древесной массы меньше, чем в приспевающих. Это значит, что деревья в этих лесах, только-только начинающих входить в возраст спелости, прекращают рост, болеют, а многие и отмирают. В природе всегда было по-другому - с повышением возраста увеличивалась и масса, а в конечном счете именно спелые леса отличались могучими стволами и обладали наивысшим запасом древесины...

И вот - уменьшение. Это при том, что леса Подмосковья вовсе не старые - в среднем им всего-то 56 лет от роду. Не стал и они и реже, а наоборот - все гуще делаются, так как интенсивность рубок ухода с каждым годом падает. Но возрастает отмирание, замедляется рост, сокращается величина запасов древесины.

Тут уж, действительно, надо мне объясниться, почему давненько не писал о лесе. Когда-то, еще в 60-х годах, став журналистом, я объездил чуть ни всю страну. При этом всякая дорога приводила меня если не в лесхоз, не на лесосеку, то на сплавной участок или на деревообрабатывающий комбинат. Я занимался тем, что лучше всего знал, - писал о проблемах нашего лесного хозяйства. Мне очень хотелось выговориться, сказать людям все, что тревожило не только меня, но и моих собеседников, среди которых я находил много единомышленников, знающих гораздо больше меня. Многие статьи проходили с великими муками (но муки меня только возбуждали), с долгими задержками (которые приводили в отчаяние: зря теряются месяцы!), но в конце-концов журнал с моей статьей выходил. Я ликовал и с нетерпением ждал: где-то в верхах крамольную мою статью наверняка читают (не зря же так все боялись ее печатать!) и вот-вот случится событие, которое все в корне изменит. Нет, я не беспокоился за себя, я верил, что, прочитав ее, в Министерстве (а то и в правительстве!) обязательно возмутятся и примут решение: это безобразие прекратить, этот абсурд отменить, а это впредь делать только так, чтобы не наносить урона лесу и природе. Однако проходило время, а реакции никакой: ну не только никакого распоряжения по делу, но даже и не журил никто ни автора, ни редактора за публикацию "очерняющего нашу светлую действительность" материала.

Когда сегодня мои коллеги журналисты и писатели говорят, что в те годы правдивые статьи в печать не допускались, я пожимаю плечами. На написание правдивых статей не все решались - это так, многие "гнали строчки" ради гонораров -и немало зарабатывали, неплохо жили, цинично потешаясь в своем кругу над тем, что сами же и пропагандировали печатным словом. Но были и "ненормальные", - так их обзывали благополучные строчкогоны, - которые ничего кроме правды не писали ни при каких ситуациях. Их печатали значительно реже, - спрос на критику действительности никогда не бывал большим, - но все же печатали. Беда была в другом, статьи эти уходили как камень в болотную тину - без возмущения кругов по воде, без звука.

Наступил момент, когда я выговорился по всем проблемам, волновавшим меня. Огляделся вокруг - ничего не изменилось в лесу, голос мой, возвышавшийся иногда до крика, остался без ответа, никого не побудил на благие действия. Однако все твердили: стране и ее стройкам нужна древесина.

Выговорился. Повторяться, надрывая голос, не хотелось, да и смысла не было - и я отошел от лесной темы. Но в лес заглядывал частенько, убеждаясь: ничего тут не меняется, да и беды все те же. Все теми же они оставались и через десять, и через двадцать лет.

Жена сначала советовала, потом сердилась: хватит тебе разбрасываться, вернись к своей теме - судьбой русского леса займись. Я пускался в воспоминания, охотно воскрешал в памяти годы работы в лесу, но тут же и прощался с ними, как с воспоминаниями о минувшей молодости, как со снами, в которых я и сейчас частенько вижу себя работающим в лесничестве.

Через двадцать пять лет меня укорили: что же ты, бывший лесовод, отвернулся от леса... Потому, ответил я, что всюду вижу вялость, лень, бездумие, о чем и сказал в глаза лесничим, собравшимся на совещание.

