Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева»


НазваниеКнига Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева»
страница14/16
ТипКнига
filling-form.ru > Туризм > Книга
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16
«Зри солнце – вот оракул твой»

Большинство стихов Милькеева написаны от первого лица. Его «Я» и «Я» его лирического героя предельно совпадают. Это касается и стихотворений, посвящённых теме творчества и художника.

Свой поэтический девиз Евгений Лукич провозглашает в стихотворении «Поэту»: «Зри солнце – вот оракул твой». Надо понимать, что под солнцем поэт подразумевает возвышенные идеалы, воспевание Бога и его созданий, «творческий огонь» вдохновения, «божественный огонь».

Поэт должен носить «светило» в своей груди, а, следовательно, светить своими стихами так же, как солнце, дарить духовный свет, тепло, благо, охранять души людей от мрака и зла.

Если «светило» исчезнет из груди поэта, то он него уйдёт и вдохновение:

Так, если гения светило

В твоей закатится груди,

Певец, померкнешь ты уныло –

И молний творчества не жди!

Не закипит душа немая

Опять божественным огнём,

Она забудет тайны рая,

Глухим подавленная сном. («Поэту»)

Художник, потерявший вдохновение, показан Милькеевым и в стихотворении «Поэт»:

Не блещет в очах его свет вдохновенья,

Поник он угрюмо туманным челом,

И смотрит на арфу с тоской отвращенья,

И струн потревожить не хочет перстом.

Когда-то в нём «кипели восторг и отрада и теплились ярко святые огни», т. е. в сердце его «жило солнце». Но «напевы затихли, струна замолчала» - их убила «пустота» жизни, и душа творца «онемела» и «одичала».

Со стихотворением «Поэт» соотносится стихотворение «Свет» (1842 г.). Оно построено на контрасте: первоначальный восторг поэта перед миром, который кажется ему прекрасным, и его негодование, когда он понимает, что этот мир полон низменных страстей, порочности, стремления к наживе:

Сперва с отрадой суеверной

Душа на целый свет глядит

И в простоте нелицемерной

Открытый мир боготворит.

Вся жизнь ей кажется залогом

Блаженства, счастия, мечты,

Весь свет пленительным чертогом

Неизъяснимой красоты.

И в думе пламенно-могучей

Она хотела бы обнять

Весь мир любовию кипучей,

Превознести, облобызать…

О, дайте красок самоцветных,

Одеть всё в радужный покров!

О, дайте песен искрометных,

Лучистых звуков, жарких слов!

Но скоро с чудным обаяньем

Душа расстаться уж должна…

Восторг погас; негодованьем

Воспламеняется она.

Перед ея смущённым взором

Разоблачился этот свет,

Со всем стыдом, со всем позором

Страстей торговых и сует…

О, чем доверчиво пленялась,

Чему восторг она несла,

Какой личиной ослеплялась,

И в чём любовию жила!

И гнев кипящий в ней клокочет:

Надежд отрадных лишена,

Разочарованная, хочет

Изранить чёрный свет она –

Снять чешую с пифона-змея,

Коварство, хищность обнажить,

Постигнуть ужасом злодея,

Порок и месть оцепенить…

О, дайте метких стрел, могучих –

Мир ядовитый поражать!

О, дайте, дайте молний жгучих,

Перунов огненную рать!

Интересно применение в этом стихотворении двух повторов, которые по отношению друг другу являются антитезами:

«О, дайте красок самоцветных,

Одеть всё в радужный покров!

О, дайте песен искрометных,

Лучистых звуков, жарких слов!»

И

«О, дайте метких стрел, могучих –

Мир ядовитый поражать!

О, дайте, дайте молний жгучих,

Перунов огненную рать!»

Стихотворение передаёт глубокое разочарование поэта, но это разочарование не заставляет его отказаться от творчества. Только теперь он будет не прославлять свет, а обличать его.

Скорее всего, в этом стихотворении отразился личный жизненный опыт Милькеева. Когда он, восторженный и обнадёженный добрым отношением Жуковского, приехал из далёкой Сибири в Петербург, то, видимо, всё воспринимал в идеальном свете, верил в своё поэтическое будущее. Но в Петербурге его мечты не сбылись, не осуществились они и в Москве ни в его первый приезд, ни после того, как он к ней поселился. Постепенно молодому неглупому человеку открывается изнанка блеска и красоты света.

Идеалом для Милькеева являлся А. С. Пушкин. В стихотворении «К портрету Пушкина» (1839 г.) автор рисует вдохновенный романтический образ поэта: болезненные черты, взор, полный «высокой грусти». Но в центре его внимания не внешний облик Пушкина, а его поэзия. Она описывается высокой романтической лексикой, в основе которой лежат сравнения и метафоры, чрезмерно используемые автором. В комментарии к этому стихотворению Милькеев сообщает: «Писано в день получения последних книг Пушкина с гравированным его портретом». Речь идёт о тех книгах, которые посылал Евгению Лукичу в Тобольск В. А. Жуковский. Видимо, под впечатлением этого портрета Милькеев вспомнил о трагической смерти Пушкина. И у него родилось стихотворение, которое, к сожалению, нельзя назвать удачным: оно слишком «парадное», возвышенно-патетическое и безликое. Так, как автор охарактеризовал «голос» Пушкина, можно описать и поэзию и Лермонтова, и Жуковского. Ни в описании портрета Пушкина, ни в оценке его творчества нет индивидуального, присущего только ему. Единственная строчка, которая выгодно выделяется среди других: «Ты был родным певцом великого народа».

