Государственная языковая политика в федеративном государстве: политический анализ российского и зарубежного опыта
Скачать 3.02 Mb.
|
| Глава 2. Государственная языковая политика в зарубежном и российском федерализме: история, современные реалии, проблемы и перспективы. 2.1 Основные подходы к пониманию природы, генезиса и сущностных черт государственной языковой политики в федерациях. Следует подчеркнуть, что федерации – образования сравнительно молодые (относительное исключение составляет Союз швейцарских кантонов), поэтому фундаментом их собственной национальной языковой политики был и остается многовековой исторический опыт взаимоотношений этноязыковых мажоритарных и миноритарных групп в ретроспективе завоеваний, создания и распада добровольных или вынужденных союзов, перекраивания границ. И вся история становления – генезис государственной языковой политики, если использовать определение Х. Бусманна, – есть история политических усилий, нацеленных на внедрение, продвижение и определение сферы действия языков; политического регулирования этих процессов, т.е. вмешательства в использование языков «с целью пробудить или подавить определенное содержание сознания”182. Это подтверждает и опыт Российской Империи в отношении меньшинств, объединивший весь спектр политических решений, - к примеру, предоставление широчайшей автономии присоединенным западным провинциям и их же насильственная русификация. С появлением на карте федеративных государств мировой опыт проведения национальной языковой политики приобрел новый вектор развития и новые черты, а сам вопрос этноязыковых отношений в рамках единого государства стал еще острее в силу самой природы федерализма –договора, априори влекущего за собой не только сам факт существования этноязыкового многообразия, но и признание его значимости в построении государственности. Данное обстоятельство и определяет национальную политику федерации, в т.ч. и языковую. Закономерно возражение: каким образом это утверждение применимо к США – изначально построенных на принципах федерализма, но последовательно проводящих в жизнь политику языковой ассимиляции. Однако, в законах США и сегодня нет прямого указания на необходимость замещения языков федерации английским. А в период государственного становления полиэтничность и многоязычие расценивались (и использовались!) как весомое преимущество и доказательство партнерства. К сожалению, декларация равенства и значимости отличий разного толка нередко остается в политической практике лишь декларацией. Подтверждений тому за сотни лет существования федераций – множество, к примеру, борьба за свои языковые права в США немецких переселенцев, - и сегодня самой многочисленной группы государства, исходя из критерия этнического происхождения183. В 1794 по их инициативе была составлена петиция в Палату Представителей с требованием публикации законодательных текстов на немецком языке наряду с английским. Петиция была отклонена 42-мя голосами против 41-го. В истории остались слова Ф.А. Мюленберга, голосовавшего "против" конгрессмена с германскими корнями: “Чем быстрее немцы станут американцами, тем лучше“184. Не случайно, авторы (Ст. Кемпинг, Д. Мелих, К. Ботт-Боденхаузен, Р. Арнольд и др.) часто подчеркивают, что теория и практика в этом вопросе далеко не всегда одно и то же, и множество языковых конфликтов имеют свои корни в противоречиях между теоретическими изысканиями и практикой. И никого не должно удивлять тогда, что во многих государствах существуют идеальные законы, но языковые конфликты при этом – часть повседневности185. Хотим подчеркнуть, что вопрос языковой политики сегодня крайне редко рассматривается исключительно в преломлении к федерациям. Однако, при всем многообразии подходов (с точки зрения актуальных (этно)языковых конфликтов, формы государственного правления, применительно к определенному государству и т.