Вот один лишь пример. Есть в лесу, куда я часто хожу, могучий, прямо богатырский лиственничник, которому явно больше века - сажали, по моим догадкам, еще монахи Трои-це-Сергиевой Лавры. Такой лиственничник в Подмосковье -редкость. Ему бы быть памятником природы, заботливо ухоженным местом поклонения и изучения для всех местных лесоводов - вот образец высочайшей культуры создателей! Но все свидетельствовало о том, что ни один лесовод давно уже не подходил сюда - лиственничник был захламлен валежником и неухожен.

Жена и тут настояла: не хочешь писать, так хоть в лесхоз поговорить зайди, может, не знают.

Ну, что не знают, я отверг, однако в лесхоз заехал: мол, что же вы, ребята, в таком небрежении содержите уникальный участок. А они мне с усмешкой знающих специалистов: да нет там у нас никакого лиственничника. Я им: есть там вековой лиственничник, а рядом - пихтач, тоже редкость для наших мест. Правда, пихтач недавно вы порубили - видимо, приняли за старый ельник. Не было, отвечают, и пихтача, не Сибирь тут, не путайте...

Мужики торжествовали. Мне же было стыдно, не за себя стыдно, а за них. Как же так? Не знают своего леса, и не знают не молодые выпускники вуза, а старейшие и даже заслуженные работники лесного хозяйства? Один из них тут проработал чуть ли не всю свою жизнь. На своей территории я знал каждый уголок леса уже через год работы.

Пришлось клясться в верности моей "информации". Показал на карте этот участок и попросил побывать там, а побывав, поухаживать за ним.

Через некоторое время смотрю - лиственничник почищен, а по углам стоят столбики с надписью: "Памятник природы".

Однако через несколько лет столбики исчезли, лиственничник снова забросили. Выходит, так никому и не понадобился памятник природы, снова затерявшийся не в таежной глухомани, а в людном Подмосковье, в хозяйстве, являющемся опытной базой научно-исследовательского института.

Вот тебе и скажите: могу я опереться на мнения и суждения таких лесоводов? Лично мне они не интересны. И сужу я не по одному этому факту, а по общему запустению в лесу. Нет, неряшливые хозяева и нерадивые работники ничего путного сделать и сказать не могут.

Признаться, на совещание лесничих я вызвался поехать именно с этой мыслью: вдруг встречу активного человека, услышу деятельного лесовода. Нет, ни один не тронул душу. А может, скучный и монотонный ход совещания убаюкал всех и не дал пробудиться энергии. Но когда я публично упрекнул лесоводов на столь высоком собрании в лености духа и тела, то ожидал навлечь на себя вполне понятный гнев. И обманулся - никаких возражений не последовало, что окончательно разочаровало меня. Однако именно это разочарование и явилось своеобразным побудителем: ты должен вернуться к лесной теме. А тут еще, при разъезде, укорили меня:

"Если ты, бывший лесовод..."

И я, отложив другие замыслы, погрузился в историю русского лесоводства.

ГДЕ ЕЛЬ ДА ВИЛОВАТАЯ БЕРЕЗА

Лес всегда делил с народом его судьбу. По истории народа можно проследить историю леса и наоборот, и не только по бедственным вехам, какими являются войны. Развитие хозяйства, промышленности и культуры тоже теснейшим образом связано с состоянием лесов страны. Однако часто ли мы задумываемся об этой связи? А вроде бы никогда. Лес как раз то неплачущее дитя, о котором мать не разумеет. Дитя бесконечно терпеливое и безмолвное, мать-страна никак не спохватится, чтобы задуматься и уразуметь.

Все путешественники по России в XV и XVI веках свидетельствовали едино: Московия простирается сплошь еловыми, дубовыми да сосновыми лесами от Архангельска до Астрахани и от Балтийского моря до Урала. Насмотревшись на эту красу чужой земли, иноземные послы не без зависти рассказывали в своих отчетах: "Московия представляет вид совершенной равнины, усеянной множеством лесов и пересекаемой по всем направлениям пространными реками. Вообще у них гораздо больше леса, чем у нас. Сосны - величины невероятной, а дуб и клен гораздо лучше, чем в наших краях".