Небольшое стихотворение «Куда летишь…», на наш взгляд, имеет автобиографический характер:

Куда летишь, сожжённый пылом

Души безумной, молодой?

За этим губящим светилом,

За этой радужной красой?
Ты потонул, дитя, в пучине,

И сиротеющий твой чёлн,

Как жертва бурь, несётся ныне

По мрачной бездне мрачных волн!

Что имеет в виду поэт под образом «губящего светила»? Солнце? Нет, в стихах Милькеева солнце всегда выступает как животворящая сила, но никак не несущая гибель. Луна? Тоже нет, потому что и она в его восприятии «царица» и «богиня», «дарует ласку». Скорее всего, «губящее светило» в стихотворении ассоциируется с творчеством, вдохновением, которые своей «радужной красой» манят поэта к себе. Но в погоне за ними он гибнет в «пучине мрачных волн» житейского моря.

Может быть, это предчувствие поэта? Повтор эпитета «мрачный» в последней строке не создаёт впечатление однообразия и бедности языка, а ещё более усиливает тяжёлое настроение.

Рядом с этим пессимистическим стихотворением в сборнике помещено стихотворение «Утешение» (1842 г.). И оно здесь как нельзя к месту. Оно смягчает и даже сводит на нет трагические мысли поэта, выраженные в предыдущем стихотворении. Чувство утешения приходит к лирическому герою при взгляде на величие звёздного неба, мысли об его бесконечности, которая является залогом бессмертия души:

Бесчисленность вдали затепленных светил,

Святая глубина небес, их бесконечность

Представили душе таинственную вечность…

Мятежный сын земли! – себе я говорил, -

Что значат все твои мгновенные страданья?

Пред зрелищем небес умолкнуть им должно…

Вперёд не изъяви безумного роптанья

И верь: твоей душе бессмертие дано.

Стихотворение «Титан» как будто не имеет прямого отношения к теме художника, да и не отличается оригинальностью В нём рассказывается – вполне в духе романтической, не привязанной к месту и времени поэзии - о том, что «титан-младенец» (видимо, имеется в виду Геракл) «тяжко связан», но рано или поздно он вырвется на волю, как вулкан или как орёл.

Поэзия, так же, как и музыка, предполагает ассоциативный ряд представлений, образов, чувствований, причём часто субъективных. Стихотворение «Титан» в этом плане интересно своими заключительными строчками:

Так узы рвёт окрепший гений

В отваге пламенной своей.

Мы не можем знать точно, какой смысл вкладывал в них автор, но их можно понять так: гений потому и гений, что «рвёт» цепи стандартов, перешагивает через узы устоявшихся традиций, схем, стереотипов – будь это наука, искусство или устои общества. Чтобы решиться на это, нужна «отвага пламенная».

Стихотворение (поэма) «Художник (Оль-Буль)» имеет ярко выраженный романтический характер. Это произведение было написано под впечатлением игры заезжего в Москву скрипача-виртуоза Оль-Буля (Борнемана). На его концерт Милькеева позвал Николай Филиппович Павлов, который любил водить Евгения по светским вечерам, стараясь воспитать в сибирском самоучке культуру поведения в «хорошем» обществе.

Милькеев в примечании к произведению объясняет фабулу следующим образом: «В Москве я слышал от людей, достойных вероятия, про собственное признание Оль-Буля, что в самых критических обстоятельствах его жизни, когда он доходил почти до отчаяния, явился к нему гений музыки и заповедал ему тайну трогать и увлекать людей силой смычка, что и подало идею написать это стихотворение». (137).

Сюжет «Художника», на первый взгляд, совпадает с известным западноевропейским «бродячим» сюжетом о докторе Фаусте, который продал душу дьяволу за обретение молодости, нужной учёному для продолжения поисков смысла жизни. Однако есть существенные отличия, которые позволяют оценивать это стихотворение как произведение, вносящее свою интерпретацию в традиционный литературный сюжет.

К музыканту является не дьявол Мефистофель, а демон, т. е. падший ангел. В его душе живёт вечная тоска по раю, которого он лишился. Эта тоска отражается в его игре на скрипке:

В порывах ярко-голосистых

Лилися буйство и тоска,

И невозвратное паденье,

И безутешное мученье…

И долго мощная рука

Смычок пирующий водила,

И в полных жизнею струнах

Восторг и плач производила,

Рождала гнев, восторг и страх.

