Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в


НазваниеДом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в
страница1/4
ТипДокументы
filling-form.ru > Туризм > Документы
  1   2   3   4
Олеся Николаева.

Ничего страшного

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в Свято-Троицком монастыре, он все время мне говорил:
— Вам надо непременно купить здесь дом, чтобы не ютиться по чужим углам, а наслаждаться свободой.

Святочная повесть

I

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в Свято-Троицком монастыре, он все время мне говорил:

— Вам надо непременно купить здесь дом, чтобы не ютиться по чужим углам, а наслаждаться свободой.

Действительно, приезжая в Троицк, я каждый раз искала себе пристанища. Один раз ночевала даже в доме для бесноватых — такая покосившаяся, вросшая в землю избушка у самых стен монастыря. Бабка-хозяйка сдавала место для ночлега по рублю с носа, и бесноватые, приезжавшие на отчитку к отцу Игнатию, спали там в одной комнате на полу, на всякой ветоши вповалку. Ну и меня угораздило туда попроситься — время было позднее, зимнее, все дома в Троицке стояли запертые, без огня, мела метель, выли собаки, и луна, поистине невидимка, придавала округе что-то зловещее, словно внушала мне: не приезжай больше сюда, пропадешь, погибнешь, не сносишь буйной головы, сорвут ветры злые с тебя твою черну шапку… И что было делать? Ткнулась я в эту избушку, дала трешку — хозяйка уступила мне свою горницу, за тонкой перегородкой от бесноватых я и перекантовалась кое-как. Только страшно было ужасно — бесноватые выли, рычали, храпели, ворчали, бесы из них кричали на разные голоса…

Потом я стала останавливаться в единственной троицкой двухэтажной гостинице с единственным же рестораном. Там до полуночи играл оркестр, оглушая диковинными песнями — как ни силься не слышать, а все бьют тебе по мозгам затейливые словеса: “Эй-эй-эй, девчонка, где взяла такие ножки? Эй-эй-эй, девчонка, топай-топай по дорожке!”. Или: “Куда же вы, девчонки, девчонки, девчонки, короткие юбчонки, юбчонки, юбчонки?”. Существо я впечатлительное и отзывчивое, поэтому все это записывалось у меня в мозгу и в самый неподходящий момент вдруг начинало там крутиться с магнитофонной скоростью. Пытаюсь ли заснуть, стою ли в очереди, еду ли ночью вдоль улицы темной, молюсь ли на литургии, а у меня в голове пульсирует: “Эй-эй-эй, девчонка, где взяла такие ножки?”. Наконец, приютила меня тайная монахиня Харитина: домик у нее крошечный, но тихий, чистенький и благочестивый. Мы с ней все время кафизмы читали и вели духовные беседы за чаем. Но отец Ерм сказал:

— Все-таки надо вам иметь здесь собственный дом. Считайте, что такое вам благословение.

Но все дома в Троицке и даже в его окрестностях — в деревнях и на хуторах — были мне не по карману. Ну не сарай же покупать, в самом деле! Так что весьма долгое время ничего подходящего я отыскать не могла. Но отец Ерм считал, что я просто плохо ищу. Потому что ведь сказано: “ищите и обрящете”. Я и продолжала искать, а он за меня молился. И вот однажды иеромонах Иустин, теперешний игумен, мне говорит:

— Я знаю, ты ищешь дом. Пойдем, посмотрим — я слышал, тут есть один такой подходящий домик. Я даже хотел купить его для своих родителей, но они уже старые и немощные. Вряд ли смогут в нем жить.

И мы пришли к большому дому на высокой горке, по склонам которой росли дивные фруктовые деревья, и тянулось небольшое поле с цветущей картошкой. Встретила нас радостно крепкая бодрая старуха:

— Я как раз Богородицу молила, чтобы послала мне хороших покупателей. А сегодня мне был сон: голос какой-то мне говорит — иди, встречай, пришли твои покупатели. Ну, так и принимайте хозяйство, а то мне надо домой, в Эстонию. А дом я получила в наследство и не могу уехать, пока его не пристрою.

