Книга I: история любви 18


НазваниеКнига I: история любви 18
страница5/89
ТипКнига
filling-form.ru > Туризм > Книга
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   89
Я, конечно, знал, что под ней скрывался забор, потому что я обнаружил секретный лаз в туннели под кустами. Это было мое тайное убежище. Я мог залезать в проходы с одной стороны, и через маленькую дыру, где несколько досок были оторваны, пробираться в параллельный туннель на другой стороне забора. Тут, в тесном пространстве, я часто отщипывал кончик цветка и пробовал на вкус вытекающую наружу капельку сладкого нектара. Место было очень тихое, и даже шум машин, обычно громыхавших по Роуз-стрит, не доносился сюда. Не нужно перемещать взгляд, чтобы смотреть вокруг, не нужно дышать. Я никого не видел, и меня никто не видел. Время останавливалось. Маленькие жучки, которые ползали по стеблям или по старым, сломанным доскам, просто замирали. Конечно, если я отвлекался, а потом смотрел обратно, они были уже в другом месте, но когда я глядел на них - они не двигались. Единственное, что менялось, когда я сидел в зарослях жимолости - это мои фантазии о будущем и воспоминания о прошлом.
Вкус жимолости стал волшебным связующим звеном с миром, где каждый листочек и букашка - друзья, а я - составная часть всего. Однажды, кто-то решил, что забор стал слишком дряхлым, и старые деревяшки и кусты нужно сменить на нечто новое, чистое и, конечно же, безопасное. Я был опустошен. И никто не понимал, почему я плачу.
Чтобы попасть в свой внутренний мир, я мог пойти и в другие места. Я стал специалистом по подвалам. Моя мать называла это прятками, а я считал это спасением. От чего? Ну, например, от игры на пианино. Каждый день, после выполнения задания - которое, как предполагалось, я проделывал по двадцать раз - я мог переложить одну зубочистку с правой стороны пианино на левую. Но моя мать, казалось, никогда не смотрела на размер "сделанной" кучки. Подвинуть зубочистку с одной стороны на другую было бы нечестно, - это оказалось бы жульничеством - но если она случайно проваливалась между клавишами, я был не при чем, и это происходило частенько.
Кроме подвала дяди Дэвида, который я хорошо изучил, первым стал подвал нашего соседа, живущего через забор с жимолостью. Старого-престарого соседа звали мистер Смит, он торговал книгами. Книжки в мягких обложках мой отец покупал у него. Там же он приобрел и многотомные издания русских литераторов. Я помню полное собрание сочинений Толстого, около пятидесяти внушительных книг, и единственные слова, которые я мог прочитать, были пометки издателя на первом листе, в которых говорилось, что книги были Edition d'Etat и напечатаны в Moscou. Наш старый сосед жил со своей дочерью и ее семьей; никого из них я не знал.
Но я определенно знал, что в подвале их дома находится необъятная коллекция книг. Тысячи книг, притиснутых друг к другу, пыльными рядами плотно лежали в деревянных ящиках. Каждый уголок и каждая щель подвала открывали что-нибудь новое. Мне разрешали смотреть и исследовать, и когда я прибегал к мистеру Смиту, он всегда говорил:
- Пожми мою руку, юноша, и ты сможешь сказать, что ты жал руку, которая жала руку мистера Линкольна.
Оказалось, когда он был маленьким, отец взял его на инаугурацию Линкольна. Я жал ему руку, и улыбался, и уходил ждать другого дня, чтобы продолжить поиски в его волшебной коллекции.
К этому времени моей страстью стали марки и их коллекционирование. Я постоянно посещал офис Банка Италии (сейчас, я думаю, это Бэнк оф Америка) и секретари позволяли мне копаться в бумажных корзинах, отрывать и оставлять себе марки больших номиналов, которые в обычной почте моих родителей не встречались. У моей матери осталось много конвертов и писем со времен учебы в колледже в Пульмане и поездок в Египет. На них были действительно старые марки, выпушенные еще до моего рождения. Я аккуратно отмачивал их и определял по каталогу Скотта. Марки были из Чехословакии, Венгрии, Югославии и многих других невообразимых мест.
Однажды мистер Смит застал меня рывшимся в его мусоре. Я окаменел, думая, что он посчитает меня шпионом, но, к моему большому облегчению, он удивился, что кто-то находит более ценными почтовые конверты от книг, чем сами книги. Он сказал, что был бы рад отрывать от своей почты марки и оставлять их для меня в маленькой коробочке, которую он положит на своем столе. Я частенько заглядывал в эту коробку, когда хотел погрузиться в новое приключение. Она всегда таила чудеса - марки со странными лицами из неведомых стран. Я не уверен, что сказал "Спасибо", но зато пополнил свою коллекцию.
В последние годы я тоже завел маленькую коробочку, которую держу в шкафу в своем кабинете. Получив по почте интересный конверт или посылку, я беру ножницы, вырезаю марку и складываю ее в эту коробочку. Когда-нибудь один из посетителей может привести с собой шести-семимилетнего ребенка, только что открывшего волшебство марок. В подарок его ждет целая коробка. И он будет вспоминать того веселого седого старика в кабинете с множеством книг, который получает кучу писем со всего света. Я пожму ему руку, и скажу, что он теперь может говорить, что жал руку, которая жала руку, которая жала руку мистера Линкольна.