Недосягаемые звуки!

Живой и пламенный ручей

Высокой скорби и страстей!

В тех стонах, стонах бед и муки,

Жалел, оплакивал он рай…
Более того,

…в звуках трепетных и чистых

Дышал высокий, неземной

Напев гармонии святой.

Парадокс, который автор считает вполне допустимым: в игре демона звучит святость! Значит, в нём ещё не всё погибло для возрождения и стремления к Богу.

В продолжение сюжета Милькеев дважды описывает игру на скрипке: музыканта Оль-Буля и демона. И каждый раз он находит новые яркие выражения. Вот как изображается им игра скрипача:

И вот напевы дум крылатых,

И страсть, и нежная тоска,

И волны помыслов богатых

Уже бегут с его смычка…

Влекут возвышенные звуки

Слух жадный силой неземной:

В них голос творчества и муки;

В них спор с надменною судьбой.

В них то добычи алчность ищет

И жертве гибелью грозит,

То зависть тешится и свищет,

То вдруг младенец прокричит,

И разольётся плач невинный.

Как на скалах горы пустынной,

То будто лес застонет вдруг,

И слышен в нём секиры стук;

То будто робкий сын вдовицы

Вблизи отеческой гробницы

Уныло воет и грустит;

То будто дождик зашумит,

И гром прокатится сердито.

То ропщет девица открыто,

И безотрадная тоска

Широко льётся, как река,

И душу рвёт волною горя;

То будто в ярой бездне моря

Борьба с погибелью и зов

На помощь из среды валов…

Интересно сравнить игру демона и художника. Музыка демона более абстрактна. Она наполнена глубокими чувствами: буйство, тоска, безутешное мученье, восторг и плач, гнев, любовь и страх, скорбь. Но эти чувства не связаны с какими-либо конкретными ситуациями. Они не содержат в себе реального, земного, так же, как и образ самого демона.

Музыка скрипача передаёт те же чувства, но они соотносятся с жизнью людей и конкретными обстоятельствами, поведенческими реалиями: «добыча алчности ищет», «зависть тешится и свищет», «младенец прокричит», «ропщет девица» и т. д.

Если Фауст продаёт Мефистофелю душу, то демон бескорыстно помогает музыканту обрести виртуозность игры:

Но вот умолкнул дух враждебный,

И мне подав смычок волшебный,

Печально молвил: «На, играй».

Потом исчез. Я, поражённый,

Неодолимо увлечённый,

Алкал ещё ему внимать

И слух несытый услаждать.

Но после чудного виденья

Не повторилось посещенья.
Однако Оль-Булю кажется, что демон

…кружится

Подле меня и день, и ночь,

Со мной живёт, не улетает,

От своего знакомца прочь,

И самовластно управляет

Его бесплотная рука

Движеньем, звуками смычка.

Тогда моей стыжусь я славы,

И точит сердце червь отравы;

Читает внутренний мой взор

Неотразимый тот укор,

Что с сыном вечного паленья

Вошёл я в грешные сношенья,

И содрогаюсь, плачу я,

Как злополучное дитя…

В судьбе Оль-Буля много общего с судьбой автора стихотворения, посвящённого знаменитому скрипачу. Поэтому произведение вполне можно назвать поэтико-романтической автобиографией Е. Л.Милькеева:

Я обречён был ранним мукам,

Нёс бедность, горести и стыд.

Там, за пучиной моря дальной,

Любовь к искусству затая,

В стране суровой и печальной

Среди толпы скрывался я.

С дней первых тяжкого ученья,

С дней первых избранного рвенья

Судьба назло со всех сторон

Мне поставляла ряд препон.

Но постоянством терпеливым,

Самозабвеньем горделивым

Я влёкся им наперекор

И побеждал забот напор,

И охладительные нужды

Сурово гнал перед собой…

Но мне приветы были чужды:

Никто на труд бессонный мой,

На сокровенные мечтанья

И к доле избранной любовь

Не обратил тогда вниманья,

Не взволновал мне славой кровь.

Моя страна ко мне хладела,

Мне отозваться не хотела,

От чистой дани отреклась,

Мои надежды смяла в грязь…

…………………………….

Неистребимо то страданье

Навек в моём воспоминаньи,

Когда, презренный от судьбы,

Презренный также от толпы,

Я потерял всё упованье,

Всю веру в гордое призванье.

Сын роковых забот и нужд,

Без помощи, всем людям чужд,

Роптал я, плакал, как ребёнок

В досадной тесноте пелёнок…

В лексике стихотворения много типичных для романтизма эпитетов: «роковые заботы», «думы крылатые», «отчизна отдалённая», «отеческая гробница», «роковая власть», «тщетные слёзы» и т. п. Попадаются среди них и оригинальные, например», «досадная теснота пелёнок».