д.) с полной уверенностью можно утверждать, что во всех случаях характер и перспективы развития языковой политики государств и их изучение базируются на следующих факторах и отношении к ним: - актуальная государственная стратегия в отношении нации и нациестроительства; - значение, роль и степень взаимного влияния национальной (гражданской) и этноязыковой идентичностей в полиэтническом обществе единого государства и, как следствие, выбор государства в пользу одной из двух идеологий – ассимиляции или мультикультурализма (с точки зрения языковой политики - мультилингвизма). С нашей точки зрения, такой подход правомерен (в какой-то степени и еще более актуален) в отношении федерации. Особенностью и решающим фактором в данном случае является то, что процессы становления, эволюция и собственно характер языковой политики обусловлены требованиями межсубъектного (на практике часто - межэтнического) договора и его лейтмотива - построения единой нации на основе уважения к многообразию составляющих ее групп. Последний является как основой федералистских отношений, так и противоречием на пути к их развитию. Прежде всего отметим, что само понятие «нация» имеет разную трактовку. Современная наука предлагает различные подходы к нему, разделяя их на примордиалистский и конструктивистский. Сторонники первого - И. Гердер, Л.Н. Гумилев, М. Вебер, Ю. Бромлей, Н.Н. Моисеева, А. Севастьянов, Е. Холмогоров и др. - рассматривают нацию как «объективно данную реальность, высший этап развития этноса»186. М. Вебер называл нацией группу людей, объединенных общим чувством солидарности, основанном на этническом мировоззренческом единстве, общей исторической памяти, едином языке...187 Сторонники конструктивистских теорий с их идеями о главенстве человеческого достоинства, свободы и равных прав, рассматривают нации как "искусственные образования, целенаправленно сконструированные, созданные интеллектуальными элитами (учеными, писателями, политиками, идеологами) на основе национального проекта – идеологии национализма"188. При этом Ж. де Местр, И.Г. Фихте, И.Г. Гердер и др. не только не отрицали, но и подчеркивали значение происхождения, языка, этнической принадлежности, религии. Так, И. Берлин говорил о том, что человек идентифицирует себя как часть множества «организмов» - национальности, церкви, культуры, класса или самой истории189. Появление национальных государств рассматривается в таких рамках как этап становления наций - обществ «с единой судьбой». Б. Андерсон так писал об этой связи: «Нации грезят о свободе ...Масштаб и символ этой мечты и есть суверенное государство»190. Согласно Э. Геллнеру, то, что нация - естественная, богом данная возможность классифицировать людей, - миф. Реальностью, в таком случае, становится национализм (понятие используется в значении "стремление к созданию собственного государства"191), преобразующий уже устоявшиеся культуры в нации192. Хотим подчеркнуть, что, цитируя ученого, исследователи не всегда упоминают важную, на наш взгляд, заключительную часть высказывания:"...преобразующий уже устоявшиеся культуры в нации, иногда измышляя культуры, и часто уничтожая существующие"193, - еще одно доказательство искусственности природы нации, при всей необходимости ее создания и развития. Согласно такому подходу, не нации порождают государства и национальное самосознание, но наоборот194, и "легитимность государству придает население, осознающее себя единым народом"195. Э. Ренан назвал нацию духовным принципом196. Он же в своей знаменитой речи в Сорбонне в 1882 году утверждал, что нация не определяется расой, происхождением, языком и религией: «Как получается, что Швейцария с ее тремя языками - нация, а гомогенная Тоскана - нет? Почему Австрия - государство, но не нация?»197. Такой подход к определению нации широко поддерживается исследователями (среди них - Т. Гоббс, С.Г. Кара-Мурза, Ю. Хабермас, Э. Хобсбаум, В. Дойч, К. Вердери и др.). Он дает нам возможность рассматривать нацию с индивидуальной точки зрения как идею, а с точки зрения государственного функционирования – как надэтническое образование или как "политически интегрированную макросоциальную общность"198, в основе которой лежит общность гражданства, системы взглядов и ценностей, часто - истории. В русле современных тенденций нациестроительства такой подход представляется нам наиболее перспективным. Этнос, в свою очередь, считаем нужным не приравнивать в характеристиках к понятию нации, как это сделал Б. Андерсон, распространив и на него свое определение нации, и саму этничность рассматривая «как результат договоренности»199. За основу примем определение русского этнографа С.М. Широкогорова, написавшего еще в 1922, что этнос - это «группа людей, говорящих на одном языке, признающих свое единое происхождение, обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традицией и отличаемых ею от таковых других групп»200. Эта группа может быть как внутригосударственной общностью (сорбы в Германии или башкиры в России), так и быть расселенной в разных государствах (пуштуны в Пакистане и Афганистане, сербы в Сербии и Боснии и Герцеговине и т.