В нашем доме тоже имелся подвал. В передней его половине находилась комнатка, в которой я оборудовал свою первую химическую лабораторию. По-моему, это был "Химический набор Гилберта" с настоящими химикатами - бикарбонат натрия, разбавленная уксусная кислота и какое-то непостижимое кампешевое дерево. До сих пор я так и не выяснил, что это за кампешевое дерево, и зачем оно нужно. В этот набор я добавлял все, что мог найти - продукты из бакалеи, которая находилась кварталом дальше, порошки и жидкости из гаражей и скобяных лавок. Они пенились, пахли, горели, меняли цвет. Я знал, что если собрать вместе достаточное количество разных веществ, то каждая комбинация будет новой и многообещающей.
Задняя часть подвала оказалась таинственным местом, лежащим вне мира. Друг моего отца, мистер Перемов, занимался мебельным бизнесом. В нашем подвале он хранил большие джутовые мешки, набитые обрезками твердого дерева разных форм и размеров. Голый грязный бетонный пол наклонялся вниз, а большие мешки обещали замечательные забавы. Из обрезков можно было чего-нибудь строить, но когда я попробовал заняться этим, мой отец запретил мне их трогать, не вдаваясь в объяснения. Я вывел теорию, что подвалы - это места, где можно найти сокровища, особенно в дальних уголках, будь они органами, или деревянными чурбанами.
Через четыре дома был еще один подвал, очень темный и страшный. Я уговорил моего друга, Джека, пойти туда со мной. Нам удалось достать маленькую керосиновую лампу, и мы исследовали подвал до самой дальней стены. Никаких сокровищ мы не нашли, но нам повезло - когда моя мать встретила нас, мы до нитки вымокли в керосине и просто чудом не загорелись. На все походы по подвалам наложили запрет.
Спустя несколько лет мне выпал шанс посетить подвал напротив дома моего дяди. Более того, со мной должна была пойти девочка на пару лет старше меня. Новые таинственные перспективы заинтриговали и напугали меня. Но опять появилась моя мать, и все сорвалось.
Перед Второй Мировой я помогал родителям строить дом в Элмонде. Досужий психолог повеселился бы, объясняя, почему я решил построить в доме три подвала.
Мой учитель игры на скрипке был соотечественником отца и православным. Мне приходилось играть соло в незнакомых гостиных или переворачивать страницы аккомпаниаторам дочерей первого русско-американского поколения. Учителя русского языка я довел до белого каления уже на четвертом (и последнем) уроке. Он даже пытался меня ударить, но я залез под обеденный стол, и мне удалось пнуть его по ноге. Все началось с того, что он настаивал на изучении "пола для женщин". Только гораздо позднее я понял, что он имел в виду, разумеется, женский род.
Еще одним способом ухода от реальности стала игра-соревнование с самим собой. Нужно было попасть со Спрус-стрит на Уоллнат-стрит через Оак Парк, пробираясь только по веткам на верхушках деревьев, не касаясь ногой земли. Исключение составлял лишь переход на другую сторону улицы. Однажды я схватился за ветку, не выдержавшую моего веса, и упал с ней на землю, поранив колено. Но об этом я никому не рассказывал.
Как-то раз я зашел в мужской туалет в парке, где на стенах были нарисованы поразительные картинки. Я чувствовал тяжелую вину за то, что видел их, но опять держал рот на замке.
Я думаю, мои родители страшно боялись, что я могу узнать хоть что-то о сексе. Каждый из них надеялся, что эта часть моего образования лежит на другом. Я пытался собрать все, что знал, в единое целое, исходя из очевидного процесса мастурбации. Но в нашей библиотеке я не смог найти ничего, что бы давало намек на участие женского пола. Это было время ханжества и абсолютной скромности, даже если и появлялись намеки - я их не понимал.
Я спал в широкой кровати на открытой веранде на западной стороне верхнего этажа. Веранда была отчасти открыта стихиям, отчасти - под крышей. Более узкая кровать отца находилась напротив моей, а двуспальная кровать матери - в большой спальне внутри дома. Насколько я знаю, они никогда не спали вместе.
Среди сверстников близких друзей у меня не было, зато я знал интересных людей постарше. Когда мне стукнуло восемь, я познакомился с Франклином, который жил на Оксфорд-стрит. Ему было 14 лет, и он строил фантастические модели самолетов из бальсы и рисовой бумаги. Франклин часто ходил на другую сторону улицы - в Оук Парк - и вращал пропеллер, пока резинка внутри самолета не закручивалась до упора. Тогда он наливал волшебный жидкий парафин на хвост самолета и поджигал его. Когда самолет как следует разгорался, мальчик отпускал его, и по небу, разбрасывая искры, проносилась оранжевая полоса, разбрасывающая языки пламени.
Моей матери нравилось, что я посещаю школы, выражающие верность системе "современным" подходом к образованию: экспериментальными методами обучения и детской психологией. На каждом этапе была школа, соответствующая современному положению дел, и я побывал в каждой. Большинство из этих передовых экспериментов в конце концов всплывали кверху брюхом, вместе с остальными экспериментальными явлениями, которые до сих пор остаются главной частью философии Беркли.
Как и большинство одаренных детей, я научился не быть выскочкой, когда никто кроме меня в классе не мог ответить на вопрос. Обычно это вызывало обиду и свирепые взгляды одноклассников. Я не хотел выделяться. Поэтому я соревновался сам с собой. Во время контрольных я давал ответы, не взглянув в учебник, полагаясь только на то, что писалось на доске и обсуждалось на уроке.