Первое укрепление славянского посада на Боровицком холме в устье Неглинной основатели вятичи возводили из сосновых бревен, срубленных здесь же, на холме в бору. Однако и стену города воздвигли, и лес сосновый не извели.

Без малого через два века в 1330 году Иван Калита по- строил в Кремле церковь Спаса на Бору. Не на холме, а на бору! Значит, еще шумели тут "сосны - величины невероят- ной". И не случайно на одном из планов Кремля иноземный картограф при обозначении Боровицких ворот дал им и поясняющее название: "Ворота высокого леса".

Полагают, когда зимой 1339 года на смену старым укреп- лениям Иван Калита велел возвести кремлевские стены и башни из дуба, то за кряжами тоже далеко не ездили. При раскопках находили остатки дубовых бревен "аршинной толщины". Такие стволы "изрядной доброты и величины" (диаметром более 71 сантиметра!) издалека не привезешь.

Да и не было нужды ездить далеко - среди лесов стояли ближние от Кремля дворцовые села Воронцово, Красное, Елохово, Покровское, Черкизово, Преображенское. А уж в дальних пригородах и поныне сохранились остатки дубовых лесов Московии - группы и единичные дубы и сегодня можно отыскать в парке на берегу Москвы-реки, в Останкино и в Петровско-Разумовском. А выехать если за дальние пригороды, то пойдут настоящие леса, и чем дальше, тем гуще и шире.

При таком обилии не было разграничения ни между казенными и частными лесами, ни между поместными владениями. Каждый рубил лес где, как и сколько хотел, не думая даже о том, кому лес принадлежит. Частные лица невозбранно пользовались казенными, а казна, при надобности, рубила в частных дачах. Этот уклад закреплялся и в грамотах. Так, в грамоте, пожалованной в 1515 году великим князем Василием Ивановичем Дмитровскому собору, предоставлялось заготовлять строительный материал во всех окрестных лесах, "чьи ни буди". Правда, уже и в те времена лесные владения отмежевывались, но отмежевывались примерно так: "От реки Суслы врагом вверх, на левой стороне у врага три березы на одном корени; а от трех берез прямо на лес на березу, а на березе грани и рубежи, а с березы на две ели на одном корени, а на них рубежи, а с ели на березу, а с березы на ель да на виловатую березу".

"Рубежи" эти были условными, какими и оставались чуть ни до конца XVIII века, а то и вовсе терялись со временем: березы и ели, на которых были нанесены грани, исчезали с лица земли и владения "срастались", что засвидетельствовал в трактате "О рублении" Андрей Тимофеевич Болотов. Он писал: "Где натура лес произвела, и, по несчастию, он у многих владельцев общий, там рубят его без всякого сожаления, употребляют на надобное и ненадобное, ровно как бы друг перед другом спешат скорее вырубить и чтоб кола и доброй хворостины не осталось..."

Вы воскрешаете в памяти этапы отечественной истории? Вы наверняка отыскиваете место Петровской эпохи: "до" или "после"?

Лесоводы всех поколений тоже любят вспоминать Петра Великого, пересказывать, а то и цитировать его строжайшие указы в защиту леса. Первым, пожалуй, почтил его память Николай Васильевич Шелгунов. Да, известный революционер-демократ, но менее известный автор трудов по лесоводству. Будучи профессором Лесного института, он долгие годы увлекался историей русского лесного законодательства. Тогда-то Шелгунов и повеличал Петра "первым лесоводом в России , с чем и мы согласны.

Это Петр впервые посмотрел на лес как на достояние государства, из чего следовало, что выгоды частных лиц должны уступать выгодам государственным и интересам общественным.

Это он, занятый мыслями о прорублении "окна в Европу", первым обратил внимание на важность лесов для проточных вод и первым заступился за них государевым указом 30 марта 1701 года, запретив расчистку лесов в Московском уезде под пашни и сенные покосы на расстоянии 30 верст от рек, "по которым леса плавят и гоняют к Москве".

Это Петр запретил не только рубить лес по берегам рек и каналов, но и обрабатывать привезенные к воде бревна, "чтобы от тех щеп и сору оные речки не засаривались".