д.). Итак, с точки зрения исследователей, поддерживающих надэтническую сущность современного национального государства, его успешное существование (учитывая договорную основу федерации, – особенно государства с такой формой территориально-административного устройства) - есть становление и развитие единой гражданской нации. В свою очередь, гражданская нация – так или иначе совокупность этносов, чьи представители стремятся сохранить этническую самобытность - культуру, историю, традиции – но, в первую очередь, язык как маркер этнической идентичности. Особо отметим, что при таком подходе к нации и нациестроительству языковые вопросы требуют особого внимания, т.к. – единая нация требует единого языка. В данном случае точку зрения своих сторонников очень точно, на наш взгляд, выразил Г. Эльберт. Согласно ей, сама нация определяет свой язык и культуру. Выбор и утверждение языка служат конструированию нации, после ее становления это действие (само по себе фиктивное) воспринимается как нечто совершенно естественное201; – столь же важно решение вопроса о статусе и роли языков этнических меньшинств. Количество существующих языков (их сегодня, в зависимости от критериев оценки, от 2500 до 7000) существенно превышает количество государств, что обусловливает появление этносов, оказавшихся в государстве в положении меньшинств202. Эта ситуация порождает проблемы этноязыкового, экономического, политического, культурного характера. Решение обеих задач предполагает необходимость разумного компромисса между потребностью человека и сообщества в идентичности разного рода. З.А. Жаде выделила 5 ее уровней: региональную, этническую, национальную, геополитическую (как дополнение к национальной) и цивилизационную203. Исходя из специфики работы, нас интересуют, скорее, первые три, представляющие внутригосударственный аспект. Под региональной идентичностью подразумевается видение собственного региона как "специфического социально-политического пространства"204. Согласимся с мнением, что региональная идентичность часто "возникает в условиях кризиса других идентичностей и является отражением ...центробежных отношений государства и ...регионов"205. Яркое подтверждение тому - возникшая после раздела Германии на ФРГ и ГДР и актуальная до сих пор (после объединения в 1989) осознанная региональная идентификация "восточных" и "западных" немцев ("Ossi" и "Wessi"). Показателен и пример жителей Баварии, всегда позиционирующих себя если не «над» остальной Германией, то и не вполне «с» ней. Этническая идентичность чаще всего рассматривается как осознание человеком его принадлежности к определенной этнической группе, как "поведенческий образ»206 и «совокупность смыслов, представлений, ценностей, символов и т.д., которые и позволяют осуществить этническую идентификацию»207. Интересны ее критерии, представленные М. Вебером в начале ХХ века в ответ на вопрос «что отличает представление собственной этнической принадлежности от таковой другого индивидуума?». Ответом стали: бросающаяся в глаза разница в повседневном образе жизни; в образе жизни с экономической точки зрения; в одежде; привычном домашнем и гастрономическом укладе; языковой общности; укладе и ритуалах, обусловленных схожими религиозными представлениями208. Исследователи Дж. Марсиа, А. Ватерман, Д. Маттессон, С. Арчер, Й. Орловски и др. считают этническую идентичность динамичным конструктом, который образуется и изменяется как реакция на происходящие процессы 209. А Дж.С. Пинней и А.Д. Онг отмечают ее многомерность, видя в ней и чувство сопричастности к этническому сообществу, и процесс обучения и воспитания в рамках ее культуры, традиций и языка210. При всем многообразии определений, практически все исследователи сходятся во мнении, что недооценивать значение этнической идентичности неразумно и опасно. Причина этого в том, что она "является символом жизненности этнической̆ группы и гарантией ее продолжительного существования"211, потребность в ней «относится к базовым, жизнеутверждающим»212, а ее развитие, согласно С.О. Смит, дает человеку чувство сопричастности и исторической преемственности213. Сегодня, в эпоху глобализма, усиления миграции, культурной унификации, все чаще говорят о скорой неактуальности этнических характеристик в государствах, тем более, что границы между ними становятся все прозрачнее, и так называемая «этническая мобильность» достигла очень высокого уровня. Но, парадоксальным образом, сила этнического возрождения в мире нарастает. В ответ на "размывание" этноса его представители пытаются сохранить уникальность, в том числе за счет "укрепления позиций родного языка, принятия «ограничительных» административно - правовых норм»214, часто это становится причиной конфликта внутри государства. Это отмечают в своих работах Р. Шнелл, М.