В младших классах мне нравились только музыка и поэзия. И черчение. Больше я не могу ничего вспомнить.
В средней школе я преуспевал в простых и очевидных предметах (химии, физике, математике, и уже упоминавшейся музыке). Они не требовали от меня работы, но предметы с нелогичной или случайной организацией (грамматика, история, правописание) не давались мне, будучи непредсказуемыми и непостоянными.
Вот интересный пример этой дихотомии. В последнем классе средней школы я сдавал два экзамена при подготовке к колледжу. Один назывался "предмет А", и требовался для поступления в Калифорнийский Университет, чтобы убедить приемную комиссию в грамотности. Правописание, грамматика, сочинение. Я провалил этот экзамен с треском и готовился слушать на первом курсе лекции
Второй экзамен оказался конкурсом на получение Национальной Студенческой стипендии для платного поступления в Гарвардский Университет. Этот экзамен я сдал с довольно высоким баллом, и получил бесплатное обучение в Гарварде. Я уехал на восток, в Кембридж, штат Массачусеттс. Тогда мне было 16 лет.
В Кембридже я снял комнату на Уиггельсворт Холл, прямо в самом гарвардском кампусе. С тайным желанием прикоснуться с органической химии, на первом курсе я выбрал лекции по математике, химии, физике и психологии. Я оказался в совершенно чуждой мне социальной системе, положение в которой зависело от того, что представляет собой твоя семья, где ты учился до поступления и сколько денег у твоей семьи. Моя же семья никому не известна, я ходил в обычную школу. Ни мои родители-учителя, ни я, сын учителей, не блистали богатством и не имели шансов разбогатеть. Поэтому меня считали неличностью. Кроме того, я был младше всех, и за целый год ни с кем не подружился. Я был рыбой, выброшенной на берег, я был жалок.
Соединенные Штаты вступили во Вторую Мировую войну, и вооруженные силы играли музыку зрелости и независимости. На второй год обучения в Гарварде я начал проходить программу подготовки офицеров В-12 американского военно-морского флота. Закончив бакалавриат по какому-либо предмету, я мог бы получить офицерское звание. Но мои оценки оставляли желать лучшего, я знал, что ни за что не протяну еще два года. Я забросил мечту об офицерстве, и очутился на причале 92 - предписанном места сбора в Нью-Йорке. Я продержался шесть недель посреди зимы в тренировочном лагере новобранцев в Сэмпсоне, штат Нью-Йорк, и перевелся на подготовительные курсы в Норфолке, штат Вирджиния, получив третий разряд по стрельбе.
Мое участие во Второй Мировой войне не обошлось, естественно, без приключений, но отрицательные моменты преобладали. Я не хочу вспоминать о них. Единственное происшествие я буду помнить всегда. Именно оно привело меня к наблюдениям, изменившим всю мою дальнейшую жизнь. Я открыл замечательный мир психофармакологии и, главное, власть разума над телом.
Я плыл с конвоем на эсминце (военный корабль США "Поуп", DE-134) среди Атлантики, среди зимы, среди противолодочной компании, посреди войны. Мы только что закончили рейд по выявлению немецких подводных лодок в районе Азорских островов. В это время войны в Атлантике одним из центров военных действий был порт Понта Дельгада. В нем Соединенные штаты создали большой запас топлива для нейтральной Португалии, которая в свою очередь продавала топливо направо и налево - всем, у кого были деньги. Сюда приплывали немецкие подводные лодки и заправлялись, затем тут же заправлялись американские эсминцы. Существовало только одно ограничение - в течение 24 часов над гаванью не могли подниматься два разных флага. Игра в кошки-мышки вокруг гавани была рискованной, что порой приводило к неприятным и отвратительным военным столкновениям. На сей раз, после заправки, целыми и невредимыми выйдя в открытое море, мы взяли курс на Англию. Скука была ужасная, иногда нападал страх. Примерно за тысячу миль до побережья Англии я неизвестно откуда подцепил тяжелую инфекцию. Мой большой палец на левой руке сильно болел. Зараза проникла через плоть до самой кости. Меня лечил наш корабельный фельдшер, которого любовно называли помощником Твердого Шанкра.
Цель лечения была одна - спасти меня от боли. Мне сказали, что операция просто необходима, но проводить ее в море не было никакой возможности. С пальцем становилось все хуже и хуже, качка в Ирландском море по мере приближения к Англии усиливалась, мне назначили регулярные инъекции морфина.
Так я узнал, как наркотик воздействует на восприятие боли. Человек со шприцем прерывал хороший покер и интересовался моим самочувствием. Я смотрел на палец и говорил: "Сейчас немного хуже", или "Сейчас немного лучше", и подставлял руку. Инъекция морфина - и я погружаюсь обратно в покер. Я чувствовал боль, мог точно оценить ее силу, но она никогда не беспокоила меня. Я мог играть в покер, сдавать карты, оценивать противников, делать благоразумные ставки; я выигрывал. Мой большой палец ужасно болел, но боль не имела ко мне никакого отношения. Это очаровывало: боль и страдания превращались в ничто, стоило принять чуть-чуть вещества, выделенного из цветков мака.
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   89