Скажите, как нам не вспоминать его добрым словом, когда видим как безжалостно оголены берега рек, а русла их засорены не только щепой, но и штабелями затонувших бревен забиты?

Это Петр начертал и вручил заводчику Демидову "правила для хозяйствования приписными к заводам лесами", в которых повелел лесозаготовителю самому заботиться о том, чтобы вырубки лесною порослью зарастали, сберегать их от огня, а за порчу молодняков взыскивать как с преступников. Этими же правилами Петр, которому позарез нужен был металл, и, казалось бы, должен был дать Демидову всяческие послабления, установил с целью "довольства заводов" порядок неистощительного лесопользования. Считается, что Демидов разумный порядок этот очень хорошо освоил. Однако дошли до нас и иные свидетельства. Если, мол, какой казенный ревизор осматривал участки, то по опушкам и вдоль просек встречала его стена рослого мачтового леса. Но заглянул бы он вглубь этих участков, то тут бы и убедился, что пословица "чем дальше в лес, тем больше дров" сложилась именно тут, на Урале, и сложилась не даром.

Не хочу оспаривать. Должно быть, и предки наши были мастерами обводить ревизоров вокруг пальца, и тоже вволюшку поиздевались над природой.

В 1703 году Петр Великий издает первый лесной указ общегосударственного значения. В нем царь повелевал сделать опись всем лесам, растущим по обе стороны от больших рек на 50 верст, а от малых, сплавных, впадающих в большие, -на 20 верст. Все леса в этих пределах объявлялись заповедными. И указывалось: за рубку дуба в них - смертная казнь впоследствии замененная кнутом, вырыванием ноздрей и (ссылкой на каторгу), за рубку клена, ильма, лиственницы и сосны толще 12 вершков в диаметре - штраф 10 рублей за дерево. Но при этом дозволялось рубить без всякого ограничении липу ("во всем государстве липовые леса рубить всяких чинов людям невозбранно"), а также ясень, березу, осину, ольху, ель и даже сосну тоньше 12 вершков (тоньше 53 сантиметров).

Во исполнение царева указа вдоль Невы и по Финскому заливу были отмерены требуемые расстояния от берегов, прорублены межи шириною в три сажени и на этих межах, для острастки, через каждые пять верст поставлены виселицы.

Эта страшная мера, свидетельствуют историки, привела к прекращению жителями Заонежья всякого судостроения, столь любезного Петру. Узнав про это обеднение, царь особым указом поспешил разъяснить цель свою и успокоить забоявшихся, что они "прежний указ не уразумели", что царь и не думал стеснять судостроение, но именно для развития оного и воспретил рубить корабельный лес на другие надобности.

Отменял Петр свои строгие запреты и по иным поводам. 'Гак, воевода Уфимской провинции Иван Бахметьев в донесении государю решился указать, что по объявлении башкирцам и другим иноверцам царева указа "О заповедных лесах" от 17 июня 1719 года выяснилось: заповедуемые дуб и сосна им жизненно необходимы - именно из дуба и сосны они изготовляют борты, а только из доходов от пчеловодства башкирцы платят ясак в государеву казну. (А мы все выросли в убеждении, что царские слуги никогда не беспокоились о народе!).

По получении этого донесения Петр немедля издал новый указ, разрешающий жителям Уфимской, Сибирской и Астраханской губерний рубить свободно леса в местах, удаленных от корабельных заготовок.

Почти в каждом указе, даже самом строгом, самом запретительном, всем и каждому дозволялось заготавливать дрова не только беспрепятственно, но и беспошлинно, в чьих бы то дачах ни было. (Помните? во всех лесах, "чьи ни буди" - ровно два века прошло).

Однако лесовладельцы теперь уже и сами начинали познавать цену своему имуществу и все чаще вставали на его защиту. Беспошлинных порубщиков гнали в шею, а иногда и крепко побивали. Тогда из государевой канцелярии последовала такая рекомендация: заготовительным, отправляющимся в лес на беспошлинную заготовку дров, собираться ватагами не менее 20 человек "для лучшего рубщикам способа во охранение их". Правда, при этом делалась оговорка: если "будут чиниться им какие обиды и грабежи" со стороны владельцев, то они не имеют права жаловаться.