Х. Фарукшин, Д. Хелд, М.А. Марусенко, Ю.А. Сорокин, Л. Ферман и др. Так или иначе, этническая идентичность становится политическим фактором, способным влиять на ситуацию в стране как отрицательным (являясь причиной межэтнических конфликтов или побуждая центральные власти или мажоритарные группы к нивелированию значения миноритарных групп), так и положительным образом (способствуя сохранению и развитию самобытности и поддержанию этноязыкового и культурного многообразия). Национальную идентичность большинство исследователей (Х. Кон, Э. Смит, А.Г. Асмолов, Э. Геллнер, Э. Хобсбаум) определяют как осознание принадлежности нации в значении политического, социально-экономического, культурного сообщества. Е.М. Арутюнова подразумевает под ней «самоотождествление с общностью в масштабах страны ...В этом случае «образ мы» включает как представления об общей истории, территории, языке, так и представления о месте страны в мире»215. О. Депенхойер видит в национальной идентичности опорную идею, которая жизненно необходима каждому сообществу. Согласно его мнению, государства нуждаются в особой, политической, идентичности, той, что отличит их от других государств216. Сложность, но необходимость сочетания этнической и национальной идентичностей в жизни полиэтничного государства отмечают Н. Мюллер-Эльмау (назвавший один из своих трудов "Der amerikanische meltingpot - Mythos als Modell nationaler Identität" - "Американский плавильный котел – миф как модель национальной идентичности"), Ю.А. Мёдова, Ст. Шульман, Р. Шнелл, Р.Р. Вахитов и др. М.Х. Фарукшин подчеркивает, что сама «мысль о возможности такого сочетания является, по существу, общепризнанной»217. Важность развития множественной идентичности отмечают в своих трудах В. Бенет-Мартинез, Л.М. Дробижева, А.Р. Фишер, С.Г. Максимова, Р.Р. Каримов, Б. Моради, К. Дьюкс и др. И.В. Кожанов убежден, что этническая идентичность, «без которой невозможно воспитание гражданина", - есть часть гражданской, а в какой-то мере и ее фундамент218. Ст. Шульман рассматривает национальную идентичность как структуру, куда входят гражданская, культурная и этническая219. Степень превалирования одного из элементов становится основой развития общества на актуальном этапе и определяет, в том числе, этноязыковую политику. Широкую поддержку (см. труды М.Е. Попова, В.А. Авксентьева и др.) нашла концепция Н.А. Бердяева, отмечавшего, что национализм малых народов есть проявление самоизоляции, а национализм больших - империалистическая экспансия220, и данному явлению необходимо противопоставить универсализм, который «не отрицает национальных индивидуализаций, а объемлет их в конкретном единстве»221. Казалось бы, признание множественной идентичности, взаимодополняющего существования множества «я» в рамках общенационального "мы" в современных политических государствах должно являться нормой. Как аксиома звучат утверждения Т.А. Голиковой о том, что «для многонациональных и федеративных государств отсутствие общей идентичности опасно вдвойне и становится одним из важнейших факторов нестабильности»222, и Е.М. Доровских о неразумности в многоэтническом федеративном государстве переносить акценты и отдавать приоритет этническим притязаниям перед общегражданскими223. Однако действительность демонстрирует, что добиться разумного компромисса в этом вопросе нелегко. В некоторых случаях стремление подчеркнуть полиэтничность (с благородной целью погасить или предотвратить межэтнический конфликт), принимает гипертрофированные формы. Так, в условиях сложных межэтнических и межконфессиональных отношений Босния и Герцеговина использует как на общефедеральном уровне, так и на уровнях субъектов в равной степени 3 языка - босанский, сербский и хорватский. Примечательно, что принципиальное отличие этих языков состоит только в используемом алфавите (босанский и хорватский используют латиницу, сербский – кириллицу). Ученые не пришли до сего дня к однозначному выводу, возможно ли называть их самостоятельными языками, или это диалект одного (в австрийских школах его изучают как язык этнического меньшинства, предмет носит название BKS (Bosnisch/Kroatisch/Serbisch)). Примером прямо противоположного подхода – стирания собственной идентичности – служит ситуация