Похожие:

Книга I: история любви 18 iconЭлектронная книга «Секреты исполнения желаний»
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества,...

Книга I: история любви 18 iconЯнуш Корчак Как любить ребенка
А не хватает нам любви к детям. Не хватает самоотверженности родительской, педагогической. Не хватает сыновней, дочерней любви

Книга I: история любви 18 iconКнига посвящена истории современной психологии с конца XIX столетия...
История современной психологии / Пер с англ. А. В. Говорунов, В. И. Кузин, Л. Л. Царук / Под ред. А. Д. Наследова. – Спб.: Изд-во...

Книга I: история любви 18 iconЖизнь способ употребления
Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким...

Книга I: история любви 18 iconАннотация Книга «Инженерия любви»
Они доступны любому индивидууму, не смирившемуся с неудачами в личной жизни, готовому изо всех сил бороться за свое счастливое будущее,...

Книга I: история любви 18 iconМайкл Кремо, Ричард Томпсон
Неизвестная история человечества/ Пер с англ. В. Филипенко. — М-: Изд-во «Философская Книга», 1999. — 496 с

Книга I: история любви 18 iconМатвей Осенин я знаю тридцать имен девочек
Только раза в четыре длиннее. Довольно масштабный роман моей оппонентки содержит дюжину трупов, море мистики, несколько историй неземной...

Книга I: история любви 18 iconРабочая программа по курсу «Всеобщая история. История Нового времени»,...
...

Книга I: история любви 18 iconПоложение «о школе родительской любви» в мдоу детский сад «Березка» п. Зеленоборск
«Школа родительской любви» (далее по тексту «Школа») – это одна из форм работы с семьями воспитанников мдоу детский сад «Березка»,...

Книга I: история любви 18 iconПетербург Издательство «Мирт»
Читая эти страницы, вы, возможно, много узнаете об истории церкви. И все же церковная история в этой книге не главное. Книга эта...

Вы можете разместить ссылку на наш сайт:


Все бланки и формы на filling-form.ru




При копировании материала укажите ссылку © 2019
контакты
filling-form.ru

Поиск