Словом, кто кого, тот и прав.

"Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указаниями, - писал А.С.Пушкин. - Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика".

Тут надо сказать, что и в Западной Европе, слывшей просвещенной, бывали не мягче. Знала она и смертные казни за порубки, а за самовольное сдирание коры с дерева (должно быть, для дубления или лыка) в средние века виновнику распарывали живот и внутренностями привязывали к поврежденному дереву. Так что жестокостям было где поучиться. Однако так и поныне: что прощается другим, то нам никогда не прощается, да и сами мы охотно осуждаем. Вернее, что нам и в веках не прощается, что у нас именуется "азиатчиной", то в Западной Европе слывет за строгий порядок, который мы во всех веках похваливали, осуждая отечественную безалаберность, которая и позволяла всегда растрачивать природные наши богатства.

Но вот что интересно, при любых строгостях у нас всегда находились рисковые люди, "преслушники". В подтверждение этого историки рассказывают: в самом Петербурге, на том месте, где теперь Гостиный двор, красовалась большая березовая роща. Любя ее, Петр настрого запретил в ней всякую рубку. Однако рощу рубили, хотя порубщиков тут же отыскивали, а отыскав, непременно подвергали битью кнутом. Попадался даже чиновный люд, с дровами не бедствовавший. И рощу ту так и извели.

Скажите, о нужде не нам сейчас судить. Может, и так. Однако вот иной пример. Где-то у Петергофской дороги Петр своими руками посадил дубовую рощицу длиною в 200 и шириною в 50 шагов. Для обережения ее велел огородить частоколом и прибить к столбу указ, грозящий жестоким наказанием всякому, кто отважится "сих подростков" обламывать или каким-либо иным образом портить. Проезжая мимо этой посадки, Петр, по обыкновению, останавливался и шел смотреть на питомцев своих . Однажды видит - всюду на земле валяются ветки и листья с дубочков, уже поднявшихся в рост человеческий - кто-то явно из бездумной шалости учинил этот разбой. Разгневанный Петр велел поставить сторожей в ближнем лесу для тайного оттуда присмотра за посадкой. И вот видят сторожа - идет ватажка пьяных господских людей. Подошли к ограде, перелезли через нее, обломали дубочки, оборвали листочки, связали их в пучки и напялили оные на шляпы. В этом украшении, сделавшем их похожими на дурней, и были схвачены стражниками, приведены в полицию, а после опознания принародно высечены на рыночной площади.

И все же, видно, не всех "преслушников" вылавливали, а озорников и тогда хватало - петрова рощица у Петергофской дороги так и исчезла с лица земли. Но другая дубовая роща, желудями посеянная сразу после взятия Азова и одновременно с закладкой Таганрога, прожила почти 250 лет, и если бы не последняя война, спалившая ее почти полностью, то жила бы и поныне. Сохранилось от нее всего четыре дуба, взятых под охрану как исторические памятники. Не знаю, есть ли они сейчас. Не уверен, сбережены ли они, потому не уверен, что в любой день могли они исчезнуть не только при застройке, но и от шалости городских людей.

Этой дубовой рощей в урочище Большая черепаха близ Таганрога Петр I положил начало степному лесоразведению в России. Было это в 1698 году. А положив такое доброе начало, Петр хотел подвигнуть россиян, живущих в степных краях, на продолжение, с этой целью и предписал камер-коллегии "заботиться о сохранении лесов и во всяких местах, где возможно, добрые и притом другие потребные вещи насаждать и возвращать".

С этой поры и пошли жалобы путешественников на петровские строгости, мол, "около города нельзя и розги срезать" под страхом лишения живота.

Однако строгости строгостями, а все же исчезали не только рощицы. За годы царствования Петра было посечено, повыжжено и распахано более б миллионов десятин леса.

Никогда прежде не убывал лес на Руси такими темпами. Не на розги, разумеется, они были срезаны. И не на постройку кораблей - в заповедных корабельных лесах сплошная вырубка не дозволялась, да и выборочная разрешалась только в октябре, ноябре и декабре: и древесина, срезанная в эти три месяца, прочнее и служит дольше, чем заготовленная в другое время года, и пни лучше возрождаются порослью.