Дом был великолепный, из белого камня, с округлыми углами, с мансардой. Строили его еще немцы. И я даже находила в нем потом брошюрки о счастливой фашистской жизни: белокурая упитанная фройлен с улыбающимся немецким офицером нюхают общий цветок. И еще там содержалось множество полезных советов: как откачать утопленника, как вытащить из петли удавленника, как вывести садовых улиток и потравить крыс. Вокруг дома был, повторяю, огромный сад, фруктовые деревья и ягодные кусты — в каких-то промышленных количествах.

— Вот-вот, — подтвердила хозяйка, — бывший-то владелец, покойник, всю жизнь питался с этого сада. Много я с вас за него не запрошу — вижу, Богородица мне вас послала.

Выяснилось, тем не менее, что она хочет семьдесят тысяч. По тем временам это была ровно тысяча долларов. Однако в права наследства она еще не вступила, поэтому деньги я должна была ей отдать через пять месяцев. А к тому времени они обесценились в два раза. Я предлагала ей тысячу долларов, как мы и договаривались, но она отказалась:

— Нет, семьдесят тысяч так семьдесят тысяч. А то Богородица мне не простит.

Так и стала я домовладелицей, а хозяйка укатила в свой Кохтла-Ярве. Потому что там у нее был пьющий сын, требующий присмотра, а другой, его брат-близнец, сидел в лагере за пьяную драку.

Как я любила, как обихаживала свой домик с садом! Отец Ерм его освятил, по четырем сторонам света начертал кресты, покропил святой водой, обошел по саду вокруг дома с иконой. Я ремонт в нем сделала, проводку поменяла, газовую плиту ему купила, лампы, книжные полки, письменный стол. Хотела даже второй этаж достроить: отодрать доски, которыми заколочены окна, вставить рамы, оббить вагонкой. Подрядила трех офицеров из военной части: они обещали регулярно подвозить мне, как генералу, стройматериалы и крепкую солдатскую рабочую силу. И удалось мне это, как ни странно, благодаря перегоревшим пробкам.

Они перегорели еще во времена “до плиты”, а стояла зима, а в доме были мои дети, и без электричества мы были обречены если уж не на голодную смерть, то на сухой паек с ледяной колодезной водой. Я выскочила на улицу, чтобы позвать на помощь кого-нибудь из соседей, а там как раз вышагивали, зорко поглядывая по сторонам, три бравых офицерика, и, как выяснилось, шли они не просто так на праздную “побывку”, а целенаправленно в поисках беленькой. А этой беленькой в ту пору у меня были большие запасы, поскольку только на нее и можно было в Троицке что-то раздобыть: такая здесь была и валюта, и такса. Видимо, вид у меня был такой искательный, что они спросили меня:

— Чего ищем?

Я отвечаю:

— Да пробки.

А они говорят:

— Уважаемая, была бы бутылка, а пробку мы тебе всегда раздобудем.

Я говорю:

— Бутылка у меня как раз имеется.

Тогда они погнали младшего по званию в военную часть, и вскоре он вернулся с победой. Но мне все же показалось, что обмен неравноценный, и я выторговала за ту же бутылку еще и установку этой пробки, вплоть до включения света. Они так и спросили:

— Уважаемая, так вам еще и установку?