С произведением об Оль-Буле тематически соотносится стихотворение «Демон» (1842 г.). В «Художнике» демон водит смычком музыканта, в «Демоне» «дух-чародей», «дух-возмутитель» вызволяет лирического героя «из мрачных уз оцепененья» и наделяет его «бурным трепетом исступленья». В стихотворении, которое имеет явно личностное начало, изображён процесс вдохновения, творчества:

Ты тих, спокоен, ты молчишь,

В углу задумчиво сидишь,

Чело подёрнуто туманом;

Но вдруг, как чудным талисманом,

Внезапно пробуждён от сна,

Встаёшь, бежишь, тебе тесна

Глухая, тёмная лачуга,

В твоей душе запела вьюга,

Забилась шумная волна…

Как под огнём металла слиток

Сверкает, полон жарких сил,

Так распалял, опламенил

Тебе звучащий сердца пыл

И дум стремительных избыток…

Читатель ощущает, что автор хочет предельно искренне и точно передать, что он испытывает во время творческого процесса, но передать романтическим языком.

Интересно то, что у Милькева встречаются, если можно так выразиться, парные стихотворения, т. е. похожие по тематике и интерпретации этой тематики или, наоборот, противоположные по осмыслению одной и той же темы, или «перекликающиеся» друг с другом. Например, «Художник» и «Демон»; «Куда летишь…» и «Утешение». Своеобразная перекличка чувствуется в стихотворениях «Иван Великий» и «Сухарева башня».
«Венец родимых городов»

В творчестве Милькеева можно выделить Московский цикл. Это, в основном, стихотворения о московских достопримечательностях. Поэт вместе с москвичами гордится «красой» окрестностей столицы:

Когда в цветущие покровы

Поля оденутся весной,

Как обольстительны и новы

Тогда места перед Москвой!

Какие нежные картины

Тогда кругом нея очам

Рисуют холмы и долины –

Приют свободе и мечтам! («Воробьёвы горы»)
Поэт восхищается «останкинским садом»:

Велик и прекрасен останкинский сад»

Цветы в нём роскошные взор веселят;

Деревья, высоких и славных пород,

Смыкаются в мрачно-таинственный свод;

В их тёмную густо закрытую сень

Со зноем не вторгнется огненный день. («Останкинские кедры»).

Одно из своих стихотворений Милькеев посвящает Воробьёвым горам – «Воробьёвы горы» (1840 г.):

Вдали у темени небес,

Чернеет их высокий лес…

Самолюбиво, своенравно

Оне свой подняли хребёт,

И возвышаются державно,

Глядятся в яхонтовый свод…

И вся, в величественной груде,

Внушая чувства и слова,

С гор Воробьёвых, как на блюде,

Видна безмерная Москва.
Воробьёвы горы для поэта не только предмет любования их красотой, они – свидетельство русской истории, и поэтому вызывают чувство «святого благоговения». Особенно памятно то, что деревья на Воробьёвых горах посадил Пётр I, которого Милькеев называет «наперстником мощных дум и сил, / Кто чудно русскую державу/ Пересоздал и просветил!»

С Воробьёвых гор видна вся столица, её чудесные соборы. Этот вид вызывает у поэта мысли о величии «Москвы-царицы», которую он называет «венцом родимых городов»:

И на кремлёвские соборы

Я, полон чувств и дум святых,

Глядел: восторженные взоры

Не отрывалися от них.

В моей душе теснились лики

Венчанных святостью мужей,

В глазах сиял Иван Великий (138),

Всего и выше и светлей…

Особенно восхищает Милькеева колокольня «Иван Великий» (одноимённое стихотворение). Колокольня предстаёт в этом стихотворении символом воли и могущества Москвы как столицы Российского государства. И в то же время колокольня – посредник веры, связующей человека с Богом:

Горит и красуется сторож могучий,

Сокровище взору, источник мечтам,

И волны молитв и громовых созвучий

От купола яркого мчит к небесам.

Он к Богу взывает, как веры посредник,

И смотрит на мир с рубежа облаков,

И дней безграничных державный наследник,

Смеётся полёту голодных веков.

В этом стихотворении снова появляется выражение «полёт голодных веков» (см. стихотворение «На сооружение памятника Ермаку»). Видимо, оно было значимо для поэта, если он употребляет его не единожды.

Колокольне – «древнему Ивану» «Москва невестой нарекла» Сухареву башню. Оба памятника истории «славою блистают / И племенам они вещают / Про незабвенные дела». В основе стихотворения «Сухарева башня» лежит исторический факт. В благодарность за то, что полковник Сухарев выполнил свой воинский долг перед царём и не примкнул со своим полком к восстанию стрельцов, цель которого была свергнуть Петра I и посадить на престол его сестру Софью, император приказал построить башню:

«Хочу оставить я народу

Знак неподкупности твоей.

Где жил ты с верными стрельцами,

Построй там башню, да про вас

Она являет пред веками

Живописующий рассказ!»