Кстати, "секреты" эти известны были на Руси всякому крестьянину и мастеровому, и известны давно - они входили в круг самых обычных знаний, какими не удивишь и мальца. Это в Европе наделали фурору опыты Вестфальского экономического общества, о котором в 1867 году пресса сообщила так:

"Срубленные четыре одинаковых лет, с одного места и грунта сосновые дерева в течение декабря, января, февраля и марта, по выделке из них четырех потолочных балок, показали, по нагрузке их тяжестью, что дерево, срубленное в январе на 12, в феврале на 20, в марте на 38 процентов выдержало менее тяжести, чем дерево, срубленное в декабре. Из двух сосен одного места и одних лет, зарытых в сыром грунте по прошествии восьми лет, сосна, срубленная в феврале, была совершенно проникнута гнилью, между тем как срубленная в декабре, после шестнадцати лет в том же сыром грунте, оказалась еще вполне здоровою. Из двух колес, из которых одно было сделано из декабрьского дерева, а другое - февральского, на одном и том экипаже, первое выдержало шесть лет езды, между тем как второе не проездило и двух лет. В той же степени, время рубки дерева имеет влияние на проницаемость дерева водою или другими жидкостями, а поэтому для бочек и других вододержащих сосудов должно выбирать дерево декабрьской рубки".

Опубликовала это сообщение и русская печать: мол, и сами всегда знали, а вот теперь и ученые немцы подтвердили.

Однако вернемся к разговору об убыли. Даже из-под строгой руки Петровой были потеснены миллионы десятин леса, и не в последнюю очередь стараниями беспошлинных дровосеков, каковыми могли быть все жители Отечества. Да- же крепостной и холоп в лесу обретали волю, дарованную царем на время заготовки дров. Ну, разве кого из них лесовладелец маленько побьет, да ведь этим не отвадит - другой раз побитый с ватагой придет, еще больше нарубят. Ясное дело - не баловства ради. Все избы России, все хоромы, палаты и дворцы обогревались дровами. А 15 изб в тепле содержать зиму - десятину леса истопить надо. Да при этих избах почти во всех дворах бани, в которых еще одна десятина леса сгорала. Вот и окиньте взором, сколько по Руси печных труб дымилось, сколько дров в печах сгорало. Петр и об этом задумывался. Во всяком случае его современники передавали друг другу о том, как царь у купца-пивовара Лапшина гостил. Увидел Петр, что из печного устья выпыхивает пламя, и сказал ему:

«Лапшин, вижу я, что ты и не думал о бережливости дров. Смотри, - указал на пламя, - сколько у тебя попусту топлива сгорает".

Хозяин отшутился, он-то человек бывалый, повидал не один край и знал, что леса России необозримы. Во многих местах одни дикие дебри. Сколько ни руби - хватит. Нам ли, русским, горевать о лесе? Пусть о том хлопочет немец, француз, грек да островитянин-сицилиец. Это там у них за каждый клок земли тяжба, за каждую пядь война. У нас, благодаря Богу, ширь необъятная, даль необозримая, леса непроглядные, а потому - гуляй, топор, куда можешь и как хочешь, гуляй и лесной пожар, губи, сколько угодно десятин леса - все равно не истребить всего того, что Бог насеял-насадил по русской земле, хватит и нам, хватит и потомству...

Так думали не только в петровскую пору, так рассуждать будут еще долго. Вряд ли мы избавились от таких дум и поныне. И уже за одно то Петра можно почитать, что он и тогда так не думал и тогда, в эпоху расцвета печного дела в России, сердито выговорил Лапшину:

"Ты видишь только под носом - это около Петербурга ноне лесу еще много, а дрова дешевы, однако о том не рассуждаешь, что без бережки и самые большие леса истребиться могут в краткое время".

На этом Петр прервал свое рассуждение распоряжением:

"И вот, Лапшин, должно тебе переделать печь и сделать оную так, чтобы траты таковой дров отнюдь не было".