Прошли в дом, суетливо посовещались в темноте у щитка, потому что пробка их оказалась какая-то бросовая, негодная пробка, и они от досады даже принялись совать в щиток собственные пальцы, чтобы проверить наличие электричества, но поспешно отдергивали и дули на них, подпрыгивая и тряся руками, и все им не терпелось получить обещанное вознаграждение. В конце концов, они проявили смекалку и поставили жучок. Свет загорелся. Жучком оказался ржавый кривой гвоздь гигантских размеров, одна только шляпка его была с добрую пятикопеечную монету советского образца. Однако он все никак не хотел занимать нужную позицию, а норовил самым бесполезным образом задраться вверх, и, как только его выпускали офицерские пальцы, тянувшие его книзу, свет тут же и гас. Поэтому он был зафиксирован в должной позиции при помощи сложнейшей конструкции: в качестве груза на него повесили молоток, прицепив его с помощью петли, сделанной из старого пояска от халата бывшей хозяйки, валявшегося тут же на полу и обойденного суетой уборок. Довольные, со словами “дело мастера боится”, они просительно замерли в ожидании мзды. Однако я не торопилась тут же выставлять им на стол высококачественный товар за такую халтуру: я прикидывала, не обойдется ли дело просто стаканом. Но они, ломая в руках шапки, стали убеждать меня, что стакан для них — это так, только ноздри пощекотать, а вот если я им презентую бутылку, то она пойдет у нас как аванс — в счет будущего:

— Уважаемая, ведь если что понадобится по хозяйству или по строительству, так не скупясь запасайся горючкой и свистни нам, так мы тебе по первому же свистку половину военной части организуем — и бетон, и цемент, и кирпич, и доски, и солдат-строителей.

Они вышли из дома, и я видела из окна, как они спускаются с холма, подпрыгивая и подскакивая, роняя в снег шапки, счастливо хохоча и клубясь вокруг воздетой к небесам руки, в которой сияла вожделенная горючка, сулящая мне в недалеком будущем целые хоромы. Наверное, им казалось, что они ловко меня провели. А я была уверена, что это я мастерски заловила их на крючок. Буду теперь их подманивать и распоряжаться: “А подать мне сюда машину раствора и дюжину мастеровитых служивых!”. Но отец Ерм мне это категорически запретил:

— Что — ворованное?! А откуда, вы думаете, они все это возьмут — и бетон, и цемент, и доски с кирпичом? Всю часть обчистят!

Так я и не свистнула офицерам. И второй этаж остался недостроенным…

Зато за садом я ухаживала сама. Землю вскапывала, деревья окучивала, сорняки выдергивала, даже картошку сажала по весне — чувствовала себя Львом Толстым: попашу, попашу — попишу стихи. Похожу босиком, потравлю вредоносных улиток — и напишу рассказ. Такой это был чудесный дом, посланный мне свыше по молитвам духовника, что мне казалось, если он при мне придет в разоренье, а сад в упадок, то на мне будет большой грех. Ах, ничего не было лучше такой жизни: сходить в монастырь к ранней литургии, побеседовать с отцом Ермом, поплавать в озере, поучить древнегреческий, полюбоваться на закат… Иногда приходили в гости дружественные монахи из монастыря — попить чаю, походить по саду, поесть фруктов, поговорить на всякие возвышенные темы. Хотя отцу Ерму это не очень-то нравилось:

— Что это они к вам повадились?

— Ну, это для них отдых, мы дружим, — отвечала я.

— Дружим, дружим, — ворчал он, — какие у монахов могут быть друзья, скажите на милость? А вы, как только они придут, попросите их дрова поколоть, воды принести, грядки пополоть — тут же поразбегутся. А еще лучше — предложите им вместе почитать акафист, помолиться — их сразу как ветром сдует.

Почему-то мне становилось смешно: службы в монастыре длинные, наместник то и дело их увеличивает пением бесконечных акафистов, у монахов, вслед за клиросными, еще и другие послушания следуют, так что они трудятся с раннего утра до поздней ночи. И что — придут они ко мне, а я им: а не почитать ли нам акафист, а, братия? Не порубить ли дрова? Не подвигать ли мебель?

— То-то, — вздыхал отец Ерм, — вам даже представить это смешно.

В общем, ездила я в мой белый дом постоянно. Дети мои его полюбили, как отчий кров. И даже когда я потом хотела было его продать, они бурно запротестовали:

— Ты что! Это же наша родина! Родовое гнездо!