в послевоенной ФРГ, где и этническая (немецкая), и национальная (гражданская) идентичность оказались под угрозой вследствие невозможности исторического наследования фашистского прошлого. Новой национальной доктриной под лозунгом «Никогда снова!» стал конституционный патриотизм, «концепция постнациональной идентичности, основанная на уважении универсальных ценностей и норм»224. Идея, предложенная К. Ясперсом, Ю. Хабермасом и Д. Штернбергом и поддержанная миллионами немцев, стала выходом в мучительном поиске собственной национальной идеи: «Национальное чувство изранено, мы живем не вполне в Германии, но мы живем в поле Конституции, и уже это должно расцениваться как своего рода отечество»225. Этот выбор позволил Западной Германии сохранить духовное единство, однако, ценой стал фактический отказ от собственной идентичности как этнической группы и нации с многовековой историей, полной больших достижений и громких побед в культуре, науке и других сферах. Процесс возрождения интереса к уникальности германского этноса в самой Германии начался недавно, но тенденция эта усиливается, и уже возможно делать выводы, подтверждающие мнение об обязательности сохранения человеком и обществом этнической идентичности наряду с национальной (под эгидой государственного патриотизма) и правомерности тезиса о неискоренимости потребности в ней. Особо отметим подход Э. Смита к классификации моделей национальных идентичностей. Согласно его мнению, существуют гражданская (или западная) и этническая (восточная) модели. Первая включает в себя такие критерии как общие территории, законы и институты; юридическое и политическое равенство граждан, обеспеченное системой прав и обязанностей; общую гражданскую культуру и идеологию. Ключевыми компонентами восточной модели являются: этническое происхождение, местная культура, язык, обычаи.226 Традиционно считается, что первая модель характерна для Западной Европы, Северной Америки и Австралии, а вторая – практически для всего остального мира. Исходя из этого, первая группа стран должна проводить политику ассимиляции, ту самую политику «плавильного котла», позволяющую сформировать унифицированное общество, объединенное, в том числе, и по языковому признаку. Такой подход, однако, не поддерживает Бельгия, Канада, Австралия. В противовес этому, Аргентина довольно последовательно проводит политику одноязычия. Сегодня в стране осталось чуть более десятка «живых» автохтонных языков; и даже придание гуарами статуса официального не повлекло серьезного изменения обстановки. Кроме того, развитие нации – процесс динамичный и подверженный внешним и внутренним конъюнктурным влияниям. В XIX-м – первой половине XX-го века в Австралии проводилась жесткая политика ассимиляции, вплоть до 1970-х аборигенам запрещалось использовать их родной язык, в результате чего погибли сотни(!) коренных языков. На данный момент в Австралии говорят всего на двадцати пяти из 400 языков, существовавших там сто лет назад 227. Однако сегодня правительство официально поддерживает идеологию мультикультурализма с концепцией полиязычия в образовании, где, наряду с английским и иностранными, изучается и язык этнической общины, с государственной поддержкой этнических организаций, мультиязыковым вещанием, пропагандой мультиэтничности, просветительскими программами, формированием положительного образа этнокультур и их вклада в австралийский образ жизни, Программой этнических школ и т.д. Все вышесказанное – лишь подтверждение единства и борьбы двух идентичностей как явления, без которого немыслимо существование современной федерации. С точки зрения государственной языковой политики, эта дилемма находит свое воплощение в двух ипостасях: 1. Как справедливо отметил М.А. Марусенко, «языковая унификация или гомогенизация являются неотъемлемыми чертами... национального строительства и направлены на достижение культурной однородности и всеобщего равенства граждан»228; 2. Столь же неоспоримо утверждение Е.М. Арндт о том, что если народ не хочет потерять то, что делает его таковым, то он ни за что другое не будет так бороться, как за свой язык, защищая его от уничтожения229. В таком случае, цель языковой политики в федеративном государстве – сохранение общегосударственной целостности и безопасности в области предупреждения или нивелирования этноязыковых конфликтов – представляет собой совокупность двух (часто конфликтующих) составляющих:
Практика показывает, что выбранная федерацией модель государственной языковой политики обусловлена степенью удовлетворения этих двух требований. Ярким подтверждением этого служит предложенная Е.Б. Гришаевой классификация моделей этноязыкового обустройства:
Опираясь на вышесказанное, считаем целесообразным провести следующие параллели: - модели, предлагающие в качестве базовой концепцию ассимиляции (одноязычия), т.е. первая и, в известной степени, последняя, иллюстрируют жесткий консолидирующий подход к построению современной федерации: - модели, имеющие в основе мультикультуральную (мультилингвальную) концепцию, являются свидетельством признания не приоритетности сохранения этнокультурной идентичности населяющих государство этносов, но равнозначности этой задачи в процессе становления общегражданской идентичности. Сюда относятся вторая, третья, четвертая и, в известной степени, пятая модель (ЕС и сегодня рассматривается многими исследователями как надгосударственное федеративное образование). Современные ученые, несмотря на разность суждений в деталях, поддерживают этот подход и сходятся во мнении, что отправной точкой в решении этноязыковых проблем и развитии языковой ситуации становятся: 1) момент государственного выбора в пользу одной из двух идеологий: ассимиляции или мультикультурализма; 2) степень следования выбранной концепции. Такой точки зрения придерживаются П.Х. Нелде, И.И. Скачкова, Ч. Кукатас, В.Т. Клоков, Д. Рутке, М.Н. Самойлова, Дж. Коваррубиас –Кабеза, М.А. Забелина, В.М. Смокотин и многие другие. Сложный и противоречивый характер выбора в пользу одной из идеологий в процессе нациестроительства, в том числе в отношении языковой политики, нашел свое отражение в работах У. Кимлики, Е.Н. Пец, Ю. Хабермаса, В.Ю. Сморгуновой, В.А. Тишкова, Н. Глэйзер, Ч. Кукатаева, Р.Э. Бараш, Т.П. Волковой, Ч. Тэйлора, А.В. Черняк и др. Л. Уйем так охарактеризовал эту ситуацию: «Языки существуют над политикой и не так легко поддаются правовому регулированию. Но многоязычие и моноязычие в той или иной стране – это не выбор индивида, это выбор правительства»231. Идеология ассимиляции с этноязыковой точки зрения подразумевает фактический отказ от собственной этнической идентичности в пользу языка, культуры и самого уклада жизни доминирующей группы. Идеология мультикультурализма несет в себе концепцию партнерства, уравнивания возможностей всех соседствующих в государстве этнических групп, признания самого факта языкового и этнокультурного многообразия. Согласимся с В. Луковым, который видит в сложившемся в науке мнении о мультикультурализме как о равенстве и равной ценности культур (как больших, так и самых малых), "скорее идеологическую витрину политической линии"232. С его точки зрения, – это политика, «поощряющая такое ...проживание на одной территории ...носителей разных культур, которая сохраняет каждую из них, защищая от поглощения доминирующей... В таком случае «естественный отбор» ...заменяется диалогом культур...»233. Отметим, что, вопреки кажущейся очевидности выбора власти в пользу политики мультикультурализма в условиях федеративных отношений, политика поощрения многоязычия вовсе не обязательна в таком государстве. Так, В США на фоне непридания на федеральном уровне английскому языку статуса государственного, стабильно проводится политика одноязычия. При этом в домах американцев говорят на 322 языках234. Несмотря на некоторую тенденцию к большей толерантности в отношении миноритарных языков, политика одноязычия проводится в Аргентине и Чили (в поддержку испанского языка), в Бразилии (в поддержку португальского). В ее основе - справедливое стремление к консолидации. Действительно, «общегражданская идентичность может усиливаться за счет ассимиляции»235, но существует опасность и того, что ассимиляция вызовет в ответ мобилизацию этнической группы с целью защиты своей самобытности, "что может ослабить гражданскую идентичность, сузить пространство ее функционирования»236. Еще раз подчеркнем, что, несмотря на, казалось бы, очевидное преимущество (органичное соответствие природе федерализма) политики мультикультурализма (в этноязыковом аспекте – мультилингвизма) над политикой ассимиляции, мировая практика показывает, что каждый подход имеет свои плюсы и минусы; позитивные и негативные примеры воплощения. Не случайно, в определении Ч. Тэйлора мультикультурализм – это «форма самоутверждения,... не только борьба индивидов за признание, но и требование признания оригинальности, своеобразия и равнозначности групп»237. А там, где в условиях общих границ возникает концепция «борьбы» и «требования», неизменно назревают противоречия и конфликты. Миграционные процессы последних лет подорвали в Европе позиции идеологии, еще вчера воспринимаемой как абсолютное благо. Провал доктрины мультикультурализма признала канцлер ФРГ А. Меркель, позже к ней присоединились премьер-министр Великобритании Д. Кэмерон, вице-премьер Нидерландов М. Верхаген, генеральный секретарь Совета Европы Т. Ягланд, президент Франции Н. Саркози и другие политические лидеры. На этом фоне уверенно зазвучало звучит мнение о том, что «обязательным условием существования нации является культурная унификация, которую подрывает мультикультурализм, принося массу межэтнических проблем вместо ожидаемой интеграции»238. Признавая справедливость этих доводов, подчеркнем вслед за П. Гуревичем, что "практика совместного проживания народов очень древняя, и мультикультурализм ...вовсе не оригинален"239, а очевидный провал "мультикульти" (как несколько презрительно называют эту политику в германском обществе) не означает, к счастью, несостоятельность концепции. Так, например, австралийцы, выбрав в 1970-х политику этноязыкового плюрализма, по сей день весьма успешно воплощают "мультикультурализм не как "политику для иммигрантов", а как "мультикультурализм для всех "240. Следует отметить и ценность российского опыта в этом вопросе. Государство, насчитывающие сегодня 193 этноса (из которых 116 - коренные, 36 - постимперские и постсоветские, а 40 - те, что можно назвать «иностранцами»241), уделяет большое внимание их этнической идентичности, успешно развивая общенациональную. И высказывание В.В. Путина (вслед за выступлением А. Меркель) о том, что к России признание краха идеологии мультикультурализма не относится, имеет под собой все основания. Безусловно, гражданин должен владеть государственным языком, чтобы быть полноценно интегрированным в общественную жизнь. Государство не может существовать и сохранять свою национальную общность в отсутствии единого средства коммуникации. Однако, с другой стороны, отметим, что подавляющее большинство исследователей (Р. Ставенхаген, А. Абель, Р. Де Чиллиа, Х. Крумм, Р. Водак, Х.П. Кельц, Ф. Ниис, А. Реддер и др.) склоняются к мнению, что реалии современных государств требуют сохранения и всемерного развития на своей территории языков автохтонных меньшинств. Мы, в свою очередь, считаем необходимым согласиться с К. Элихом, призывающим «не скатываться в варварство» и утверждающим, что мировое сообщество стоит перед задачей ХХI-го в. – острой необходимостью развивать многоязычие242. Это подразумевает законодательное установление и всемерную поддержку практики регионального дву- или даже трехъязычия. Т.е. национальные меньшинства в местах их компактного проживания должны иметь право использовать свой язык практически во всех официальных сферах наряду с государственным (официальным) языком (языками). Безусловно, для тех, кто представляет миноритарные этноязыковые группы, двуязычие – мера вынужденная, и "выбор между одноязычием и двуязычием – это одновременно выбор между полноценной жизнью и жизнью в замкнутой общине"243. Регулируют практику регионального двуязычия как общефедеральные законы, так и законы субъектов федерации. Так происходит в России, ФРГ, Канаде, Нигерии, Австралии и многих других федерациях. Едва ли не единственным примером стабильного многоязычия является Швейцария, франкофонные, немецкоязычные или говорящие на итальянском граждане которой практически все владеют языками (как минимум, одним) своих партнеров по федерации. «Политика языкового дуализма ...привела к тому, что Канада стала первой страной в мире, признавшей культурный плюрализм в качестве своей официальной политики»244. А в Индии, где языковая ситуация одна из самых сложных, воплощается политика регионального трехъязычия, в рамках которой школьникам предлагается изучать наряду с родным языком два государственных – хинди и английский, и уважается право родителей на обучение своих детей на родном для них языке. Исходя из всего вышеизложенного, считаем возможным сделать следующие, тесно связанные друг с другом и взаимозависимые выводы: 1. Языковая политика федерации, в отражение природы федерализма – наиболее сложной и противоречивой формы административно-территориального устройства государства, - носит столь же неоднозначный характер. Это обусловлено двумя равнозначными факторами, занимающими в отношении друг друга различные позиции - от толерантности и взаимного благоприятствования до бескомпромиссного конфликта: - необходимостью гражданской консолидации – условия сохранения целостности государства и - требованием этноязыковых групп субъектов – участников федеративных отношений - сохранения этнической значимости и собственной этноязыковой идентичности. Сущность государственной языковой политики федеративного государства сводится к компромиссу между этими двумя факторами и является по сути деятельностью, направленной на воплощение в жизнь принципа федерализма - единства в многообразии, балансированию между двумя его составляющими и попытке связать их в единое целое. 