Распорядившись, Петр потребовал бумагу, начертил на ней план печи, объяснил все и сказал:

"Когда переделаешь печь, то я приеду и посмотрю, нет ни еще какой ошибки".

Против зряшной траты был направлен и его указ 1701 года "О пиловании дров". Не ведомо сие нам, но можно предположить, что именно в этом незамысловатом указе отражена грань эпох. Оказывается, от топора к пиле перейти было не легче, чем от кувалды к компьютеру. А всего-то повелевал Петр "всем промышляющим дровами заготовлять оных на продажу 9 сажен топорной рубки, а десятую пилованную, и продолжать то два года, дабы б оные рабочие люди научились и приобыкли к пилованию дров, а по прошествии тех годов были бы уже все пилованные".

Так было до Петра: не только дрова рубили топором, но и доски вытесывали топором. Из бревна 46 сантиметров, расколотого на две плахи, вытесывали две доски или два бруса, при этом большая часть древесины шла, как у нас и поныне бывает, в щепу и сор. Вот Петр и повелел учиться работать поперечными и продольными пилами, а для механического пиления начали ставить ветряные и водяные мельницы. Однако, как и всякое техническое нововведение, пилование внедрялось туго даже в Петербурге, под строгим царевым присмотром, а уж вдали от столицы и вовсе дело не ладилось.

Знаменитый Паллас, путешествуя по России через 70 лет после петровского указа о пиловании, видел в Симбирской и Пензенской губерниях остатки прекраснейших дубовых лесов, а по деревням - "примеры непростительной расточительности благородного дубового дерева" - у дворов лежали штабели широких дубовых досок, "которые две обыкновенно выпиливаются из одного ствола".

Я долго не мог понять, где тут кроется так поразившая Палласса бесхозяйственность? И только когда прочитал распоряжение Петра "о пиловании", то догадался: Паллас, и через 70 лет после указа, видел топором тесанные доски, а что они "выпиливаются" - оговорился, ведь для него устоявшимся понятием было пиление, а не тесание. Не по этой ли самой привычке и пиленые доски тоньше вершка с тех давних времен и доныне называем мы тесом? Хотя, почему давних? И через столетие после Палласа в "Толковом словаре живого великорусского языка" Владимир Даль свидетельствовал: "В лесных местах, в глуши, где и нет продольных пил, крестьяне и поныне пол и потолок охотнее застилают тесницами". Не сомневаюсь, наверняка можно отыскать свидетельства, которые подтвердят, что теска досок топором практиковалась и в более близкие к нам времена. Да что искать! Совсем недавно я своими глазами видел, как плотники сноровисто проделывали ту же операцию: расхватывали еловые бревна на плахи, а потом из этих плах вытесывали очень ровные и гладкие оконные косяки - значит, и доныне не забыта сноровка далеких предков. Так что при надобности, когда с пилованным материалом совсем станет туго, застелют пол, потолок и тесницами - были бы хорошие бревна, без сучков и свили.

Не дознаться нам, во имя каких нужд были "посечены без остатка" леса от Мечи до Лебядины 20 верст, поперек 10 верст; от Дону до деревни Козинки длиной 10 верст, поперек 5 верст; от села Хмелинцы вниз по Дону посечено 10 верст лесу. Возможно, все эти версты и десятины леса пошли на получение поташа, который на Руси начали вырабатывать еще в X V веке. И вырабатывали не только для себя, но везли и в сопредельные страны, в Англию и Голландию - поташ русского производства охотно покупали всюду, где зарождалась мануфактурная промышленность.

Вот отрывочные сведения из того времени. В 1672 году только на промыслах боярина Б.И.Морозова было выработано 170 тонн поташа. В 1674 году иностранец Петр Марселис закупил в России 639 тонн поташа. Ясное дело, это лишь часть производства и экспорта, но и на эту часть было "посечено без остатку" немало леса.

На получение только одной тонны поташа сжигалось 3 тысячи кубометров древесины, на заготовку которых требовалось вырубить 10-15 десятин твердолиственного леса - наиболее пригодными для получения поташа, содержащими большое количество калия, были вяз, берест, ильм, дуб и бук.