Сухарева башня выступает в стихотворении в двух ипостасях: как символ памяти, преданности престолу и как источник жизни для москвичей, поскольку, кроме функции хранительницы истории, она выполняет важную практическую миссию – является водопроводной:

И вот волшебница поит

Москву чудесными водами,

И влагу точит и слезит,

И бьёт жемчужными струями…

Сухарева башня «стоит незыблемо».

Когда читаешь это стихотворение, то думается о том, что «незыблемость» жизни, государства, народа – в сохранении памяти, которая, как «бальзам холодный и живой» воды, питает, продолжает и совершенствует человеческий род. В стихотворении чувствуется влияние поэмы «Полтава» Пушкина и в какой-то степени стихов Державина. В том плане, что Державин вводил в поэтический язык «непоэтические» слова. Милькеев употребляет неуклюжее с точки зрения звучания слово «резервуар», чужеродное той романтической лексике, которая характерна для этого стихотворения. Это слово производит впечатление диссонанса среди «благозвучных» слов романтического языка. Поэт использует и синонимы к нему: «вместилище», «бассейн». Слово «бассейн» тоже очевидно из другого лексического ряда.

Стихотворение «Колокол в Москве» (1838 г.) было написано Милькеевым в Тобольске, после возвращения из Петербурга. В нём поэт говорит о важности достопамятных святынь московского Кремля: стен, бойниц, храмов, «гробниц»: они призваны хранить память о прошлом. Автор называет их «знамена веков»:

О, как повествуют они громогласно

Про славу и доблести пылких отцов!

Как эти кресты своей жаркой игрою

Великих событий являют символ!

И как от них дышит святой стариною,

И сыплется резко о прошлом глагол!

Но особенно интересует поэта царь-колокол, в котором он видит «образ возвышенный доли угрюмой». Царь-колокол как бы погружён в «сон вековой».

Он некогда в тяжком падении ранен,

В темнице сырой погружался сто лет,

И царственной массою чуден и странен,

Вот вызван из мрака дивить белый свет…

С глубоким клеймом рокового паденья,

В позорище миру слепому открыт,

Увенчан блестящим символом спасенья,

Крестом лучезарным, он гордо стоит.

Народ часто приходит к колоколу, но приходит из праздного любопытства. На него смотрят только как на диковину. И никому невдомёк, что у колокола было великое предназначение: его могучие звуки должны были будить людей, нарушать их покой, греметь «великую песню». О чём? Судя по тому, какую характеристику поэт даёт обывателям, – их «взоры, желанья, мечты – близоруки», «бессильны и чахлы их тесные груди, тревожливо сердце и робок их дух», они «дремлют беспечно на ложе своём» в «праздности суетной» - видимо, колокол призван был будить в них гражданские чувства и призывать к великим свершениям, учить мужеству.

Литературоведы считают, что в сонной атмосфере жизни, изображённой в этом стихотворении, в молчании главного колокола России отражены реакция и безмолвие эпохи Николая I.

В целом стихи о достопримечательностях столицы торжественны, но тяжеловесны.

К Московскому циклу можно присоединить стихотворение «Воспоминание». Оно, по сравнению со стихами, посвящёнными Москве и изображающими ей с парадной стороны, что требовало соответствующей формы, просто и безыскусно, особенно во второй части:

Столицы шумной житель новый,

Чудес я много вижу здесь,

И поражаться всем готовый,

Пред светом ум теряю весь.

Но сердце как-то суеверно

Права заветные хранит

И дружбе света лицемерной

Предаться разом не спешит.

Хоть каждый день, смущённый взором,

Невольно к миру полетев,

Блестящих прелестью, убором

Я вижу здесь роскошных дев,

Хот каждый день их блещут очи

Передо мной светлее звезд. –

Однако мне в виденьях ночи

Всё снится дева дальних мест,

Тех мест отрадных, где, бывало,

Сиротка утренней порой,

На грудь накинув покрывало,

Бежит с кувшином за водой,

И вот домчится: милым станом

Сгибаясь, черпает в реке,

От вод поднявшимся туманом

Полузакрыта вдалеке;

И вот спешит она в светлицу,

Так восхитительно-стройна…

А я гляжу всё на девицу

Из одинокого окна.

Стихотворение полностью построено на антитезе: столица «шумная» с «дружбой света лицемерной» - и «дальние места, места отрадные»; «роскошные» столичные девы, «блестящие прелестью, убором», чьи «очи светлее звезд» - и «сиротка», которая «на грудь накинув покрывало» торопится к реке за водой. Особенно просто и по-человечески сердечно звучат последние строки:

А я гляжу всё на девицу

Из одинокого окна.
«Ненавидя нищету, здесь отгонят сироту»

Особняком в творчестве Милькеева стоит несколько стихотворений, написанных в необычном для него стиле народного стиха или песни. Тематика их, соответственно, связана с той или иной стороной жизни простых людей.

Пронзительным по душевной интонации сострадания и сердечного тепла является его стихотворение «Сирота». Используя привычный для себя приём антитезы: бессердечие богача противопоставлено сочувствию и желанию помочь сироте таких же, как она, бедняков. Нежно и трогательно звучит обращение автора к сиротке – «милая»:

Перед домом богача

У ворот стоит, стуча,

Бедная сиротка.