2. Язык может (а в полиэтнических обществах - и должен) быть не только идентификационным маркером, но и инструментом формирования идентичности, причем инструментом универсальным, в силу того, что: 1) являясь родным для этнической группы (миноритарной или мажоритарной), он формирует этническую идентичность сообщества и отдельных ее членов (напр., более трех десятков государственных языков республик и множество миноритарных языков РФ; фламандский, немецкий и французский в Бельгии; сотни языков США, языки иммигрантов...); 2) являясь государственным, он формирует надэтническую (гражданскую) идентичность – обязательное условие существования нации и национального государства (русский – в России, фламандский и французский в Бельгии, английский в США и т.д.). Заметим, что в федеративном государстве требования к разумному использованию этого инструмента очень высоки, т.к. ошибки в этой области приводят как к усилению сепаратистских движений в ответ на дискриминацию этнического самосознания (что демонстрирует, например, опыт Республики Пакистан), так и к размыванию национального самосознания (в этой связи показателен упомянутый факт значительного снижения роли немецкого языка и сознательного дистанцирования от всего немецкого после второй мировой войны в Германии). Напротив, предпринимаемые в последние годы в РФ меры по усилению роли, популяризации русского языка дают ощутимые положительные результаты и становятся вкладом в российское нациестроительство. 4. Ключом к сохранению и успешному функционированию единой нации в рамках федеративных отношений является разумный баланс следующих факторов: - языковой унификации населения (доминирования государственного языка (языков)) на пути к становлению национального самосознания; - поддержки этнической, языковой, культурной самобытности населяющих федерацию этнических групп. 5. Несбалансированная этноязыковая политика (явное доминирование одного из подходов) ведет - в первом случае - к этноязыковой ассимиляции вплоть до декультурации миноритарных этносов или к этноязыковым конфликтам на почве стремления этнических групп к защите собственных интересов вплоть до претензий на политическое доминирование или вплоть до сецессии; - во втором случае - к размыванию "мы-чувства" - осознания национальной (надэтнической) идентичности и, как следствие, потере государственности, или к подавлению чувства этнической принадлежности мажоритарной этноязыковой группы вследствие нарочитого укрепления значимости миноритарных культур. В заключение хотим подчеркнуть, что, с нашей точки зрения, в государствах с федеративной формой территориально-государственного устройства фундаментом государственной языковой политики должен быть принцип поли- и плюрилингвизма при условии сохранения доминанты государственного языка (языков), а сама она должна отличаться гибкостью, способностью к компромиссу, максимальной четкостью в отношении всех языков государства, в определении их статуса, роли и сфер использования. |
Похожие:
 | Российского гос-ва и общества, На основе теоретического осмысления опыта предшествующих поколений помогает вырабатывать обоснованный... | | Методика разработана по результатам (на основе) анализа и экспертной оценки международных и федеральных нормативно-правовых, организационных... |
 | Программа предназначена для преподавателей, ведущих данную дисциплину, учебных ассистентов и студентов направления подготовки 030200.... | | Багана Ж., Тупейко Д. В. (Белгород, Россия) Языковая ситуация в современном Марокко |
| | ||
| ... | | Передового отечественного и зарубежного опыта в области энергосбережения и повышения энергетической эффективности |
| Методика разработана по результатам (на основе) анализа и экспертной оценки международных и федеральных нормативно-правовых, организационных... | | Методика разработана по результатам (на основе) анализа и экспертной оценки международных и федеральных нормативно-правовых, организационных... |