Вот так. А продать я хотела, уже когда отец Ерм перебрался в Спасо-Преображенский скит — за семь километров от окраины Троицка, а от моего дома — за все восемь. И благословил меня останавливаться прямо у него в скиту, так что дом сделался мне как бы и ненужным. Просто времени не было в нем жить. Так, побудешь летом недели три, и все. А его к тому же стали разворовывать спившиеся соседи, бомжи, солдаты, сбегавшие в самоволку из военной части, которая находилась поблизости…

Первый раз налет совершил какой-то мелкий уголовник, только что вышедший на волю после отсидки. Он влез в дом, сложил в наволочки четыре сломанных будильника, старую “Спидолу”, растеряв из нее при этом батарейки, раскатившиеся по полу (по их местоположению потом в милиции “вычерчивали траекторию его передвижения по дому”), какие-то старые шмотки, в том числе и допотопную брезентовую курточку, доставшуюся нам от старого хозяина — в ней мой муж ходил по грибы. И вдруг вор этот наткнулся на початую бутылку спирта “Рояль”, которую тут же и изрядно пригубил. Он ее пригубил, а она его погубила. Потому что он вылез из разбитого окна вместе со своими битком набитыми наволочками да тут же и заснул мертвецким сном. Там его и застукала наша соседка Эльвира. Она позвонила в милицию, и его прямо с поличным перетащили в милицейский грузовичок. Однако вынимать его, спящего и пьяного, из грузовичка и заталкивать в отделение милиционеры затруднились: решили — пусть проспится, а потом своими ножками и дойдет. А он пробудился, обнаружил себя с тюками в милицейском транспортном средстве и, никем не охраняемый, дал деру. Но через день его отловили на ближайшем рынке — в пятидесяти метрах от милиции, где он пытался толкнуть мою прихотливую соломенную шляпку. Бедолагу повязали, вызвали меня давать показания, выяснилось, что он попался уже в третий раз…

Первый — это когда он вместе с местным ветераном войны пропил его медаль “за доблесть”. Ветеран на следующий день протрезвел и заявил на собутыльника — дескать, он сам эту медаль не пропивал, а тот мошенник снял у него доблестную медаль с груди и был таков. Второй раз — это когда он вышел на волю и предложил дамочке на вокзале в Троицке донести ее чемоданчик до автобуса. Та согласилась, однако он, ухватив чемоданчик, пустился во всю прыть, причем и она оказалась не промах и настигла его, прихватив по дороге милиционера. И вот теперь он гремел за четыре сломанных будильника и кучу ветоши. Я даже за него вступилась, дурака такого, но помочь ему уже было нельзя.

Ну и мои практичные дети говорят:

— Надо туда на зиму кого-нибудь поселить, пусть живет, греется, присматривает за домом.

Нашли мы поначалу какого-то старичка — русского беженца из Эстонии. Он сам к нам попросился на зиму. Вот и хорошо. Хорошо да не очень. Потому что по весне, когда мы приехали на Пасху, выяснилось, что он экономил дрова и поэтому топил по-черному. Беленькие отремонтированные стены и потолки были покрыты толстым слоем сажи. А кроме того, старичок был не дурак выпить — и не один, а в компании. Поэтому он созывал к себе всех соседей — и гундосого Пашку, и Кольку-колхозника, и уголовника Олегу, который сам себя называл именно что “Олега”, и черненького переломанного дядьку с усиками, похожего на постаревшего спившегося Чаплина и имевшего кличку Черт. И они славно веселились. Ну там подушки распарывали, холодильник “Морозко” толкнули. После этого мы старикашку выселили, привели к Кольке-колхознику: “Бери его себе!”. И они стали пить у Кольки.

После старичка нам нашли молоденького ясноглазого Славика. Его привел машинный мастер по прозвищу Мурманск, поскольку когда-то он морячил по северным морям.

— Славик — сирота, спортсмен, не пьет, не курит, работает учителем физкультуры в Троицком сиротском доме. Человек аккуратнейший. Каждое утро бегает в белых трусах.