Вот и выходит, что лишь во владениях боярина Морозова ежегодно вырубалось и сжигалось на поташ по тысяче десятин ценнейшего леса.

О смолокурном и дегтярном производстве, возникшем на Руси в XIV, а то и в XII веке, известно больше. Знаем, что по производству древесной смолы Россия редко когда уступала первое место в мире. Знаем и максимальное производство смолы - в первой четверти XVIII века, при Петре, оно достигало 128 тысяч бочек в год. Знаем и то, что на выгонку вось-мипудовой бочки смолы тратилось 80 сосен, при этом использовалась только комлевая часть ствола в одну сажень длины, остальное бросалось в лесу, из-за чего, свидетельствовали современники, "лесу великое повреждение и опустошение приходит". Но мы можем лишь догадываться, сколько сосновых лесов было пожжено в смолокурных ямах с древних времен и до XX века - ямный способ выгонки дегтя довелось мне увидеть на лесосеках Южного Урала, куда я приехал работать в начале 50-х годов.

Еще точнее сведения об углежжении, потому, наверное, что оно было вызвано развитием металлургии и кузнечного производства, обеспечивавших человечество щитом, мечом и оралом, многими иными орудиями, делавшими его сильнее во благо или во зло ему и природе. Во всяком случае человек всегда гордился этой мощью своей, демонстрировал ее, и не только в мирном деле.

Сегодня нам и в голову не приходит, что всего столетие назад, в конце XIX века, в доменных печах горел не кокс, а древесный уголь. В 1896 году, например, 95 домен Урала сожгли 790 тысяч тонн древесного угля, на получение которого свели около 50 тысяч гектаров леса (с кубометра древесины получали 140-180 килограммов, а с гектара леса до 18 тонн угля). И так не только на Урале - по всей Руси великой более 90 процентов железа выплавлялось на древесном топливе.
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

Похожие:

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconНет нормы – нет повода возвращать деньги из бюджета
Вместо того, чтобы вернуть налогоплательщику излишне взысканный штраф, налоговики предпочли оставить эту сумму в бюджете. Все из-за...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconПамятка для соискателя ученой степени
Что более серьёзно, здесь могут быть и наверняка есть неточности и ошибки. Они имеют по крайней мере 3 источника: мою невнимательность,...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconОбучение на дому: по необходимости и по желанию
Не все школьники первого сентября с букетом цветов и красивым портфелем пойдут в школу. Есть и такие детишки, для которых так и не...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconПрограмма повышения квалификации «Коммерциализация и правовая защита...
Езультаты интеллектуальной деятельности можно было использовать как товар, приносящий значительные доходы его владельцу, необходимо,...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconЗаполнение формы р21001. Лист Личные данные физического лица
Данные о рождении прописываются так же, как указаны в документе, по которому заполняется заявление. Пункт 5 заполняют все. А пункт...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconХорошие международные новости 6
Дайверы Пхукета очень любят район коралловых рифов. Когда в очередной раз местные любители подводных путешествий опустились под воду,...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconЭрик Берн «Групповое лечение»
У меня было три причины для того, чтобы написать эту книгу. В ней речь скорее идет о групповом «лечении», чем о групповой терапии....

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconКак теперь называть этот документ, “протокол собрания учредителей”, или же “решение учредителей”
«учредители». После регистрации они все становятся участниками. Однако, хоть это и неправильно, иногда участников по-прежнему называют...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее icon4. Найдите в приведенном списке черты восточной цивилизации. Запишите...
Ниже приведен перечень терминов. Все они, за исключением двух связаны с понятием «тоталитарный политический режим». Найдите и укажите...

Прочитав в рукописи эту нелицеприятную для лесоводов книгу, они могли обидеться поводов для обид множество. Но они сделали все возможное, чтобы издать ее iconОписание продукта и Руководство по эксплуатации
Они применяются в изготовлении каркасов для несъемных ортопедических реставраций с помощью Cercon® brain или Cercon® brain expert....

Вы можете разместить ссылку на наш сайт:


Все бланки и формы на filling-form.ru




При копировании материала укажите ссылку © 2019
контакты
filling-form.ru

Поиск