Слёзка виснет на глазу,

Тихо трёт она слезу

Кончиком платочка.

Видно, горе в ней живёт,

Чувство раннее забот,

С жизнью неразлучных.

Беззащитна и бедна,

Видно, чует уж она,

Долю злополучных.

Что же, милая, кольцом

Шевелишь ты у хором,

Где тебя не знают?

Где нет жалости давно

И спесиво за окно

Нищим хлеб кидают?

И тебе ли, сирота,

Отопрут ли ворота,

Если на запоре?..

………………….

Ненавидя нищету,

Здесь отгонят сироту,

Спустят борзых стаю.

Не смотри на этот дом!

Лучше, милая, пойдём

В бедную лачугу.

Вон, что прячется в земле,

И темна… но в этой мгле

Ты найдёшь услугу.

В этой хижине живут

Теснота, безмолвный труд,

Бедность и терпенье;

Холод, голод… нужды нет…

Ты услышишь там привет,

Ласку, утешенье…

В этом стихотворении совершенно отсутствует высокопарная и романтическая лексика.

Прелестно стихотворение «Утро»: лёгкое, ритмичное, не отягощённое «красивостями», полное реальной жизни. Народные слова и выражения: «доспелося», «проказы», «аль», «пусть-де» - не кажутся нарочитыми. Стихотворение так и просится в песню:

Сон и утренняя тма

Покрывает все дома.

У соседней лишь избы

Дым выходит из трубы.
Что, сосед мой дорогой,

Что доспелося с тобой?

И каких ради грехов

Ты встаёшь до петухов?
Не от новых ли проказ

Ты смыкать не смеешь глаз?

Не от новых ли затей

Ты с постели поскорей?
Кто, злодей, в твою жену

Не вселил ли сатану?

Не любезная ли дочь

Сладкий сон твой гонит прочь?
Аль, не зная мук и ссор,

Ты храпишь во весь опор,

И храпит твоя жена,

А не спит лишь дочь одна?
Не она ли, эта дочь,

Похозяйничала ночь?

Без милова, без дружка,

И дремота далека.
Не ждала ль она в избе

Гостя милого к себе?

А обманщик хитрый, злой,

Он остался у другой.
И печальна и одна,

Ночь продумала она,

Всё крушилась о милом,

Незнакомая со сном.
На подушках пуховых

Не покоил молодых,

Лебединых нежных плеч,

Затопила рано печь.
Пусть-де миленький дружок,

Пусть увидит мой дымок,

Как покажется в окне,

И вздохнёт хоть обо мне.
Пусть-де знает, что не сплю,

Горячо его люблю,

И лечу к нему душой

День и ночь с любовью той.

Стихотворение «Дума» явно написано под воздействием стихов Кольцова. Оно передаёт раздумья лирического героя накануне прощания с родиной:

«Что задумала головушка,

Загадала моя буйная,

Плеч хозяйка разудалая?..

……………………….

Ах, задумала ты думушку –

Дико бросить свою родину

И по счастие летучее

Мчаться пташкой бесприютною

На чужу-дальну сторонушку,

За луга, поля широкие,

За леса, за реки быстрые,

За крутые горы каменны,

Что к народу незнакомому,

В неизвестные обычаи!» – обращается молодец к своей «буйной головушке», что само по себе несколько нарочито. В стихотворении много слов, типичных для устного народного творчества: уменьшительно-ласкательные формы слов - «головушка», «хмелинушка», «лебёдушка», «думушка»; краткие формы прилагательных: «чужа-дальня сторонушка». «горы каменны». Однако в целом стихотворение не производит такого яркого впечатления, как стихотворения «Сирота» и «утро»: затянутость, стремление тщательно подражать народному языку, нагромождение метафор и олицетворений – всё это кажется несколько искусственным.

И уж совсем неудачно стихотворение «Рекрут» (не включённое в сборник), в котором Милькеев использует необычную для себя форму басни. Казалось бы, тема важная – рекрутство по найму; и реалии солдатской жизни налицо:

Он должен строго знать часы еде и сну…

Чуть брезжится заря, тотчас иди в ученье.

Начальник новобранных, вспыльчивый солдат,

Твердит ему шаги, и с тем подразуменье:

«Ведь ты наёмник, брат!»

Со временем он слышит речь гораздо боле,

Вдобавок принимает палки и пинки,

И жаль ему тех дней, когда он был на воле,

Не знал чужой руки.

И мораль в конце имеется: «Терпи… коли взялся за гуж!». Но читать неинтересно. Видимо, это одно из ранних стихотворений Милькеева.

Сцены из народной жизни, жизни рыбаков, ярко и достоверно изображены в стихотворении «Сон Ломоносова» (1839 г.). Картины, рисующие их обычный быт, описаны простым языком, без всякой вычурности:

Под яркой крышею соломы

Светлеют низменные домы

Миролюбивых рыбаков;

Обременённые сетями,

Их челноки стоят рядами

У безопасных берегов.