Вот и хорошо. Взяли Славика. Но потом выяснилось: хорошо да не очень. После него в доме не оказалось: газового баллона, белой летней раскладной мебели, телевизора, стиральной машины “Малютка”, кофейника с кофемолкой, а также чашек, ложек, тарелок, чайника, утюга и электроплитки.

После Славика взяли Степу. Степа пел в монастыре на клиросе, но был, как бы это выразиться, болящим. Поначалу он приходил ко мне по весне и за три рубля вскапывал склон холма, потому что именно там у бывших хозяев располагалось картофельное поле. Он вскапывал и пел — бас у него был отменный. А как только получал от меня деньги, тут же садился в помойное ведро, полное грязной воды и очисток.

— Для смирения больно хорошо, — пояснял он.

Надо мне было еще тогда кое-что про него понять. Потому что и демоны ему повсюду мерещились, порой он даже начинал размахивать перед собой руками, разгоняя их. И вот, поселившись в моем доме, в недобрый час он увидал таковых в большом зеркале и кувалдой сокрушил супостатов. А потом они ему привиделись в печке, ну и ей досталось. Да и вообще они повсюду, оказывается, расположились в доме — на стульях, на диване, даже на подоконнике. Степа все и порубал. Одолел нечистую силу. И переселился к старой монашке — там спокойней. А дверь не закрыл. И тогда в дом понабились бомжи, которые там устроили свою уборную… Короче, надо было спасать дом, мою тихую обитель, уголок отдохновения, разоренное гнездо, родину моих деточек.
  1   2   3   4

Похожие:

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconПримерные образцы заявлений об отказе от наследства
Я, Антонов Николай Григорьевич, сообщаю, что я отказываюсь от причитающейся мне доли в наследственном имуществе моего отца, Антонова...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconПримерные образцы заявлений об отказе от наследства Заявление об...
Я, Антонов Николай Григорьевич, сообщаю, что я отказываюсь от причитающейся мне доли в наследственном имуществе моего отца, Антонова...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconСпонсорскоезаявлени е
Настоящим заявлением, я, Петров Михаил Иванович, подтверждаю, что являюсь спонсором туристической поездки моего отца Петрова Ивана...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconГде Бог, когда я страдаю?
Я также получил сотни откликов от читателей, многие из которых рассказывали о своей одиссее страданий. Вот почему я почувствовал...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconЗаявление об отказе от наследства в пользу другого наследника
Я, Алексеев Петр Петрович, отказываюсь от причитающейся мне доли в наследственном имуществе моего отца, Алексеева Петра Леонидовича,...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconМне был несправедливо сделан выговор с записью в трудовую книжку. Что делать?
С должности учителя начальных классов меня без моего согласия перевели на должность воспитателя группы продленного дня. Могу я как-то...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconМне был несправедливо сделан выговор с записью в трудовую книжку. Что делать?
С должности учителя начальных классов меня без моего согласия перевели на должность воспитателя группы продленного дня. Могу я как-то...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconПоложение о проведении традиционной Камчатской гонки на собачьих упряжках
Камчатская гонка на собачьих упряжках. Традиционная, не только потому, что проходит уже более 20 лет, но и потому, что это единственная...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconПозвонила в налоговую там говорят, что сведения подаёт кадастровая палата. Как быть?
Мне пришло налоговое уведомление с требованием оплатить земельный налог за участок, который я продала 2 года назад. Позвонила в налоговую...

Дом этот достался мне чудом. Бог послал мне его множество лет назад по молитвам духовного моего отца игумена Ерма. Потому что как только тот поселился в iconПоложение о проведении традиционной Камчатской гонки на собачьих упряжках «Берингия 2017»
Камчатская гонка на собачьих упряжках. Традиционная, не только потому, что проходит уже более 20 лет, но и потому, что это единственная...

Вы можете разместить ссылку на наш сайт:


Все бланки и формы на filling-form.ru




При копировании материала укажите ссылку © 2019
контакты
filling-form.ru

Поиск