Здесь тяжкий невод выгружают,

Там на разложенном огне

Кипит котёл, а вот играют

И дети, празднуя весне…
«Сцена канцелярная»

В творчестве Милькеева есть одно удивительное, непохожее на все его другие стихотворения, произведение. Поэт-романтик, склонный к сердечным излияниям словами высокой лексики, к глубоким размышлениям о Боге, мироздании, человеке, вдруг оказывается способным на иронию и даже сатиру.

Это его «Сцена канцелярная» (1839 г.). Она даёт нам возможность прикоснуться к той атмосфере, в которой жил и служил автор, увидеть отношение к нему окружающих.

Но это произведение имеет значение не только как «дверь» в жизнь поэта. Оно имеет самостоятельную ценность как страница истории, запечатлённая её свидетелем. В нём ярко и очень реально изображена служебная жизнь чиновников низших классов, их интересы, взгляды, разговоры, взаимоотношения.

«Сцена канцелярноя» говорит и о способности Милькеева к драматургическому жанру. Надо сказать, что, видимо, поэт подсознательно тянулся к драматургии, потому что и в поэме «Абалак», и в стихотворении «Художник (Оль-Буль)» есть элементы этого жанра.

В «Сцене канцелярной» действие происходит в служебной комнате канцелярии. Субботний вечер. Пять мелких чиновников-подьячих и их «маленький» начальник – «повытчик» в нетерпении ожидают конца трудовой недели. Немного расслабившись, подьячие отрываются от своих дел и начинают непритязательный разговор о погоде, о своём грядущее отдыхе, о том, чем они будут заниматься. Повытчик как образцовый чиновник продолжает «рыться в бумагах». Только один молодой подьячий не принимает участие в общем разговоре; он сидит в стороне и то ли дремлет, то ли мечтает с закрытыми глазами.

Интересно, что все персонажи-подьячие «пронумерованы» автором. Никто из них не имеет имени: они обозначены цифрами: «1-й подьячий», «2-й подьячий»… И только самый молодой из них хоть тоже не имеет ни имени, ни фамилии – не «пронумерован». В нём Милькеев явно изображает себя. Молодой чиновник и другие подьячие находятся в явной конфронтации. Он не слушает, что велит ему повытчик:

Повытчик.

… Всё это должно описать

Подробно, обстоятельно и купно

С изложенным решением…

Молодой подьячий (глядя в окно и зевая).

Дождик крупный!

Повытчик.

Да вы моих, сударь, не слышите речей?

Пускаете спокойно всё мимо ушей.

Теперь усматриваю ясно,

Что с вами говорить и вас учить – напрасно.

Молодой подьячий.

По случаю дождя,

Нельзя ли мне пойти домой?

Повытчик (с досадою).

Куда угодно…

(молодой подьячий уходит).

Повытчик называет его иронически «барич», «повеса» и характеризует его так:

Он неуч, он дитя!

Час целый толковал без отдыха ему я,

Надеялся добиться толку от него…

Куда! Стоит себе как вкопан, как статуя,

Не понимает ничего.

Как будто говоришь наречьем иностранным!

Мне это кажется, по чести, очень странным!

И рвётся всё домой…

Следует отметить, что в молодом чиновнике нет никакой забитости, наоборот, он держится довольно независимо, явно манкирует своими обязанностями и демонстрирует, как ему скучно: зевает, смотрит в окно.

Автор сосредотачивает внимание на общей черте чиновников: все они считают чтение страшным вредом. Книги

«Не только бесполезны для ума,

Вот если б, так сказать, он навострился в деле!

А то читает всё заморский вздор,

Журналы, например, где тот и разговор,

Что взгляды высшие с разбором важных целей…

Как будто надобность большая знать о них…

Где часто пустяковщину городят

И головы людей, нетвёрдых, молодых

С последнего рассудка сводят!..» - говорит 2-й подьячий.

Из разговоров чиновников выясняется, что их молодой сослуживец к тому же «занимается поэтством», что в их глазах огромный порок. (В авторском примечании к этому слову Милькеев пишет: «Слово взято с натуры»). Более того, его даже подозревают в масонстве, которое воспринималось как вольнодумство, подозревают лишь на том основании, что он читает книги.

Никто не говорит доброго слова о молодом человеке. Наоборот, пользуясь случаем, чиновники наушничают на него и даже намекают повытчику на то, чтобы учредить за ним надзор:

Его хозяйка мне знакома;

Поскажет про него, так дыбом волоса:

Такие водятся за хватом чудеса!

Поверите ли? Днём и ночью, в будни, в праздник

Сидит наедине всё с книгою проказник!

Порою, ставши в угол, под окном,

Бормочет про себя невнятное тишком.

Не худо, право бы, смотреть за ним построже:

Не служит ли молодчик наш масонской ложе?
Один из чиновников в своём негодовании против «поэтства» говорит:

«Да это всё равно, что грешное объятье

Бесчестной женщины, как некоторый род…»

Другой вторит ему:

Недаром стихотворцы всё твердят о музах,

Которые, по их словам, в каких-то узах

Содержат их!»

«Пропадший человек, и только наш пострел!» - делает заключение повытчик.

Показательно то, что даже при очень небольшом размере произведения Милькеев старается индивидуализировать образы чиновников. Это у него пока не очень хорошо получается. Среди всех четырёх подьячих выделяется один, который любит охотиться и с восторгом говорит о будущей вечеринке, где будут танцы, карты, пиво.

Наиболее ярким получился у Милькеева образ повытчика. Он очень аккуратен и усерден. Для него дело – превыше всего. Выслужиться перед начальством - тоже немаловажно. Суббота не суббота, но

Сперва бы нам дела

Привесть к решению, и тем привлечь вниманье

Начальства, да уж после отдых и гулянье…

Повытчик хоть им недоволен молодым чиновником, но отпускает его домой. Скорее всего, он более образован, чем остальные чиновники. Во всяком случае, не совсем закоснел и не считает книгу абсолютным вредом. Он говорит:

«Ну, с книгой быть ещё не важная беда…

Нельзя постановить нам правил без изъятий…

Брать книжку в руки можно, но тогда,

Как есть свободный час от должностных занятий.

Слыхал я, что читать полезно, господа;

Что будто книги тем, кто их читают,

Рассудка прибавляют».

Разумеется, что он сам никаких книг не читал, но вот слыхал, что «будто» они полезны, то есть может, полезны, а, может, и совсем наоборот. Тем не менее, повытчик, в отличие от других чиновников, проявляет определённую терпимость к книгочеям и с оговорками готов признать их право на интерес к чтению. Однако и повытчик видит в «поэтстве» безумие, заразу, глупость, от которых нельзя избавиться.

2-й подьячий не просто противник чтения: он противник идейный, поскольку считает, что журналы (а именно в журналах в то время печаталось самое новое и передовое) «головы людей, нетвёрдых, молодых с последнего рассудка сводят!» Надо думать, что он хочет этим сказать, что журналы внушают молодым людям вредные мысли.

Поведение чиновников естественно, и вся сцена написана так выпукло, что легко представить её себе и поразиться тонкости и меткости пера двадцатичетырёхлетнего автора.

Таки и видишь перед собой повытчика, чиновника со стажем, поседевшего, усохшего, сгорбившегося от вечного сидения за письмом. Он знает все хитроумные сплетения чиновной казуистики, своё дело исполняет ревностно и стремиться заслужить поощрение у начальства…

«Сцена канцелярная» свидетельствует о том, что у Милькеева были способности к сатирико-драматургическому изображению жизни. Жаль, что она не вошла в книгу его произведений.
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   16

Похожие:

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconЛитература : «Произведения А. С. Пушкина в музыке русских композиторов»
Познакомить кратко с этапами пушкинианы, с музыкальными произведениями и их авторами на стихи поэта. Выявить роль творчества поэта...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconЖизнь способ употребления
Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» icon11. техническое задание
Мтз-82 со съемным оборудованием с экипажем для нужд Тобольского регионального отделения «Тепло Тюмени» филиал ОАО «суэнко» в 2014...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconЧарльз Диккенс Крошка Доррит. Книга первая Перевод: Евгения Давыдовна Калашникова
Маршалси; направо и налево от него протянется узкий тюремный двор, почти не изменившийся, если не считать того, что верхнюю часть...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconОбразец заполнения платежного поручения
Местная религиозная организация «Приход храма святителя Иоанна Митрополита Тобольского города Омска Омской Епархии Русской Православной...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconКнига вскрывает суть всех главных еврейских религий: иудаизма, христианства,...
Книга написана с позиции язычества — исконной многотысячелетней религии русских и арийских народов. Дана реальная картина мировой...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconОбзор сми
Медведев: сохраняются большие риски для исполнения бюджета из-за падения цен на нефть

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconФрансуа Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль «Гаргантюа и Пантагрюэль»: хроника, роман, книга?
Помпонацци, Парацельса, Макиавелли, выделяется главная книга – «анти-Библия»: «…У либертенов всегда в руках книга Рабле, наставление...

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconЛитература : militera lib ru
Мяло К. Г. Россия и последние войны ХХ века (1989-2000). К истории падения сверхдержавы. — — М.: Вече, 2002. — 480 c

Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Взлёты и падения тобольского поэта Евгения Милькеева» iconДокладная записка А. X. Бенкендорфа Николаю I
Ответное письмо А. И. Тургенева хозяйке Тригорского П. А. Осиповой написано по горячим следам события, вскоре после отъезда вдовы...

Вы можете разместить ссылку на наш сайт:


Все бланки и формы на filling-form.ru




При копировании материала укажите ссылку © 2019
контакты
filling-form.ru

Поиск